- Любовь? С ума сошла твоя голова… И как вообще можно любить женщину, которую уже отымел? Тем более уже год прошел.
- Так нашел?
- Ну зачем она тебе. У тебя же все хорошо. Жена-работа-теннис-шменис…
- Да, подумаешь!...И еще на антидепрессантах сижу… А? Хуйня какая… Заебала меня эта жизнь. Нашел или нет?
- Ну нашел… Только….
- Что?
- Только не советую тебе в это ввязываться. Рискованно это. И деньги еще нужны.
- Сколько?
- Сто тысяч. Уебаксов, как ты говоришь.
- Бляяяять…. Хорошо хоть что не уевро. Ну где она, не мучай уже.
- Далеко. Если это конечно она…
- Да она вроде. Ну правда есть там нестыковочка одна – не шестнадцать ей лет было а девятнадцать, и училась она уже не в школе, а в Торезе. А в остальном – она.
- Короче в секс-рабстве она. В Турции…
- Оппа… Ну хоть жива.
- Не советую, одним словом. Подумай.
- Да что тут думать. Деньги только…. Ну это хуйня, достану как-нибудь.
- Смотри. Не торопись… Никуда не денется… Только зачем она тебе будет нужна? После притона-то? Там ведь у них человек по двадцать в день….
- Ладно. Позвоню.

Паша заставил меня задуматься над смыслом моей сердечной болезни… И он был в чем-то прав. И ведь действительно – вся эта любовь-морковь, это  пока не дадут. А дали – всё. Не-ет, было еще что-то. Я стал вспоминать Ленку. Странно, но когда мы были вместе о любви я думал меньше всего. Я просто ебался. Но… С каждым разом мне хотелось её еще сильнее. Такого раньше не было. У секса появился смысл… Смешно. А нет, а всё-таки. Ведь до неё я ебался зачем? А зачем мы вообще ебёмся?

Сначала в детстве меня просто тянуло к девочкам и хуй стоял от фантазий да и просто сам по себе.

Потом мне дала старшеклассница, или совратила меня, и узнал как  «это приятно».

Потом мне стало хотеться развести бабу на палку, из спортивного интереса. Нет, классно конечно ощущать себя победителем, наблюдать как она постепенно сдаётся, а потом наблюдать как она задыхается, как трепещется под тобой её тело, как корчится в гримасах наслаждения её когда-то строгое личико, на которое другие мужчины могут только с вожделением смотреть, а ты – еще и кончать, если дострелишь…

Потом я стал трахаться ради оргазма, а в последнее время перед встречей с ней вообще просто вместо подрочить и потому что «так положено».

Но Ленка… Я падал в пропасть, и в полетё мы становились единым существом, как только я видел её я не мог не наброситься и как только оказывался в ней стиралось моё я. Существовала только  немыслимая свобода движений, гармония и только мы, и эта невесомость существовала до удара о дно пропасти, когда мы толи кончали, толи взрывались. Счастье изнеможения и полное отсутствие мыслей – вот что наступало потом и длилось до следующего полёта.
Я чувствовал с ней себя… Нужным… Нет, желанным…. Нет, каким-то безоговорочно принимаемым,  каким-то необсуждаемо близким, самым лучшим.  
С её уходом ушло и это. И я не смог справиться с желанием пережить это снова.

Мы – профессиональные игроки на рулетке не имеем чувств и азарта. Мы считаем и ждём. Считаем и ждём.

- Достал? Да откуда?
- Не важно, выиграл в азартные игры.
- Ну ладно. Человечек мой заедет, заберёт. И это, а жена-то твоя как к этому отнесётся?
- Мы развелись. Теперь окончательно.
- О-хо-хо… Паша тяжело вздохнул. Ну смотри, как знаешь. Дело твоё.

Через две недели мы с Пашей и еще два его «товарища» полетели в Турцию. Почему-то через Питер. Перед вылетом Паша вновь предупредил меня, что это опасно и что я рискую жизнью. Сказал он это как-то слишком серьёзно. Но я сказал, что мне похуй.
В Пулково Паша сказал, что надо подождать чартер. И что ему надо в Мариинку на часок. Ну надо так надо. Эстэты, бля, разведчики хуевы. Поехали в оперу.

Спектакль уже был в самом разгаре, это была «Лючия де Ламмермур», мы пришли что-то минут за десять до  сцены безумия Лючии. Отлично. После «Пятого элемента» я полюбил эту арию и даже купил диск с саундтреком, а потом и с самой оперой, но живьём её еще не слышал ни разу.  

Разместившись в ложе слева мы стали смотреть и слушать.

Через какое-то время Паша шепнул мне на ухо «Вон она. В ложе напротив, на бинокль, только никаких резких движений»

Я вздрогнул, по телу пробежала судорога и засосало под ложечкой.

Медленно пиложив бинокль к глазам и пошарив вдоль лож, я наткнулся на Неё… Уложенные волосы, открытые плечи, бриллианты. Рядом с ней сидел симпатичный парень лет тридцати, хуйня какая, убью если чё.

Минуту я сидел неподвижно, а потом понял, что уже иду к ней. Я попытался привстать, но две тяжелые руки на моих плечах прижали меня к креслу а в шею впилась игла. Я не успел сообразить, что происходит, но уже через мгновенье не мог ни говорить, ни шевелиться. Но я мог смотреть и слышать.

