Память. Такое слово странное. Что надо помять? Что потом делать с этим измятым непонятно чем. Забросить на дальнюю полку, выбросить из головы, чтобы лет через пятнадцать обнаружить желтенький шуршащий комочек ненужных воспоминаний. Но если вдруг их находишь, значит не такие они бесполезные.

Первое. Мне три года. Я первый раз преодолела бортик детской кроватки. Крашенный пол, под кроваткой стоит холодный эмалированный зеленый горшок, понятного назначения. Мама возвращает беглянку на место. Мне уже пора спать,  она садится рядом. Я держу ее за руку и только так засыпаю. Детское счастье – чья-то сильная жизнь рядом.

Второе. Мне три года. Родители сняли комнату на одной из подмосковных дач у одной из московских пенсионерок. На соседнем участке девочка нанизывает красные ягоды на соломинку. Пытаюсь совершить аналогичное чудо, но ягоды в неумелых руках превращаются в пюре. Я, понятно, еще не знаю, что все это вместе взятое называется «воровство». Но чувствую, что-то сделала не то. Поэтому, когда баба Женя сердито спрашивает у меня, что я делаю, прячу липкие ладони за спину и вру, что ничего. Первое воровство и первая ложь.

Третье. Мне три года. Родители ушли встречать тетю Шуру. Она захотела пожить с нами на даче, тем более, что пенсионерка - дальняя родственница ее покойного мужа. Мне наскучили стрелы с присосками, которые ни к чему не присасывались. Я отправилась в поход. Тоже встречать тетю Шуру. Вышла за калитку, иду по пыльной дорожке в том направлении, где по моим фантазиям должна находиться станция. Рядом притормаживают два велосипедиста. Мужчина спрашивает, не моя ли это бабушка бежит за мной. Вижу, как невдалеке пыхтит баба Женя. Нет, это совсем не моя бабушка, моя – в Москве. Наверное, потом меня наказали, потому что после бабы Жени ничего не помню.

Дальше воспоминания не такие четкие и одинокие. Они уже складируются мною не по порядку, а по значимости.

День рождения. В каком-то первом классе был единственный «правильный» день рождения. Были дети, подарки, пьяненькие родители, торт с цыплятами, шоколадными елочками и курочкой посредине. Мы играли в лото на зубочистки. Доставали из потрепанной коробки гладкие разноцветные карточки, долго трясли мешочком, бесконечно долго вытаскивали бочонки. Просто дети, кто мог подумать, что через три года Ленка Бережнова скажет, что она с удовольствием "начистила бы мне рожу", после школы выйдет замуж за грузина, сбежит от него на военно-грузинском самолете, будет работать продавщицей и всю зарплату тратить на лечение дочери.

Димка Андреев закончит медицинский институт, просмотрит все ужасы реанимации, морга, психушки и станет массажистом футбольной команды.

Лешка Петрик, по моему глубокому уверению влюбленный в меня, женится на косоглазой девице, которая старше его на год. Она пропишет его в своей квартире и родит от него ребенка. Через год он сбежит, а потом вернется.

Алеся, его сестра, будет помогать своей маме печь дома пирожки на продажу – у них не останется другого способа заработать достаточно денег, чтобы прокормить двух маленьких Алесиных детей. Гарь и пирожковый запах на пять лет станут «визитной карточкой» нашего подъезда. Ранним утром и поздней ночью грохот тележки будет прерывать наш сон. Мама Петриков, после того, как муж бросит пить и уйдет из семьи, сама начнет глушить водку, однажды упадет с лестницы, сломает руку (открытый перелом), через месяц умрет в больнице от сепсиса.

Нет, сейчас мы ничего этого не знаем. Скоро мама Петриков придет за своими детьми, красивая сероглазая, моющая полы сразу в нескольких организациях, за квартиру, которую им дадут через тринадцать лет. А пока они, все вместе живут в одной комнате. У них есть цветной телевизор, он показывает Ленинградскую программу, на столе стоит красивая Рыба-графин в окружении маленьких мальков-стаканов. А еще мама Петриков готовит вкусный "хворост" и разрешает краситься своей косметикой.

На секунду кто-то выключил свет, мы визжим и щипаем друг друга. Семилетние мальчишки неловко трогают девочек за коленки. Наверное, потом были свечи. Я не помню, но зимнем вечером очень хочется смотреть на свечи. Проигрыватель «Аккорд». Деревянная колонка затянутая клетчатой тканью. Тупая игла царапает только что подаренную пластинку "Дикие гитары". Танцуем, кто как может. Развели всех по домам сытых и уставших. Да, единственный «нормальный» день рождения. На остальных было в лучшем случае два человека, которых родители не потащили на елку или не услали в зимний лагерь.

