Случайно. И потом, долгие годы, вглядываясь в трепетание церковных свечей, хотела понять, простил ли он. Виновата, но ведь не со зла такое сотворила. Смотрела на иконы, кланялась, молилась, прощения просила, а все-таки не прощала себя.

И почему у Шурки все мужики такие видные? Что находят в ней? Невысокая, сероглазая. Веселая только. Ушла от первого мужа с ребенком к Кириллу. Света и посмотреть на него не смела. Красивый. Приходила пару раз в гараж, приносила обед, что Шура для него приготовила. Не касаясь его руки, отдавала еще теплый сверток. Уходила, не поднимая глаз. Дикарка. Сестра с мужем только улыбались, глядя на ее нелюдимость. Пройдет это. Посмотрит на себя однажды в зеркало, увидит, что и ей природа подарила лицо приятное, фигурку ладную. Кавалер появится, и пройдет вся придурь.

А он ей ночами снился. В своей кожаной шоферской куртке, смотрит, улыбается. Виделось ей, что едут они куда-то, она все смеется, а он ей говорит что-то приятное. Просыпалась под утро, и бездумно долго вглядывалась в темноту. Почему у Шурки все мужики такие? Первый муж приходит до сих пор, плачет, просит, чтобы вернулась. А она молчит, улыбается, да на фотокарточку Кирилла поглядывает.

И когда предложил Свете на машине покататься, на которой он обычно генерала возит по Москве, конечно, не смогла отказаться. Села на заднее сидение. Рядом подушечка лежит. И такая мягонькая, будто светом солнечным наполнена. Пух необыкновенный какой-то.

-    Знатная думочка, - Кирилл, с улыбкой посмотрел на Светлану. – Генерал, как в машину садиться, сразу проверяет, на месте она или нет. Очень любит дремать на ней, говорит, любую хворь вылечивает.

Вышла Светлана из машины, около дома, оглянулась, все ли соседи увидели. Поблагодарила Кирилла. И снова на заднее сидение юркнула.

-    Ты иди, пообедай, а я пока в машине посижу, хорошо тут.

-    И то дело. – Хоть с началом войны обеды уже были не такие, как раньше, но с Шурочкой посидеть, чайку попить всегда за счастье.

Вот и придумала, чем Кириллу угодить. Пока он с молодой женой любезничал, прокралась потихоньку к своей кровати, схватила подушку, нитку да иголку, и тихонько вышла. Старалась делать все быстро, только вот сердце окаянное, все норовило из груди выскочить, но потом поутихло, успокоилось. Распорола подушечку, весь пух чудной в наволочку собрала, а заместо него перо жесткое куриное напихала. Зашила, как умела. Если не присматриваться, то и не заметно ничего. Кулаками побила немножко, вот и мягко, как раньше. Не заметит генерал. Не заметит.

-    Боюсь я, Кирюша, отправят тебя на фронт, что-то неспокойно мне.

-    Да ладно, Шур, придет повестка, пойду как все. Но генерал, говорит, что хороший я водитель, не отпустит он меня. Так, может, и провоюю за баранкой. Да и война скоро закончится. Ну, вот, слезы опять. Тебе нельзя сейчас. Не пошлют меня. Не бойся.

Соседские мальчишки столпились около черного блестящего кузова, но тронуть боятся. Водитель наподдает. Кирилл, вышел во двор, прищурился на солнышко. Хороший день какой. Сентябрь, не холодно.

-    Ну, чего, ребята, кто покататься хочет?

Все-таки опоздал. В гараже сказали, что генерал его ищет. Подъехал к зданию, сказал дежурному, чтоб доложили: водитель на месте. Против обыкновения генерал выговаривать не стал. Уставший какой-то был, видно не до пустяков ему. Откинулся на сидение, нащупал думочку, положил ее под голову. И что-то не так. Жестковата. Точно, пух вытащили, да еще зашили грубой ниткой кое-как.
-    Ты что же это придумал?

-    Ничего, товарищ генерал.

-    Зачем подушку подменил?

-    Не знаю – невпопад ответил Кирилл, - детишек покатал только, но подушку никто не трогал, я запретил.

-    Останови машину. – Генерал вышел, чуть постоял, видно было, что из последних сил старается держать себя в руках.

-    Поехали обратно, завтра на работу не приходи, повестку пришлют.

-    Подушка ведь. – Только сейчас Кирилл стал понимать, что произошло. - За подушку? Так это, наверное, сестренка жены, она девчонка еще, неразумная. Я жене скажу, она все сделает, как было.

-    Не надо как было, ты мне не нужен больше. Положиться на тебя не могу. Иди домой, вещи собирай. Скажи спасибо, что не в тюрьму отправляю.

Он погиб под Ленинградом зимой 1941 года. После войны Саша приезжала в то село, где стоит памятник погибшим танкистам. Сына взяла с собой.

-    Вот, тут твой папка. Видишь. Погиб за нас. А мы живем. А его нет.

Женя посмотрел на потускневшие буквы, потом на маму, потом прищурился на солнце.

-    Мам, пойдем, дядя Боря ждет.

-    Пойдем, сынок.