«Тени прошлого приходят ко мне в дом
                                                                                        Их шепот напоминает шелест моря…
                                                                        Улыбаясь, я вспоминаю былое
                                                                                        И понимаю, что был лишь в детстве…»
(подражание «Персиковому Источнику»)

      Одноклассники. Оказывается, всех их я помню по именам. Хотя, прошло столько времени. Я учился в уродской школе, и многие из них были уродами. В те времена не торговали на переменках «кислотой», не пили джин-тоник в раздевалке перед уроком физкультуры, как это делают в классе моего сына, а аборт у девочки в девятом классе считался ЧП… «Хочешь вискаря? Да на, попробуй, это – вещь! Выдержанный! Не понравилось? Ну,  ладно… Захочешь – скажешь. Ты ведь знаешь, нормальные люди пьют приличную выпивку дома, в хорошей компании, а всякое быдло – паленую херню в подворотне!» - это говорю я, в надежде, что подобные «родительские хитрости» в совокупности с «Rolling Stones» и спортом не дадут ему связаться со всякими пидорасами. От пидорасов всего можно ожидать…

      Одноклассники были разные. Их было много. Одни сели, других убили, кто-то стал убивать сам. Класс был разбит на три группы – «наши», «противники» и «балласт». Последние, в своей массе, отвалили после класса, и поэтому я расскажу вначале о них. СтрЕля, Ява и Муля всегда сидели на «галерке». Стреля был рыхлый, невысокий мальчик с крючковатым носом и птичьими глазами. Круглое пузо и кривенькие ножки, которыми он мог с невообразимой быстротой перебирать, летая по этажам. Именно за эту свою особенность он получил второе прозвище – Газель. Еще его звали  Марфой. Может быть, за бабье лицо, но точно помню, «окрестили», когда по истории проходили «Марфу-Посадницу».  Класса до шестого Стреля ссался прямо на уроках, но, почему-то, учился вместе со всеми. Вряд ли его мать давала кому-то взятку – я ее видел… Стреля умел громко рыгать, и этим пользовался. Из всех учителей на его «рыг» лучше реагировала Катря. Перед математикой кто-нибудь подходил к Стреле, и елейным голосом упрашивал: Марфочка, рыгни! Стреля поднимал очи горе, и рассудительно излагал: видите, одна жевачка – при этом он высовывал язык, показывал сморщенный кусочек резинки, и снова прятал – нужно что-то более… существенное! На этом – даже при желании не рыгну. Начиналась «складчина»: половинка булочки (за десять копеек!), мандарин, большое яблоко… Звонок, Екатерина Антоновна исступленно, качаясь из стороны в сторону, нараспев декламирует формулы. Позже я наблюдал подобное, попадая на концерты камерной музыки. В самых непонятных местах девы со скрипками почему-то испытывают оргазм. Раздаются тетради для контрольной работы. Стены сотрясаются от Рыга. Звенящая тишина, наполненная запахом мандарина. У Катри перехватывает дыхание: «Кто… Кто это?» Раскосые глаза (бельмо-на-правом) смотрят сквозь толстые очки так, будто она получила пулю. Взгляд останавливается на Стрелянове. Второй Рыг. «Сволочь... Животное… Убери вонючие скорлупы…» - дрожащий перст указУет на корочки. Урок сорван. Самостоятельной не будет. Впечатления, полученные в детстве – великая вещь. Даже сейчас, много лет спустя, в памяти нет-нет, да и мелькнет Екатерина Антоновна. Когда слушаю Тома Вэйтса – дикция у них похожа. В микрофон летят слюни… Пару лет назад я заезжал в Харьков. Стрелянова видели на вокзале, он спился.

      У Явы мама была учительницей. Она работала в этой же школе, но у нас не преподавала. Длинный и нескладный, с огромными торчащими ушами, Яворский составлял со Стреляновым странную парочку. Ява любил стрелять. Он вообще, любил все, что горит и взрывается. На выходные они компанией ездили в пригород. Вокруг Харькова в 43-м шли ожесточенные бои. И сейчас вдоль трассы, в ельнике можно увидеть невысокие курганы, обнесенные ржавой колючей проволокой. Это склады боеприпасов, оставшиеся с тех времен. Город сдавали и отбивали дважды. Всякий раз отступающие спешно минировали то, что не могли вывезти. А потом арсеналы создавались на новом месте. Старые никто не трогал – дураков нет. Ява с друзьями выкапывал боеприпасы. Иногда они взрывали мины тут же, иногда привозили с собою в город, в переполненном пригородном автобусе, и разбирали их на кухне. Пожалуй, Яве не нужны были сами взрывы, которые он с приятелями устраивал в отдаленных, и не очень, местах. Ему нравилось наблюдать, как люди пугаются. Он даже слово придумал – «вздратанУться», от украинского «дротувАты» - раздражать, и русского «задрачивать». Зима. Мы возвращаемся с какого-то культурно-общественного выхода. Мягко падает снег. В нижнем окне сидит бабушка. Она задумчиво смотрит на проходящих мимо ребят. Один «пионэр» отделяется от толпы, и, улыбаясь, направляется в сторону старушки. Взмах руки, точный бросок. Перед лицом бабушки маленький белый взрыв, часть крепкого снежка остается на стекле. Пожилая женщина от неожиданности взмахивает руками, падает с табуретки назад. «ЛюдИшка вздратанУлась!» - издает торжествующий клич Ява, и большими скачками, на своих ногах-ходулях с хохотом убегает через сугробы.

