Как-то так вышло, что я по жизни ощущал себя писателем. Начиная еще с ранней юности. Писателем меня считали друзья. За писателя меня принимали знакомые. Писателем я всегда был для жены.
И это притом, что за всю свою жизнь я не опубликовал, да  что не опубликовал... не написал ни единой строчки.

Мои бывшие сокурсники по филфаку  печатались в различных периодических изданиях.  У них выходили  книжки. Некоторые, наиболее активные, уже становились членами Союза писателей. А я все продолжал оставаться писателем, не имевшим за душой ни одной публикации.

Такое несоответствие   моих  внутренних ощущений и реальности  с некоторых пор стало беспокоить меня.
Я делился  с женой.  Писатель я или нет? Может быть, мне все-таки следовало  что-нибудь...  написать, чтобы иметь законное право именоваться  писателем?
- Да зачем тебе, собственно, писать? - удивлялась жена. - Ты же и так -  писатель! Пусть те, другие, бездарные графоманы, строчат строчки и вечно доказывают, что они - писатели. А тебе то это зачем?
На некоторое время я успокаивался, но потом - беспокойство возвращалось.

Чтобы вернуть себе душевный комфорт  и как-то согласовать  свои внутренние ощущения и действительность, я   взялся за перо.

Я  извел  горы бумаги,  изгрыз  в творческом запале несколько перьев и выдул не один стакан чифиря.   Результатом был     крохотный  рассказ,  в который я попытался втиснуть весь свой  опыт потерь и поражений.     Рассказ я понес в  одну подходящую, на мой взгляд, газету.
Несколько раз я проходил мимо дверей редакции, не решаясь войти. Мне казалось, что стоит только мне  прикоснуться к ручке двери, как я буду тут же уличен прохожими: Смотрите! Смотрите! Еще писатель сраный нашелся! Да что он себе возомнил?!  
Я  выбрал момент, когда  улица относительно опустела,   и  вбежал в полуподвальное помещение редакции.
В тесной  комнате, загроможденной письменными столами,  сидели мрачные мужики и, не отрываясь, смотрели в  мониторы.   Редактор, толстый усатый дядька,  гадливо взял мою рукопись  и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, пробежал глазами:
-    Хорошо, - сказал он, - зайдите через пару недель.

Через две недели я был тут как тут.
Редактор посмотрел на меня неузнавающим взглядом, уточнил фамилию и, порывшись в стопке рукописей, извлек мои листочки и сунул мне их обратно. Чтобы как-то сгладить ситуацию и выбраться из редакции без позора, я сглотнул слюну и  поинтересовался:
- Э-э, скажите,   мой рассказ вам не подходит?
- Видите ли, молодой человек, это... не мог написать неизвестный автор. Тут  чувствуется рука... классика. Скажите честно... вы слямзили это из...  "Крокодила"?
Сравнение с «классиками» из журнала «Крокодил» весьма польстило мне. И я настоял на своем авторстве.

Каждый  день теперь у меня начинался с похода к киоску "Союзпечати". С надеждой я разворачивал очередной  номер газеты, но всякий раз меня ожидало разочарование. Они печатали бесцветные, тусклые тексты каких-то "левых" авторов, у которых не было ни свежести взгляда,  ни единой своей мысли, ни юмора, ничего. Они печатали кого угодно, только не меня.  

Но   настал,    наконец,  тот счастливый момент,  который бывает в жизни каждого автора.   Я  увидел свой текст в типографском исполнении.  А вскоре и получил неожиданный читательский отклик. Мне передали, что меня настойчиво разыскивает мой первый  читатель. Вернее, читательница.  Она уже несколько раз звонила в редакцию и жаждала встречи со мной.

Каково же было мое удивление, когда    читательницей оказалась шикарная девушка.  Пухлые губы  на почти детском лице,  тонкие пальцы... Запах дорогого парфюма щекотал мне ноздри.  Мало того,  девушка пришла с  конкретным намерением  познакомиться с автором поближе.  Для  этих целей в  модной сумочке была припасена  упаковка презервативов.  Красотка  уезжала с родителями на ПМЖ в Штаты и потому торопила события.

Магическая сила печатного слова просто потрясла меня.   Придя в себя,  я стал названивать знакомым писателям и задавать вопрос:  Приходили ли к ним девушки после первого рассказа? Романа?
Не приходили. Ни после первого рассказа, ни после первого и последующих романов.
Я позвонил своему старому приятелю, ловкому драмоделу, чьи пьесы шли одновременно в нескольких театрах   и афиши с фамилией которого висели на главном проспекте города.  В ответ он  только обругал меня.  

Надо ли говорить,  что  убедившись   в собственной писательской значимости и даже вкусив на один зуб пирога признания, я  окончательно забросил всяческие  литературные опыты и больше уже не прикасался к перу.

Последний раз  свой вопрос я задал знакомому литератору из Варшавы, автору десяти романов-фэнтэзи.  Нет, не приходили, - закачал он головой. - Только один раз, после русского перевода, приехал какой-то мужик из  Саратова. Но это совсем не то, что вы подумали... - смущенно закончил он.

Но иногда  меня все-таки посещают сомнения: писатель ли я?

Тогда  я хватаю перо и начинаю лихорадочно писать.

И вот что из этого получается.