«Школьные годы чудесные,
С книгою, дружбою, с песнею…»
Детская песня

«В школе я учился получать пизды...»
Дисфункция, «Школа»

Некоторые места из креатива камрада Психопатриева «Леонин» как-то совершенно неожиданно напомнили мне одну из собственных школ, где сгнили несколько лет моей — и не только — молодой жизни. То было время глубокой заморозки мыслей и чувств, и только сейчас, когда юность и отрочество уже благополучно легли на дно могильной ямы, вашего покорного слугу понемногу начинает догонять осознание жгучего пиздеца, в условиях которого прошло это незабываемое время. Возможно, прочитав сие, вы и сами вспомните пару схожих моментов из своей биографии — тогда пишите, комментируйте. Ставим карту хуёвости школ на территории бывшего СНГ (я надеюсь, что далеко не все втыкатели — москвичи, а то будет неинтересно). Сравнительный анализ подобных вещей всегда любопытен.
Так вот. Начать с того, что всеми делами в зоопарке №26 заправляла сумасшедшая старуха, ухаживавшая за садом. Перманентно сидящий под каблуком ее растоптанного тапка задрот-директор не имел никого понятия о том, как управлять вверенным ему цирком уродов, где сам являлся главным петухом, и никогда не знал, что происходит за пределами его кабинета. Он боялся учеников, зато втихую терроризировал школьниц, плохо разбиравшихся в точных науках — преподавая математику, постоянно придирался и ставил им двойки, а потом, добившись пересдачи за закрытыми дверями, ёб за хорошую оценку. Биологичка без всякого смущения долбила между уроками марихуану, кусты которой были заботливо высажены где-то в дивном школьном саду, больше напоминающем тропический лес, и, слушая ответы у доски, ржала детям в лицо. Физкультурником был отсидевший рецидивист, ботающий по фене, учителем музыки — пидор, а историком — потерявший человеческий облик алкаш, от которого вечно несло перегаром.
В столовке школяры кормились тухлыми яйцами и какой-то засохшей сдобной дрянью, причем надсмотрщики следили, чтобы всё съедалось без остатка, — после чего детей нередко рвало и поносило. Очевидно, в целях сокрытия неуставных «перегибов», медпункт никогда не работал. Кривая травматизма при этом напоминала вставший хуй, которым школьное руководство похуистически полоскало всех по рожам. Гопота процветала. Строптивых девчонок, имевших смелость огрызаться на постоянные лапанья и требования «взять в рот», наследники рабочих кварталов таскали за волосы и хуярили головой об мусорный бак за главным корпусом; меня же, как единственного ботана в классе, возили по полу и пиздили каждый день ногами по трое-четверо. Плесень разобщенности лежала буквально на всем, в школе враждовали даже классные наставники. Понятия дружбы в этом осином гнезде попросту не существовало, чему способствовала сталинская политика стукачества, активно поощряемая учителями. Каждый закладывал каждого, используя любую, даже самую незначительную возможность нагадить друг другу — и всё равно это не помогало, по ебальнику обычно получали все, кто был хоть как-то причастен к тому или иному инциденту. После наказания пылающие гневом «обиженцы» обычно восстанавливали баланс, отрываясь на лохах, а те, в свою очередь, срали под дверь директору.
«Пара» по поведению за неделю, считавшаяся более значительным фактором, чем абсолютное знание предмета, часто являлась разменной монетой и решающим аргументом при неучтивом общении носителя красного галстука с преподавательским составом. От незаслуженных двоек у большинства детей были дикие неврозы, и, проходя по коридорам, чтобы замыть грязную одежду или разбитый нос, нередко можно было слышать, как где-то за дверями хором рыдает целый класс.
Сам по себе я, несмотря на снайперские задатки, был довольно тихим и дрался только с чмошниками, в отчаянье пытавшимися хоть на ком-то оторваться за свои постоянные унижения, — однако дневник мой почему-то всегда был насквозь красным от замечаний. Эти дневники я храню до сих пор — когда-нибудь я, возможно, покажу их своим детям, чтобы понимали, в какую скотину может выродиться благородное понятие «учитель», и ни за что не пытались пойти по этой стезе.
Задавленные комплексами, нереализованностью и осознанием полной собственной беспомощности, преподаватели постепенно деградировали и сами становились садистами. Выход в туалет для любого подростка превращался в унизительную, тошнотворную процедуру из разряда «расскажи-ка нам в подробностях, что ты там собираешься делать, и не вздумай ломаться, а то будешь стоять у доски, пока не уссышься». Протестовать не решался никто: за единоличный бунт на корабле под палки попадала вся камера, и тогда обозленный коллектив не скупился на пиздюли…
Из той школы, вспоминаемой теперь как страшный сон, я смылся слишком поздно — с тремя сотрясениями мозга и частичной потерей зрения (медпункт, повторюсь, не работал), сразу после чего мой бывший класс был расформирован впизду. Образование и правда способно изменить судьбу: пусть в снайперы отныне был для меня закрыт, но совершенно неожиданно открылся третий глаз — творческое мышление, благодаря чему, собственно, вы и вы можете сейчас читать эти строки. А директора вскоре посадили за взятки и педофилию.
Добавлю, что школа считалась образцово-показательной, наипервейшей на всем левом берегу — по праздникам в нее часто ездили комиссии, а у бюстика Ленина в фойе всегда стоял почетный караул в наглаженных галстуках и с затравленным выражением в пустых оловянных глазах…

13 января 2005 г.