-    Несчастный, несчастный я человек, - сетовал Гриша, сидя в кресле.
Он широко расставил ноги, ссутулился и низко опустил плешивую голову. Даже по его нездорово вспотевшей плеши было видно, что он испытывает непередаваемые душевные муки.
«Надо как-то поддержать его, а то, как бы чего не вышло», - обеспокоено подумал его закадычный приятель Сеня, покручивая свою козлиную бородку.
-    Может все не так плохо? – робко спросил Сеня плешь друга.
Гриша медленно поднял голову. Его взгляд выражал нечто среднее между ненавистью, презрением и удивлением:
-    Что?! Что ты сказал?!
-    Может еще что-то можно… - замялся Сеня, краснея и отводя глаза в сторону.
-    Ну и тупая же ты тварь! – изумился Гриша, оглядывая Сеню так, будто тот только что сорвал с себя маску, под которой оказалось нечто непотребное вместо человеческого лица.
-    Но позволь…
-    Идиот! Ты просто бестолковая козлобородая скотина! – не унимался Гриша, все более заводясь:
-    И это чучело я звал своим другом!
Сеня встал и стал ходить вокруг Гришы, с каждым кругом увеличивая скорость:
-    Ну, не горячись, старик. Ты меня не много не так понял. Однако, если посмотреть на это все практически…
Гриша тоже вскочил:
-    Закрой пасть, дебил! Что ты можешь знать о женщинах? Ты и дрочить-то только после тридцати научился! – закричал он и театрально расхохотался.
-    Положим, женщин у меня было меньше чем у тебя, да. Но я читал книги и видел парочку фильмов, так что о вопросе вполне могу неглупо высказаться, - ответил Сеня, произнеся слово «парочку» с некоторым сарказмом.
-    Но она не такая! – заорал вдруг Гриша, дико выпучив глаза.
-    Как же, как же – «не такая». Плавали – знаем, - почувствовав себя увереннее, подмигнул другу Сеня.
-    Но она поэзией увлекается! Читала намедни мне из Есенина и Блока. И в музыке разбирается…
-    Ха! Мы с тобой тоже поэзией увлекаемся. А помнишь, что мы в школе мечтали с математичкой сделать?
-    Ну, Сеня, право это все вздор… - зарумянился Гриша, довольно улыбаясь.
-    Отчего же? Она тоже человек. Ты вот, к примеру, мечтал математичке в зад заправить в момент дефекации.
-    Ну, ты того, - неопределенно буркнул Гриша насупившись.
-    Что «того»? А где гарантия, что твой алкоголик Есенин не мечтал содрать с бабы кожу и трахнуть ее в таком виде? Где, я тебя спрашиваю, гарантия? Может, твой Блок вообще влагалище хотел кому-то вырезать и в эту рану трахнуть, а? А музыканты твои? Гомосексуалисты и педофилы сплошные. Ишь ты – «не такая»!
-    Ну, подожди, ты не о том что-то…
-    Ах, опять не о том! Хорошо! Ты, Гриша, вообще нормальный человек, достойный любви хорошей женщины? Нет, подожди. Не злись. Давай кое-что припомним.
-    Ну и чего ты там припомнишь? Математичку? Да шутил я. Не хотел я ничего такого…
-    Шутил? Славненько. А помнит ли подсудимый бедную собачку Жучку? – с изменившимся лицом, указывая пальцем на Гришу, вдруг воскликнул Сеня.
Гриша побагровел и замолчал.
-    Извольте, освежим память. Подсудимый неоднократно давал полизать свой пенис собачке. НЕ-ОД-НО-КРАТ-НО! Идем далее. Двоюродная сестра подсудимого: не прошло и трех дней с ее приезда, как девочка уже познала все радости орального секса с подсудимым! Идем далее…
-    Хватит!!! Убью, гнида! – крикнул Гриша и с чумным взглядом стал надвигаться на Сеню.
-    Прошу отметить в протоколе поведение подсудимого! – визжал в страхе и вместе с тем в восторге от переполнявшего его адреналина Сеня, бегая от друга вокруг кресла.
Вскоре Гришу свалила на пол одышка. Он водил по комнате безумными глазами и шептал пересохшими губами:
-    Убить. Убить тварь…
-    Признаться, я тоже грешен и виноват перед подсудимым, - делая ангельское личико и кривляясь, продолжал Сеня, который уже не управлял собой:
-    Вся семья подсудимого всегда стремилась к новым ощущениям. И можно ль, о можно ль упрекнуть в этом мать подсудимого, эту святую женщину, которой захотелось ощутить член друга ее сына в своей девственной попочке?
Гриша с рычанием рванулся в сторону Сени, растопырив пальцы и стараясь схватить его за край пиджака. Сеня вывернулся и носком туфли разбил Грише губы. Гриша со стоном упал на пол.
-    Конечно же, нельзя! – с пафосом заключил Сеня и, поклонившись несуществующей аудитории, рухнул в кресло.
Несколько минут длилось тягостное молчание, в тишине было слышно только, как скрипят Гришины зубы и тихо скулит от страха Сеня, невероятный запал которого пропал также внезапно, как и появился.
-    Слушай, старик, - робко обратился к Грише дрожащий Сеня – я не хотел. Что-то вдруг на меня нашло, просто бес вселился какой-то.
-    Да ладно, не бери в голову, - ответил Гриша, улыбаясь и вспоминая, как он зарывал голову меж белоснежных пухлых грудей Сениной мамы, ловя губами ее неподатливые, твердые соски.