      Однажды я Яву побил. Не помню, за что… И забыл об этом. На следующий день Ява подошел ко мне, и осторожно тронул за рукав – пойдем, покажу штуковину.
– Зачем?
- Ну, пойдем!
Мы спустились в школьную раздевалку-бомбоубежище с толстенными стенами. Ява полез за пазуху, и вытащил руку с гранатой. «РПГ-40, оборонительная» - подумал я. Ява поднял гранату на уровень глаз, потянул за кольцо. Усики чуть-чуть разжались. «Молись!» - сказал он мне.
-Ява, ты что…
-Становись на колени, сука! Ты зачем меня вчера побил?
Я ударил его в лицо. Ява с гранатой опрокинулся, а я побежал, считая секунды. Наверное, так быстро я никогда не бегал. Взлетел по ступенькам, и бросился, закрыв голову руками, под стену – подальше от зияющего входа. Взрыва не было. Уже потом я узнал, что такие гранаты взрываются без задержки, сразу – достаточно лишь уронить… Я огляделся. На меня испугано смотрели третьеклашки. «Ты что, ебанулся?» - участливо спросил меня Юрик. В проеме показался с распухшей щекой грустный Ява. И направился ко мне. Оттянул его в сторону:  «Ром, ты что? Ты обиделся, да? Ты не обижайся, я просто испугался! Ты посмотри, детей сколько! Не надо, а?!» «Ты зачем так?» - обиженно бубнил Ява – «Шуток не понимаешь, что ли? Смотри!...» И он опять вытащил гранату: «Да не бойся! Видишь дыру? Я ее ладонью прикрыл! Это я вчера тол с нее выплавил. Что я, дурак, что ли, боевую сюда приносить? Только запал настоящий, а так - жестянка. Максимум – пальцы бы оторвало, ну, может быть – глаза  выбило!»
- А на чем плавил?
- На печке.
- Ява, не сердись на меня!
      Кухонные плиты в Харькове во всех домах работали на природном газе. Он плавил тол на открытом огне…


      Однажды Ява, все-таки чего-то не рассчитал. Он смешивал магний на столе у себя в комнате, смесь вспыхнула. Глаза Ява успел закрыть, и их сварило. Верхний слой кожи вместе с ресницами испарился. На громкий хлопок в комнату прибежал Ява-младший, и увидел лицо брата, от испуга у него отнялись ноги. Лежали братцы в одной больнице. Все радовались, и разыгрывали на переменках эту сценку в лицах. Когда через полтора месяца Яворский появился снова, он все еще был похож на мультяшку. После восьмого Ява ушел в техникум, но там ему поучиться не довелось. Огнемет, изготовленный собственноручно, Ява испытал в тринадцать лет. Это видели многие: тонкая струя жидкого огня из окна «хрущевки», объятое пламенем дерево, вопли бабок… Конструкция примитивно-простая: металлический корпус огнетушителя, ниппель, через который нагнетается внутрь воздух, и тонкая трубка с краником. Перед трубкой к доске прикручено металлическое кольцо с пропиткой, оно поджигалось. Струя бензина, бьющая из баллона, пролетала несколько метров огненной стрелой, и заканчивалась косматым шаром. Опыты с огнем Ява продолжил. Ему нужны были зрители, зрители, которые пугаются. Наверное, забавно было бы смотреть, как, шарахнувшись от огня, убегает, потеряв смешную шляпу, интеллигентик: «Людишка вздротанулась!» Говорят, он не хотел никого убивать, просто не рассчитал расстояние. Прохожий умер в больнице, корчась от страшной боли – его кожа превратилась в сплошной ожог. Яву отмазали – его папа в то время был районным прокурором. Отправили «на дурку». Через какое-то время Ява вышел. Начинались перестройка и бандитский передел. Как ни странно, Рома оказался востребованным – он делал бомбы для продажи. Не для шахидов, боже упаси! Тогда и слов таких не знали – просто для разборок. А попался опять – как дурак. «Сколько волка не корми»… Он застрелил из самодельного револьвера пьяного мужика, доебавшегося до него у стадиона. Просто – «хотелось испытать». Ява сел, и надолго. После отсидки он спился. Знакомый подошел к нему на улице – жалкому и грязному. «А шо, мы с тобою сидели?» - вперил в одноклассника безумные глаза Яворский. «Жалко его стало!» - сказал Дрю. О Дрю пойдет речь позже.

