один :     ЖИЗНЬ, КАК ЛОЖЬ

    Моя соседка Марфа Платонова – лживая сука.
    Я считаю, что ложь должна быть профессиональной. Что её нужно вынашивать, как долгожданное дитя. Что нельзя с бухты-барахты. Что нехорошо получится.
    А Марфа Платонова – лживая, но непрофессиональная сука.
    Она пришла ко мне гвоздь одолжить. Большой и крепкий гвоздь. Гвоздь мужу её был надо, но пришла Марфа. Потому что муж слишком стеснительным был, чтобы по таким мелочам соседей беспокоить. Потому за гвоздём Марфа отправилась. Сперва зашла к Петрову. У Петрова гвоздь был, но он не дал. Пока, говорит, не скажешь, зачем тебе гвоздь, не дам. А Марфа растерялась и не сказала. Петров и не дал.
    Тогда она ко мне пошла. Одолжите, говорит, Митенька, гвоздик. Только большой чтоб был и крепкий. Надо очень.
    Гвоздь, значит. Гвоздь ей! Не соседи, думаю, а форменные сволочи. Знаю я эти прибамбасы. Сначала гвоздь, потом рубль. Якобы до получки. Потом что-нибудь покушать попросят. А то и выпить, если пьющие. Потом начнут всей семьёю ходить телевизор смотреть. Потому что у себя дома они его почти не включают. Потому что эти телевизоры жрут немыслимо много электроэнергии. Поэтому они его лучше у меня посмотрят. У меня и диагональ больше. И даже цвета немного ярче.

    Итак, пришла ко мне эта сука. Дайте, говорит, гвоздь. Не дам, думаю. Хрена, а не гвоздя. Тем более, что и нет его у меня вовсе.
    Но вслух, конечно, этого не сказал. Вслух я другое сказал. А зачем, сказал я вслух, гвоздь этот вам нужен-то? А Марфа испугалась, что я такой же жлоб, как и Петров, и тоже не дам. Да вот, говорит, нужен он нам для очень важного дела. Для жизненного важного просто. Мы, говорит, его в стену вобьём и будем к нему коня привязывать.

    Во, бля, думаю, загнула. Коня, значит. Сделал я тогда грозное лицо и говорю, а конь-то у вас, Марфа Ильинишна, откуда? Купили, говорит. На Петровском рынке. Он-то нам и не нужен вовсе был, но уж больно дёшево отдавали. За двадцать фультов-стервингов всего.
    Вот чего я не люблю, так это лживых сук. Не думал я, что и Марфа – одна из них. Но, видит Бог, и она-таки лживой сукой оказалась. Причём, как выяснилось позже, лживой сукой с повышенной степенью циничности.
    А я вот, говорю, счас к вам домой-то зайду, да и посмотрю на коня на вашего. Нет, говорит Марфа, нельзя. Вы, Митенька, его ещё сглазите. Да и вообще – он у нас ручной, но чужих до сих пор боится.

    Стыдно, видать, Марфе за ложь свою глупую стало. Покраснела она вся. Стала головою подёргивать. Вспотела, волнуясь, и в моей прихожей сразу дышать нечем стало. Но, раз начала, так надо продолжать. А то ж засмеют потом. А то и лживой сукой обзовут.
    Назвали мы коня Кешей, говорит Марфа. В честь дедушки мужа. Он похож на него очень. Такой же, что и у дедушки, анфас. Да и профиль, впрочем, тоже. У мужа моего, говорит Марфа, дед был кавалеристом. Очень, как и мы, коней любил. Даже деньги копил на книжке, чтоб завести себе парочку. Да вот не дожил. Помер, блин. Так мы ему перед смертью пообещали, что обязательно коня себе приобретём. Вот и купили. Так что выручайте нас теперь, Митенька. Долганите гвоздик.

    Нету, говорю я ей, гвоздей у меня. И не было никогда, кстати. И вообще, Марфа Ильинишна, лишились вы моего доверия. Не верю я, что вы коня купили. А вот я вам докажу, сказала лживая сука Марфа и ушла, дверью хлопнув.

       два :    НЕНАВИСТЬ.   НЕХОРОШАЯ СУЩНОСТЬ МАРФЫ.
  
