Оля, глядя в зеркало, громко сморкнулась в носовой платок не первой све-жести.
- Бог мой, на кого я похожа!? – произнесла она полушепотом.
Действительно, на кого становится похожей симпатичная восемнадцати-летняя девушка после двух недель ночных истерик, известно, пожалуй, одному  Всевышнему.
- Это же Олег Табаков!  Похмельный Олег Табаков! – произнесла Оля с иронией в голосе и направилась в ванную

Денис позвонил Оле первого февраля и сообщил, что им необходимо рас-статься. Он, видите ли, долго думал, взвесил все за и против, прочитал много книг о подобных ситуациях и пришёл к выводу, что их отношения не имеют будущего. Вы можете себе такое представить? И это после того, как они планировали пожениться и родить семь детей, трёх девочек и четырёх мальчиков! Или это только Оля планировала? Сейчас, впрочем, это было уже не важно. Денис ушёл к Витке. Можно подумать с ней у него сразу открываются запредельные горизонты.  Конечно, отец Виты замдиректора крупного нефтегазового предприятия. Но жить ради этого с  круглой идиоткой? Значит этот Денис сам идиот! Полный идиот! Дебил! Да, именно поэтому, он и читает своих Кафку, Сартра и этого, как его, Манна!
В подобные моменты своих размышлений Оля обычно начинала реветь, последнее время уже даже без слёз. Но сегодня был особенный день. День Всех Влюблённых.
С самого утра по радио кто-то твердил на разные голоса признания в люб-ви, по телевизору шли сопливые мелодрамы. Кругом мельтешили заплывшие жиром  амурчики и кислотно-розовые сердца. «И почему только этот католиче-ский праздник так прижился в России? Своих что ли мало?» - недоумевала Оля. Вчера она разработала список тем, на которые ей запрещалось думать сегодня.
1. Позвонить Денису, признаться в любви и попросить начать всё сначала.
2. Как бы они с Денисочкой могли сегодня провести день и ночь, если бы всё ещё были вместе.
3. Как Денис проводит этот день с Виткой.
4. Самый простой способ убийства Витки.
5. Самый простой способ убийства  Дениса.
6. Самый простой способ самоубийства.
7. Самый простой способ  « взорвать весь этот ебаный  мир к хуям собачь-им!»
Надо заметить, что эти темы были для неё основными последние две неде-ли. Запретив себе думать об этом, Оля стала испытывать дикую неопределён-ность. Захотелось чего-нибудь поделать.
Первое, что привлекло её внимание, были собственные ногти, потом руки, а потом и всё остальное тело, которое впервые за две недели увидело себя и ужаснулось. Сразу же начались маникюры, педикюры, депиляции, и прочая мишура. Во время всех этих процедур в голове было звеняще пусто, иногда только начинала звучать какая-нибудь песенка. « I’m strong enough… I will survive…OOO»  
К семи часам вечера Олега Табакова в зеркале сменила Синди Кроуфорд , а точнее сказать сексапильная школьница из какого-нибудь аниме. Для пущей убедительности Оля надула губки, потупила взгляд и вот так, смущённо, показала два фака воображаемым телезрителям всего мира, а потом приложила один из них к ярко-красным с блёстками губам. Отражение в этот момент, казалось, так и вопило: «Все мужики мира хотят меня!»
- Я похожа на шлюху, - сделала вывод Оля и отчаяние, вновь накатившее откуда-то изнутри, как рвотный поток, заставило её сесть на пол. Через двадцать минут оцепенение было прервано, - Ну, и хуй с ним, зато не одна.

Ольга шагала по улице. Было достаточно тепло для середины  февраля, и подтаявший снег брызгами выскакивал из-под каблуков. В то же время белые тяжелые хлопья падали сверху на лицо и короткий меховой жакетик. В кофейном свете фонарей чинно прогуливались парочки.
- Вань, ты куда это уставился? Совсем уже совесть потерял – идёт с женой и на шлюх пялится!? Да оторвись же ты наконец! – Раздался шлепок пощёчины. – Нет, Вань, а чем я-то хуже? Купил бы мне такие сапожки, юбка-то еёвная чуть жопу прикрывает, так это я любую урезать могу, а задницей вилять не велика наука! А, Вань? И на что ты, дурак, только надеешься? Чтобы такую чувырлу выебать, тебе же три года надо зарплату откладывать! А ты, скотина, пропиваешь всё! – Послышался  звук щедрого подзатыльника и отборная брань начальника токарного цеха.  
Лавируя между восхищёнными, завистливыми и просто пустыми взгляда-ми, Оля проходила мимо заснеженных парков и сквериков, припоминала каждую скамейку, прослеживала взглядом тропинки, и замирала каждый раз, находя знакомые черты в одном из мужских силуэтов.
- Это не он, это не он, - радовалась она своей ошибке.
А неона кругом, в самом деле, было достаточно.   Приветливым янтарным светом сияла надпись « El Caminyo». Из окон пиццерии лились звуки аккордеона и гитары, точно как в тот вечер, два месяца назад, когда Оля и Денис праздновали здесь годовщину своей любви.
Отвернулась, зажмурилась, закрыла уши ладонями  – повисла оглуши-тельная тишина. Прогрохотал трамвай, в голове мелькнуло: Анна Каренина. Открыв глаза, Оля обнаружила на другой стороне улицы  розовую надпись « Рок-бар Чердак».
- Рок – это судьба. А от неё, как известно никуда, - сказала Оля с натянутой улыбкой и, поглаживая горло, перебежала улицу. Перед тем как зайти, решитель-но  повторила девиз этого вечера, - Не одна.