      Муля был из хорошей семьи. Вначале он даже не водился с Явой и Стрелей. Он приглашал меня на свой день рождения. Нормальные родители. Поразили два огромных цветных плаката АВВА на стене – диковинка по тем временам. Да и позже, почему-то отойдя от нормальных людей, он так и не стал другом тем, другим. Муля был статистом – рассказывал, что видел: «Пошли мы на стройку. Взяли ПЕлю с собой. Стоим возле котлована. Марфа говорит – Пеля, лезь вниз!
- Зачем, Марфочка?
- Я игру придумал, лезь! А то – играть с нами не будешь!
Угроза действует, Пеля лезет…
-Что дальше? Стреля, Ява? Во что играть будем?
-Играть будем в мамонта!»
Сверху летят камни, Пелю «забивают». Друзья, отправляются на поиски приключений, рыдающий Пеля лежит присыпанный комьями земли и рыжей глины…
Однажды осенью Муля, Стреля и Пеля поехали в пригород. Копать. На обратном пути, когда они садились в автобус, Ява вдруг подбежал к дымящей куче листьев на остановке, и сунул туда небольшой минометный снаряд. Автобус отъезжал, остановка в клубах синего дыма удалялась. «Ты что, Ява! Сейчас же на нее люди станут подходить!» «А пусть не ходют!» - ответил Ява. Муля был искренний мальчик. Однажды он даже сочинение про дружбу начал так: «Я дружу с Пелей, патаму, что ево можна бить и мучеть как кошку». Потом сообразил, что пишет не то, перечеркнул, на обратной стороне начал снова: «Сочинение…» Дописать не успел – прозвенел звонок. «Сочинение» прочитала на классном часе Аннушка. Говорят, что Мулю видели пьяного, со стремными портаками на пальцах, в компании с подозрительными типами. Муля так и остался маленьким.

      Блин, с ними еще был Кащей – как я мог забыть? Худенький еврейский мальчик по имени Миша. «Мищя» - как звали его в классе. Мищя ничего не взрывал и никого не забивал, они просто приходили часто к нему в гости. Жили рядом. А потом рассказывали: «Сидит Кащей на унитазе, дверь в тубзик не закрыта, и бутерброд ест! Вот урод!»
Миша краснеет, и комментирует: «Я спешил просто…» Еще Кащея звали Хрупким. Потому что, когда ему дали по яйцам, он согнулся, и с укором говорил: «Вы что?!! Вы же могли Его повредить!» Говорят, что Кащей подзывал свою собаку, Дину, и давал ей лизать свои причиндалы, прилюдно. Не знаю - уродам верить... Хотя…
Однажды Кащей подарил на день рождения Стреле книгу. («Лучший подарок», книга, не так ли?) Какую-то «левую». Через несколько месяцев эту книгу Стреля подарил Муле. На день рождения Кащею Муля принес ее же. Без титульного листа – там Стреля написал поздравление. «Это же моя книга! Я ее Сереже подарил!» - сказал Миша. «А он – мне» - угрюмо сказал Муля – «А нахуя мне такое гавно нужно?» Мищя уехал с мамой в Израиль. Собака Дина осталась.