Паша поднёс к моим глазам бинокль и я увидел её снова. Она была прекрасна.

Заиграла флейта а из моих глаз бесшумно покатились слёзы.
В полной тишине зазвучал сладкий, но тревожный и грустный голос сопрано.

Il dolce suono mi colpi di sua voce….. Ленка. Вот ты снова лежишь, распластанная на простынях. Я склоняюсь над тобой и наши глаза встречаются… Целую тебя в шею, робко, и снова мои глаза глядятся в твои… Какие же они у тебя умные и серьёзные, какие добрые. Я целую твою грудь, она так бела, так нежна, так чиста, я чувствую её вкус, я жалею что у меня не два рта, потому что могу трогать губами только один из твоих маленьких земляничных сосков и всё не могу решить, какой же из них лучше….

Ah quella voce mi qui nel cor discesa….. Я целую твой живот, и он дрожит, твои руки закинуты далеко за голову и ты напряжена как струна. Я целую твои любовные губы и слышу как тяжело ты дышишь.

Edgardo, io ti son resa, o Edgardo mio…. Я втыкаю кол но он не входит – твои ворота закрыты и ты хочешь чтобы я в них постучал. Тогда я начинаю нежно и несильно касаться их остриём, и раз за разом они слабеют, становятся вязкими и скользкими и я вхожу в них весь. Я сразу же хочу выйти но что-то  сдавливает меня по всей длине и это значит, что ты просишь ненадолго задержаться вот так.

Si, ti son resa, fuggita son dai tuoi nemici… Потом хватка слабеет и я выхожу и вхожу снова, и на исходе ты подхватываешь волну, как бы затягивая меня еще глубже, а потом как на качелях повисев в высшей точке толкаешь меня обратно и пока я двигаюсь к выходу ты схватываешь меня несколько раз, пытаясь удержать внутри. Господи, как всё просто, как естественно, как мы понимаем друг друга, ведь мы – одно целое…

Il gelo mi serpeggia nel sen….. А потом ты обнимаешь меня и чем крепче, тем быстрее и сильнее я скачу к финишу, до которого рукой подать, но который удаляется, как горизонт. Силы мои на исходе, но вот ты вся твердеешь и я делаю последний рывок, и гремит гром, и салют, и я кончаю в тебя бессовестно и долго, а твои глаза широко раскрываются и губы шепчут что-то беззвучно.
Trema ogni fibra….. А потом мы лежим вечность…  

-  Ладно парни, берите его и пошли. Аккуратней, блин  - говорит Паша и меня берут под белы рученьки и выводят на улицу, в машину, и мы куда-то едем.
Я сижу сзади, между двух ребят, действие вещества постепенно проходит и я могу говорить.

- Может всё-таки расскажешь, что к чему. Что это за казаки разбойники. Не дети вроде. Да и я не Штирлиц.
- Наша это девочка, наша. Я как фотографию увидел, так сразу и понял, что дело плохо. Хотел тебя отговорить, голову заморочить, но когда ты деньги достал – всё, думаю, этот не отступится. Сам найдёт. Эх, баран ты.
-Что значит ваша?
- А то. Завербовали мы этого пендоса перспективного из посольства в Париже, с помощью Лены твоей. Всё-таки гражданство французское у неё, и вообще она для него – француженка. Парень совсем голову потерял. Тут у них типа медовый месяц. Ребёнок у них.
- Зачем он вам, такой молодой.
- Это сейчас молодой. Но очень перспективный. Карьеру сделает, а мы ему поможем где надо. Может министром станет. Обороны например. Знаешь что такое агенты влияния? Сложная это операция. Многоходовая и многолетняя. Стратегическая.
- Да уж. А деньги-то зачем?  
- Родителям твоим. А теперь извини. После того что ты узнал мы не можем быть уверенными что ты не сболтнёшь. И я обязан… Дело государственное. Геополитика. Ты можешь помешать.  
Паша надел перчатки, достал какую-то ампулу, отломал кончик и налил содержимое в пластиковый стакан с водой.
- На вот, выпей.
- Что это? Яд?
- Выпей, прошу.  Не могу я тебя… сам… понимаешь? Ничего не почувствуешь. Просто уснёшь.  
- Дай хоть посидеть чуть-чуть еще, напоследок. С мыслями собраться. Покурить что ли.

Всё. Это кирдык. Ахуеть. Вот просто так. Хотя хули теперь еще остаётся. Всё равно жизни не будет. Хоть пожил. Надо быть мужиком. И примешь ты смерть от коня. Своего.  

- Ну, за Родину, – усмехнулся я, подмигнул Паше и выпил чертову жидкость. -  И ЦСКА чемпион форэва.
- А теперь пойдём…
- Куда?
- Пойдём пойдём.
Мы спустились в метро, сели в почти пустой вагон.
Паша сидел напротив, и смотрел на меня. Наверное ему было грустно. Пашка. Это лицо из моего детства – последнее, что я увижу.
Я уже начал засыпать, тут Паша вдруг что-то вспомнил, вскочил и принялся шептать мне на ухо:
- Твой у неё сын, твой, понимаешь?
Я улыбнулся.
Потом всё расстворилось и появилась Лена. Она взяла меня за руку, улыбнулась и повела куда-то.

Вчера в двадцать три пятьдесят в вагоне метро был обнаружен труп молодого мужчины. По предварительным данным смерть наступила от сердечной недостаточности.