    Все писатели – шизофреники. В своих эпосах они славят любовь. Я славлю ненависть.
    Ненависть – это прогресс. Когда человек ненавидит, он живёт полной жизнью. Любовь же измельчает индивидуума.
    Я много чего ненавижу. Много чего и много кого. Людей, например, и всё остальное. Всё ненавижу, включая лживую суку Марфу, её мужа и мифических коня и дедушку.
    Базары ненавижу. При посещении базаров моя ненависть сгущается и приобретает физически ощутимые очертания. Идёшь, а вокруг – люди, люди, люди. Рожи гадкие. Фигуры уродливые. Встречаются чёрные и жёлтые нацмены. Тоже гады. Мужики в склизких кожаных куртках курят и матюгаются. Бабы с кривыми ногами паскудную хуеподобную колбасу покупают. Подгнивший хавчик с прилавков на грязную землю стекает. Все вокруг икают и пердят. Гад на гаде. Душно и муторно.

    И ещё милиционеры. Это просто кровопийцы. Их тоже ненавижу.
    Ещё есть такая штука – «много денег». И есть люди, у которых эти «много денег» имеются. У меня денег вообще нет. Поэтому я сильно тех, у кого они есть ненавижу. Гады они. Ходят в рестораны. Ездят в красивых чёрных машинах. Покупают всякую хуйню. Я тоже так хочу, может. В ресторанах жрать. На «Мерседесе» кататься. Купить себе чего-нибудь. Какой-нибудь классной водки несколько ящиков. Или шляпу, как у Иствуда. Но у меня нет денег на шляпу и водку. Есть только на воблу, да и на ту не хватит. Потому и сижу, бля, даже без воблы.

    А соседка Марфа ненавистна мне вдвойне. Во-первых и во-вторых. Могу и поподробнее расшифровать, если хотите. Итак, почему Марфа – вдвойне лживая сука.
    Во-первых, то что коня купила. Может, и не купила, но всё равно обидно. А если всё ж-таки купила, так значит, деньги у неё водятся…
    Во люди живут! Во с жиру бесятся! Вместо шляп и водки коней покупают, ёлки-палки. А то, что сосед за стеной голый, босый и без воблы сидит – их не чешет! Купи ж ты соседу воблу! Она ж, наверно, подешевле коня стоит! Ты только посмотри - ведь у соседа твоего вообще ни хрена нету! Ни шляпы, ни водки, ни самого препаршивого коня. Я уже молчу о гвоздях. Нет у меня гвоздей. Не о том у меня голова болит. Срал я на ваши гвозди с Софиевской колокольни. И на гвозди, и на воблу тоже. И даже на коней ваших срал. Что толку в них, рассудим здраво? Конь – не вобла. Его под пиво не захуяришь. Конь – даже не гвоздь. Конь – это так, типа лошади, только с хером. Тем более, что и нет у Марфы никакого коня. Не было, нет, и никогда не будет.
    Я вот раньше коней не то чтобы любил, а так. Равнодушен был. Ну конь, - ну и хрен с ним, с конём. Теперь же я их тоже ненавижу. И даже немного больше, чем базары и милицию. Где-то на уровне тех, у кого деньги есть. И за это надо Марфе спасибо сказать.
    Ох, я её и ненавижу! Во-первых и во-вторых. Во-первых я уже рассказал, поехали дальше.
    Во-вторых, потому что Марфа – распутная баба. И это при живом-то муже. Часто вижу, как идёт она с базара и в руках эту самую хуезаменительную колбасу тащит. Поглаживает её, стерва. Спешит. Прямо чуть ли не на улице себе её в дырку пихает. А колбаса с каждым разом всё толще и толще становится. А теперь ей, видать, уже и колбасы мало стало. Теперь ей, суке, коня подавай! Конь-то, он, говорят, ого-го, - ебака злостный! Не то, что муж какой. Конь, он самец по жизни. Точно, как я, только кончает быстрее.

    А про Марфу мне всё теперь ясно стало. Она, блядь, давно мне глазки свои паршивые строила. Жопою крутила перед моим глазком дверным. Косвенные намёки делала. Дескать, который час, Митенька, не подскажете? А у самой в каждом глазу по голодной пизде светится.

    А на-кась, Марфа, выкуси! Перед конём своим жопой кренделя выписывай. А я мальчонка юный, мне ещё и тридцатник не стукнуло. Я себе два мильона таких старых жаб найду. Из тех, кому за полтинник. А ты, ежели чешется тебе, так все свои средствА подручные в постель к себе волоки. И мужа, и колбасу, и коня в придачу. Ох, наебётесь! Потом поделишься впечатлениями. Когда в следующий раз за гвоздём придёшь.