      Пеля. Это отдельная история. Пеля вообще стоял особняком, он мог общаться лишь с вышеупомянутыми персонами. На то было много причин. Пеля любил чеснок и лук, и поедал их в огромном количестве на завтрак. Пеля любил лазать по помойкам – часто его видели, роющегося в мусорных баках после школы. Он не искал там съестное, и не зарабатывал на жизнь, собирая цветной металл. При социализме этого всего не было. Просто ему нравилось. Иногда он ловил мух, отрывал им крылышки, и смотрел, как те ползают по парте. Пеля всегда сидел один. К мальчикам он садиться боялся – за это били, а девочки уходили за другой стол сами. Однажды свободных парт не было, Пеля мешкал, не зная, куда ему приткнуться,  и учительница сказала: «Ты чего стоишь? Садись!» Пеля сел. В тот же момент его соседка поднялась из-за парты. «Что с тобою, Лена?» - спросила Аннушка. «От него воняет!» - вскинула хорошенький носик Черная. Пелю посадили у подоконника. После урока я слышал, как Анна Леонтьевна наставляла его: «Вова, не надо есть столько лука. И попроси маму, чтобы она отпарила эти жирные пятна с твоего пиджака и брюк. Вообще, чтобы все отпарила…» Пелю в третьем классе трахнули. Он сам как-то проболтался по глупости об этом. Поехал в деревню, заснул на сеновале. Тут пришли какие-то сельские быки-педофилы, и Пелю выебали. Деревня вообще сыграла в судьбе Пели некую роковую роль. В сентябре Пеля выкопал где-то противопехотную немецкую мину. Принес ее домой, высушил на батарее. Мама спросила его, что это? Пеля так и ответил: «Мина, мама!» - «Пойди и выкинь, сейчас же!» Пеля был не дурак – выкидывать. Он закопал ее под окнами пятиэтажки, на грядке у соседа. Дело было осенью, собирались копать картошку. Пеля похвастался перед своими чувачилами – дескать, нашел. Поеду в село. Там взорву! Его долго упрашивали отдать мину, взорвать на ближайшем пустыре вместе, Пеля не кололся. Стрелянов и Яворский избили «ездуна в деревню», а затем отвели его к директору школы. Они честно рассказали все, что знали Дохе. Вызвали саперов. Солдат-первогодок поднял черную коробочку одной рукой, рассмеялся: «Это же не мина!», кинул в овраг. Взрывом его отбросило в сторону. Солдата контузило, его отвезли в больницу. Больше никто не пострадал. На следующий день весь класс оставили на три часа после занятий – была профилактическая беседа с участковым. Я опоздал на тренировку. Хотелось выместить злость, и причин сдерживать себя не было. Толпа вышла из класса. Я ударил Пелю с носка, как по мячу. Тут всех словно прорвало. Пинками его вынесли на лестничный пролет. Пеля оказался прижат в угол. И вдруг Стрелянов встал между разъяренной толпой и изгоем. «Назад! Я кому сказал, назад!» - кричал он. Стрелянова могли легко смести, но всех взяла оторопь: ОН – тот, кто чморил и унижал Пелю постоянно, его защищает? Чудес не бывает. «Защитник», освободив место, повернулся к затравленному Пеле, и со словами: «Получи, блядь!» вмазал. Стреля и драться-то не умел. Но Пеля потерял равновесие, и стукнул головой о бетонную ступеньку.
В детстве, я помню, был такой фильм – там злые кулаки красноармейца убивают. Они расступаются и бегут, а герой фильма лежит у вагона в грязи, на него сыпется зерно из разорванного мешка.  Смерть коммуниста, бля… Тогда мы подумали, что Пеля мертвый. Все застыли. Я попятился, и тихонько скользнул назад, за угол. В конце коридора Аннушка запирала класс. Осталось совсем немного – быстро неслышно пробежать вдоль стены, оказаться у нее за спиною, и сделать вид, что только что вышел из туалета. Алиби. Я побежал. Получилось.«Анна Леонтьевна!» - окликнул я, догоняя,  классную преподавательницу – «Так завтра по «пэрфэкту» самостоятельная будет?...» Поворот. Безжизненное изломанное тело на лестнице. Топот ног в конце темного коридора. Аннушка побледнела. Пеля оказался жив, его увезли в больницу, всех снова оставили после занятий – прорабатывать. Меня директор не тронула. Аннушка клятвенно заверила Доху, что «Захаров в безобразиях не участвовал». «В это мгновение даже я тебя ненавидел!» - изумленно смеялся позже мой школьный приятель, Гришка.

- Анна Леонтьевна, простите меня, пожалуйста, за «подставу»!

      А Пеля в школу так и не вернулся. Он перевелся в другую. Еще через пол-года мы узнали, что его ограбили – средь бела дня, возле магазина, местный откинувшийся бандит по кличке Соболь вывернул у Пели карманы. Пеля испугался, и не кричал. Денег у Пели не было, были ключи, и он повел урку домой. (Может, надеялся, что родители будут?) Родителей не было. В хате, разумеется, ничего ценного. Тоненькая цепочка и замызганный бобинник – весь «улов». Соболь рассвирепел. Говорили, что он побил Пелю. На очередной профилактической встрече с участковым, в актовый зал вошла симпатичная молодая девушка в серой форме. Срывающимся от волнения голосом, она рассказывала нам о том, что государство заботится о своих гражданах, особенно – о детях. И, что есть еще несознательные элементы. «Вот, например, ужасный случай в нашем районе. К вашему ровеснику у магазина подошел преступник…» Все оживились. Концовка знакомой истории оказалась неожиданной: «И подверг подростка половому надругательству!»
«Пелю выебали! Опять выебали!» - закричали все радостно в зале. «Что происходит?!!» - порозовела наставница у микрофона. Пелю выебали. Вот ведь… Значит, действительно у человека была судьба такая? Или, может, люди события притягивают? Пидор, он и есть пидор…