Снова весна и снова острее хочется жить. И не испортят мне настроения небольшие похолодания, которые несут вместе с собой дожди и туманы. Не испортят мне настроения нехватка времени и простой в столичных пробках, накопившиеся текущие проблемы и просрочки строителями моего нового дома своих обязательств.
   Сразу после прилёта казалось, что сорвёт напрочь крышу от вновь окружившей суматохи, но пару недель адаптации сделали своё дело и уже нет ощущения постоянной усталости от недосыпания, частой и быстрой смены обстановки, толкотни на Калининском, на дорогах и в магазинах.

   Москва отходит от зимней спячки и это сразу чувствуется по очередям в шиномонтаж, по пёстрой толпе, в которой можно увидеть людей и в мехах, и в тонких демисезонных курточках, по зелёной дымке набухших в парках почек... И никакие мы не «дети зимы», мы скорее дети весны – все живём в пассивном ожидании чуда и лучшей доли. Мы все, как в некогда счастливом детстве, живём в предвкушении Первомая, Дня Победы и поездок на дачу с шашлыками, пьянками с соседями и застольными песнями на все окрестные перелески. Весной не надо ничего самому делать – хорошая погода всё равно придёт и настанет тепло...
   Весной и воздух какой-то другой. Ну, пусть кто-то скажет, что это не так, а может быть просто мы стали старше ещё на одну зиму.
   Ошалевшие от прессинга начальства, дворники день и ночь моют фасады и украшают столицу к Дню Победы, убирают гниль и засохшее собачье дерьмо с газонов и пробуют пускать фонтаны. Что мы будем отмечать? Чествовать ветеранов, а потом отводить свои глаза в метро при виде стариков. А может это просто тоска по былому величию державы-миротворца? И пусть чешут языками демагоги из бывших балтийских республик, это их удел. Удел нации, единственной возможностью которой и есть такой способ заявить о своём существовании. Мы-то знаем, что это наша Победа, за которую почти всех охватывает щемящее чувство гордости, к которой причастна почти каждая российская семья прямым образом. Очень обидно за стариков, которые дожили до того, что смогли услышать в преддверии такого праздника голоса из Прибалтики, которые требуют какого-то «покаяния» от России. Это ж до какой степени нужно опаскудиться, чтобы выдавать такие провокации нынче?..
   Даже нехватка времени весной не воспринимается так негативно, как в другие времена года. Ну, и это понятно: ведь куда приятнее сидеть в машине, в пробке, и разглядывать прихорошившихся по случаю весны женщин, чем сугробы на обочине и метель. До отправления поезда оставалось всего 40 минут, а я нисколько не психовал, в отличии от жены, которая набирала меня уже в восьмой или десятый раз с одним и тем же вопросом – «Ты где?»…

   Ленинградский вокзал, как и площадь возле него, тоже украшали к праздникам растяжками и флагами, из-за чего пробка лишь усугублялась. Даже народ выглядел не таким смурным, как раньше – а может быть, я просто не рассматривал его так подробно. В ответ на мой взгляд женщина строго посмотрела на меня, давая понять, что нескромно так рассматривать людей, особенно, женщин.
   «Аврора» стояла на втором пути, - недалеко, - но вот до второго вагона нужно ещё добежать. Не опоздал.
   За окном побежал антропогенный пейзаж: Рижская эстакада, Останкино, НАТИ, Моссельмаш, Ховрино, МКАД, Химки и потянулся зелёный забор вдоль всего пути.
   Развеселили два идиота из соседнего купе, которые никак не могли понять зачем тут им дали наушники.
   Какой-то тупой видеофильм в ЖК-мониторе после небольшой закуски действовал, как электросон. Ровный перестук колёс тоже не располагал к бодрствованию, а недосыпание сказало своё веское слово.