    Женщины, вообще, все распутны. Идёшь по улице, смотришь на них, и аж страшно, - до чего всё напоказ. Ноги. Груди. Жопы. Хари.
    Шизофреники-писатели боготворят окружающее их бытие, а, следовательно, и женщин. Я же их ненавижу. И, думаю, я прав.

       три :    ДНЁМ КОНИ СПЯТ.   МНОГО ВОДКИ.    

    Все женщины чего-то боятся. Старости, одиночества, безденежья. Моя соседка Марфа боялась прослыть лживой сукой.  
    Ах так, думаю. Ну, мы ещё посмотрим. Ты, дрянь, у меня ещё попляшешь.
    Взял я и жене позвонил. Бывшей. У меня была когда-то жена Маша. Потом она меня бросила и ушла к какому-то научному работнику. Он её каждый день на руках носил, а по ночам пальцами трахал. Так ей, дуре и надо. А я человек не гордый. Был бы я научным работником, может, и я б мог пальцами что-нибудь покруче дули изобразить. Но я не научный и, тем более, не работник.

    Итак, позвонил я жене. Бывшей. Маша, говорю, у тебя гвоздь дома есть? Есть, она отвечает. Отлично, говорю. Просто замечательно. Встречаемся в час дня возле фонтана. Гвоздь не забудь. А зачем гвоздь, она спрашивает. Это не мне, говорю. Это одной лживой суке. Марфе одной. Коня она туда за хер привяжет.
    Моя жена была барышней по понятиям. Другая бы хуй куда поехала ради бывшего мужа. Да ещё с гвоздём. Моя поехала. Поехала и гвоздь мне привезла. Постояли мы у фонтана, покурили. Подурнела ты, Машка, говорю. Обрюзгла как-то. Это из-за научного работника, она говорит. Очень он меня своими пальцами выматывает.
    Так тебе, дура, и надо, думаю. Не фиг было от добра добра искать. Но вслух ничего не сказал. Даже не попрощался. Просто башкою мотнул, гвоздь в карман спрятал и домой поехал.
    Мне гвоздь для важного дела нужен был. Я с его помощью Марфу разоблачить хотел.
    Зажал я этот гвоздь в кулаке своём и пошёл к соседям в дверь звонить. Вот, скажу, принёс вам, что просили. А вы мне за это на конячку вашу посмотреть дайте. Хоть одним глазком, бля!
    Звонил я, звонил, - хрен мне открыли. Хотя за дверью шушукались.

    Что ж, думаю, надо ломать. Взял я разбег небольшой. Левое плечо вперёд выставил. Вдарил. Дверь, как картонная, с петель слетела и чуть было собой Марфиного мужа не прихлопнула. Поднял я его за грудки, отряхнул. Здрасьте, говорю, соседи. Чего не открывали? Муж Марфин замялся весь. Замок, говорит, заклинило чего-то. Спасибо, что помогли, а то б так и сидели взаперти до посинения.
    Ну-ну, говорю. А я вот вам гвоздь принёс. А вы мне за это возьмите и коня своего покажьте!
    Ой, говорит лживая сука Марфа. Ой, Митенька! А коня, говорит, сегодня никак посмотреть не получится. Он, говорит, спит сейчас. Кони-то днём спят. А он у нас такой чахленький, такой болезненный, что даже не хочу и будить его. Заходите, говорит, попозже. Недельки через три-четыре.
    А пусть себе спит, отвечаю. Я, говорю, на него и на спящего взглянуть согласен. Конь – он же ж завсегда конь, независимо от того дрыхнет он или по лужайке гарцует. Так что давай, Марфа Ильинишна, не жмись, говорю, а показывай лошадку.     
    Сказал я так, отодвинул их плечом и давай по комнатам шастать. Нету нигде коня!
    И где ж ваш Кеша, спрашиваю. Спит, отвечает Марфа. Ну и где ж он спит, говорю. Он на антресоли спит, Марфа отвечает. Ему там уютнее. Мы ему там половичок постелили. Овса насыпали. Хорошо ему там. Только вот залазить высоко. Ну да он у нас высоты не боится.
    Так и я ж высоты не боюсь, говорю. Не далее, как вчера, два раза через забор на стройку лазил. Немного цемента спиздить. А если через забор без травм перелез, то и на вашу конскую верхотуру как-нибудь вскарабкаюсь. Взял я между слов табуреточку, взобрался на неё. Дверцы антресоли распахнул и онемел аж.
    Коня я там не увидел. Вместо коня там водка была. Много водки.
    А это у вас тут чего, осипшим шёпотом спрашиваю. А это, отвечает Марфин муж, у нас запас неприкосновенный. На случай войны какой-нибудь или голодухи. Четыреста бутылок «Пшеничной». А конь где, говорю. Конь там, в глубине, Марфа отвечает. За бутылками. А вы бы лучше с табуреточки слезли б, Митенька. А то ещё ёбнетесь ненароком. Спускайтесь давайте, говорит, соседушка. Можете, если желание есть, и бутылочку с собой захватить. А то и несколько даже. Нам для вас ничего не жалко.
    Купили они меня, суки!
    Можно, я три возьму, спрашиваю. Можно-можно, отвечают. Взял я тогда пять и, опустошённый весь, домой пошёл.