Сейчас день рождения - это один из дней после Нового года. Очень люблю в этот день болеть, если уж кто-то пристает с поздравлениями, то прочувствовано желает здоровья. День рождения давно  отмечаю в Новый год (все равно подарок дарят один). Этот праздник действительно жду. И каждый раз загадываю глупости про замуж и детей. Елку наряжаю сама, опутываю ее мишурой, с математической точностью развешиваю шары. Любуюсь их кривыми пространствами.

Шары. Самый красивый - зеленый, блестящий подарила Ирина. Она пила сильно и каждый день. Ее кавалеры после очередного поджога нашей квартиры (сигарета плюс грязная Ирина постель) бегали в смешных трусах по коридору, один даже выпрыгнул из окна, видимо запомнил, что первый этаж. Мне кажется, они больше моего отца боялись, чем пожара. Благодаря последнему пожару Иру выселили, а квартиру отдали нам в безраздельное пользование. С детства помню, как пахнет женское одиночество - оставленными на ночь сигаретными бычками и дешевыми духами.

Ира постоянно теряла ключи от комнаты, поэтому фрагмент ее двери был все время выбит и занавешен тряпкой. Я легко пролезала к ней в гости. Так, один раз, под Новый год, застала ее за перекладыванием шаров из одной коробки в другую. Бог знает, как она сохранила эту стеклянную нежность при ее образе жизни. Может, иногда вспоминала, что у нее есть дочь. Имя дочки не помню, но помню, что однажды у меня отобрали любимую красную лошадку на колесиках и отдали ей. Странно, несколько человек рассказывали мне почти такую же историю. Тоже красная лошадка, тоже реквизированная родителями в пользу неизвестного ребенка. Почему лошадка, а не велосипед - до сих пор загадка. Но, кажется, горе мое до сих пор безутешно.

Ирина не любила шары. Поэтому подарила мне несколько штук. Огромный зеленый, шары-половинки, вогнутые внутрь, розовый в снежинках. Мои сокровища. Так и быть, пусть играет моей лошадкой чужой ребенок.

Еще от Ирины в наследство досталась старая кулинарная книга сталинских времен. С красивыми плакатными иллюстрациями и матерными надписями на полях. Однажды, когда ни денег, ни деликатесных продуктов в доме не было, а Новый год надо было отмечать «сытно и весело», мы с Мамой приготовили блинный пирог по одному из рецептов этой книги. Ничего вкуснее я в жизни не ела. Но больше мы его не готовили ни разу.

Два года назад, под Новый год, увидела в мокром подземном переходе спящую женщину-бомжа. Одна нога неестественно вывернута, черная искусственная шуба проплешинами намекает, что ее родной цвет - белый. Уже, прошла несколько метров, и вспомнила зеленую мохеровую шапочку с начесом а-ля семидесятые. Ирина. То, что от нее осталось. Странное ощущение. Прохожие, мельком взглянув на нее, брезгливо морщились, отворачивались, бежали дальше. Все. На одну секунду, пока кто-то смотрел на нее, он видел одно из моих воспоминаний. Вернее, то, что от него осталось. В эту минуту, прохожий, дотрагивался до меня, вгрызался в меня, быстро, безболезненно. Он говорил мне: «Посмотри, чего ты вцепилась в свое детство? Вот что стало с ним. Вот что происходит с людьми. Без воспоминаний жить просто. Только здесь и только сейчас». Но я была рада, что помню человеческое обличие Иры, я помню, как она нравилась мужчинам. Помню, как она иногда пыталась завести свою гудящую бочкообразную стиральную машину. Я отдала этой женщине любимую игрушку, а она подарила мне самые красивые в мире елочные украшения. Я не могу подойти к ней. Мне страшно смотреть на нее. Страшно подумать, что с ней будет завтра. Но я могу помнить ее такой, какая она была. Я бесполезное создание, которое любит воспоминания и боится действительности.

Один из моих начальников однажды рассказал, что все люди знакомы между собой. Через кого-то. Максимальное количество общих знакомых – десять человек. Таким образом, каждый, может сказать, что он через кого-то знаком с английской королевой. Проверим. Этот мой начальник - бывший журналист хорошо знал одного из сотрудников пресс-службы Ельцина. Ладно, пусть Ельцин не знаком с английской королевой, он знаком с Путиным. А про того точно известно – здоровался с «самой» за ручку. Так что, получается: Путин – Ельцин - сотрудник – Начальник – Я - Ирина. Всего пять. Ну, Ирина, теперь, ты навсегда будешь в моей памяти рядом с английской королевой, нравится ей это или нет.