   Пули ложились всё ближе и ближе. Очевидно, снайпер пристреливался или просто глумился над нами. Видимо, он тоже понимал, что мы будем под перекрёстным огнём, если попытаемся начать прицельную стрельбу из тупика за угол, из сектора его обстрела. За углом, уже на Гудермесской улице, нас ждал прицельный огонь не менее пяти автоматчиков, которые стреляли со стороны Ханкалы, они были напротив снайпера и перекрывали секторы обстрелов друг друга, таким образом, что они не давали прицелиться в кого-либо из них: либо снайпер, либо автоматчики оказывались у нас за спиной.
   Из-за копоти и гари на улице видимость была плохая. Тогда удавалось высунуть нос на улицу и хорошо прицелиться. В это время автомат делался моим продолжением, а вылетевшая пуля – частью меня. И я чувствовал её вращение, и как рассекается воздух, и как будто бы нож в масло входит пуля в человеческую плоть: сначала в горло, потом ударяется в заднее основание черепа и с хрустом вылетает снова наружу с кровавыми брызгами, и последний удар её в кирпичную кладку. Удар, от которого она плющится и со звоном падает в кучу строительного мусора, бывшего не так давно частью здания. Тогда я чувствовал плохо скрываемое торжество. Лежащий под БЖСНом, раненный сержантик сразу угадывал мой удачный выстрел и улыбался, как будто я сильно облегчил его страдания.
   В дыму, на другой стороне улице, примерно, на расстоянии двух домов, удалось заметить несколько человеческих силуэтов непохожих на федералов. Послышалась гортанная речь, насыщенная гласными звуками, чехи меняли позиции. Один из них, заметив меня, резко припал на колено и выстрелил из подствольника, я успел отскочить. Там, где лежал раненый сержант, рухнул фрагмент стены, засыпав его полностью. Мои ноги оказались целиком под слоем битого кирпича и штукатурки так, что я вовсе не мог пошевелиться.

   Порыв ветра рассеял дым по улице и на противоположной её стороне, из пустой глазницы-окна, на меня смотрел бородатый с ЭсВэДэшником наперевес. Он смотрел на меня как удав на кролика, глубоко затягиваясь какой-то коричневой сигаретой. Движения его были нарочито плавные и медленные. Он протёр ладонью цевьё, открыл заглушки прицела и посмотрел куда-то намного левее и выше меня. Туда, где, видимо, должна быть через несколько секунд моя душа. Потом медленно перевёл свой взгляд на меня. Сквозь линзы отличной оптики я увидел, как в доли секунды смыкаются и размыкаются ресницы на веках, а в центре – чёрное  глазное дно. Выстрела почти не было слышно, я только успел разглядеть, как дёрнулось его плечо от отдачи и облачка пороховых газов, выброшенных при выстреле через газоотводные трубки, а в меня, крутясь и рассекая воздух, летел кусок свинца…

   Сон прошёл также внезапно, как и пришёл. Перестук колёс перестал быть ритмичным и размеренным. За окном было уже темно, поезд проносился мимо каких-то полустанков и перронов. Забор, который следовал всё время вдоль железной дороги куда-то отступил. «Колпино» - промелькнула вывеска на перроне. Ехать оставалось минут 30. Этот пригород не так давно был отдельным городом, а теперь это уже просто район Петербурга.
   Хотел бы я посмотреть на Радищева, который давным-давно писал, что «за окнами вагона решительно ничего нельзя рассмотреть, потому что поезд несётся с невообразимой скоростью – 35 километров в час» и на его реакцию на современное путешествие из Петербурга в Москву, уже со скоростью 135 километров в час на «Авроре» или ЭР-200.
   Идиоты из соседнего купе рассовывали выданные в поезде тапочки в свои сумки.
   На Московском вокзале, так же как и на всех вокзалах, запахи угольной пыли, дальней дороги и весны. В Питере тоже уже весна, а весной так остро хочется жить.

гражданин Фильтруйбазаров – по дороге в Питер.
Москва - С.-Петербург, 30 апреля 2005 года.
E-mail: filtr-bazar@rambler.ru