       четыре :     ВЕЧЕР ТРУДНОГО ДНЯ

    Пьющим быть нелегко, а непьющим – глупо.
    Хуже всего тому, кто пьёт в одиночестве. Вдвоём банальное потребление алкоголя перерастает в процесс решения глобальных проблем человечества. После третьей бутылки два мужика могут решить всё. Политика и бабы. Бабы и политика. Надо срочно идти за четвёртой. Нет, не за четвёртой! За четвёртой и пятой. Чтобы потом опять не бегать.
    Пить же в одиночестве – это подвиг.

    Ты можешь пить в одиночестве в трёх случаях. Первый. Если ты алкаш. Второй. Если тебе очень хорошо. Третий, наиболее распространённый. Если тебе очень плохо. Плохо бывает по-разному. Может быть просто бодун. Это случается часто, но элементарно излечивается. Плохо может быть на душЕ. Когда хочется выть. Или просто тошно и всё надоело. Когда кажется, что водка поможет. Налил, выпил. Хуя! Всё равно плохо.

    Я пил в одиночестве по четвёртой, не указанной выше, причине. Я пил потому, что у меня было, что пить. Целых пять бутылок «Пшеничной». Два с половиной литра жуткого пойла. Закуски не было ни хрена. Даже воблы. Был только гвоздь. Я его, оказывается, забыл в смятении чувств Марфе отдать. Зато у меня в кране была холодная вода. Ей я и стал запивать водку. После второй бутылки мне стало лень к умывальнику ходить. Да и в пузе от хлорированной жидкости движения происходить начали. Тогда я плюнул на воду и вплотную на алкоголе сосредоточился. После третьей пол-литры меня на сон потянуло. Тогда я гвоздь в холодильник положил, вместо воблы, которой не было, а сам спать пошёл. Точнее, пополз. На антресоль свою кухонную. Хули, думаю. Сраный конь спит, а мне, русскому человеку, нельзя, что ли? Чем я коня хуже? Ничем почти!

    Залез я к себе на антресоль, а там гадко так. Паутина кругом. Тараканы. Бычки разбросаны. Закурил я бычок, лежу себе, кольца в потолок над самой мордой пускаю. О жизни думаю. Ни одной мысли в голове. Только засыпать стал, слышу – грохот из-за стенки. Я подпрыгнул аж. Никак, думаю, конь у соседей с антресоли ёбнулся. Спрыгнул вниз, к двери подбежал. Глянул в глазок : ошибочка вышла. Не конь это сверзился. Это муж Марфин дверь, мною выбитую, кувалдою и шурупами на прежнее место манделит. Мандель, мандель, думаю. Посмотрим, надолго ли!

    А потом дверь приоткрыл, соседа окликнул. Ох, и наебали вы, говорю, с конём меня! Признайся по-честному! Наебали ж?! Не, отвечает сосед, как можно! Есть конь. С чего бы нам врать-то? Хорошо, говорю, днём он спит. Так я на него ночью зайду полюбуюсь. Ночью, говорит сосед, мы его выгуливаем. В Манеже на Борщаговке.

    Так, думаю, - тут вы мне и попались!
           Хорошо, говорю, верю. Специально, говорю, этой ночью спать не лягу. До утра, бля, буду у глазка дежурить. Посмотрю на вашего сраного Кешу. Хлопнул я дверью и на кухню вернулся. Там быстренько четвёртую выпил. Тут и стемнело как раз. Вот посплю, думаю, минут пятнадцать, а потом – на боевой пост. К глазку, то есть. Свернулся я на тахте калачиком. Веки смежил. И уснул мгновенно к едреней матери. Проснулся в три ночи от шума страшного. От цокота копыт по лестнице. Ну, думаю, пиздец! Допился!