В Чердаке, как положено, было темно и накурено. На сцене бесновались   подростки с ломающимися голосами и рваными струнами. Хотя то, что происхо-дило на сцене, было только фоном и, похоже ничуть не волновало публику, заливавшую в горло горячительные смеси. Стрекот, урчание гитар, мгла и дым создавали приватную обстановку для каждого присутствующего. Каждый слышал и видел  только то, что хотел и был виден и слышен только тому, кому хотел.
- Можно Вас угостить? – произнёс мягкий мужской голос почти над самым ухом. Оля оглянулась. Рядом с ней, вальяжно облокотившись о барную стойку, расположился тот самый рыжий, чей взгляд, она чувствовала своей обнаженной спиной  уже в течение получаса.
- Мне «отвёртку», - почти ровно произнесла Оля. Почти, так как, при бли-жайшем рассмотрении, рыжий оказался похож на прекрасного скандинавского бога, отчего нижняя челюсть так и норовила упасть. Состроив скучающий вид, Оля подперла подбородок рукой.
- Разрешите, я на свой вкус, - сказал скандинавский бог и выложил перед ней довольно мятую сигарету.
- Спасибо, я не курю, - сказала Оля.
- А это и не сигарета, - улыбнулся Рыжий, поглаживая двумя пальцами ма-ленькую бородку.
Оля осторожно поднесла косяк к губам, Рыжий услужливо предложил ого-нёк. Она закашлялась.
- Ну, ну полегче, дай-ка сюда! Ты первый раз, что ли? Смотри как надо, - он затянулся, подняв голову кверху и прищурившись. Волосы вспыхнули золотом в свете лампы.
- Второй, - смущённо сказала Оля, улыбаясь и чувствуя себя святой девой, созерцающей лик божий.  Он понимающе закачал головой, глядя ей в глаза и эффектно выпуская дым.
– А ты красивая, правда, - передал ей траву.
– А ты, наверное, художник? – предположила Ольга, аккуратно затягива-ясь второй раз.
-  Почти, догадливая ты моя.
-  И что же, можно работы посмотреть где-нибудь?
-  Хочешь прямо сейчас? У меня мастерская неподалёку.
Они вышли на улицу. Снег пошёл более мелкий и частый, искристый. Зем-лю прихватило морозцем. Рыжий взял Ольгу за руку. – Осторожнее, ладно? Земля куда-то ушла из-под её ног, не то из-за травы, не то из-за зарождающейся любви к этому невероятно красивому существу. Так они прошли квартала три и свернули в подворотню. Рыжий открыл незапертую дверь в тёмное помещение, Оля шагнула вовнутрь. Дверь громко захлопнулась. Щёлкнул выключатель, и лампочка Ильича осветила обычную дворницкую: лопаты, вёдра, мётлы.
- Как же ты тут работаешь? – удивилась Оля.
- А вот сейчас всё увидишь. Раздевайся!
- Что?
- Раздевайся, сука! Если будешь хорошей молчаливой девочкой, твоя баш-ка останется сегодня целой. – Огромная пушка с глушителем упёрлась дулом в Олин лоб. – Ага…- только и смогла выговорить девушка и стала расстёгивать полушубок. – Лучше снизу начинай, сапоги оставь, чулки оставь.  Пушка была вставлена в Олин  рот. Рыжий отошёл на вытянутую руку, блеснула фотовспыш-ка.  
-  На колени, облизывай ствол, смотри на меня. Вспышка. ОК. Сядь вон в тот угол, да не в этот, дура, в тот, где блевотина, видишь? Быстрей, быстрей! Вспышка. Ты же не хочешь стать героиней некрофилического порно? Раздвинь ноги. Вспышка. Так. На четвереньках ползи ко мне, вынь сиськи. –  Ледяной ствол  тот час же оказался между грудей Оли. По телу пробежала дрожь. – Вспышка. Ползи от меня. Стой, расставь колени. – Ствол приставлен к правой ягодице. - Вспышка. Нагнись. – Холодное железо ствола разводит половые губы. – Вспышка. – Холод проникает вовнутрь, в самую суть, в самую боль.  – Ещё вспышка.  – Текут слёзы, мольбы о пощаде. -  Вспышка. – Это ведь только, фото сессия, правда? Ты ведь, не собираешься меня убивать?  - Снова вспышка.  – Он держит её на прицеле. Просматривает отснятое.  – Я бы трахнул тебя с удовольст-вием, но извини, спешу. Щелчок выключателя. Поворот ключа с той стороны.
Оля лежит, прижав колени к подбородку на цементном полу. Холодно. Очень холодно. Потолок прыгает в глазах, сердце – в грудной клетке. Встала, оделась. Холодно. Знобит. Нашла тулуп дворника, завернулась теплее, сжалась в точку, устроившись на сваленных в кучу  мётлах. Потолок прыгает в глазах. Хочется  очень долго жить. Тепло. Сон.
  Сквозь сон послышалось что-то невнятно знакомое.
- Когда я на почте служил ящиком, ко мне постучался косматый гео-лог…айнанана-нананнай-нананайна-на. – Оля открыла глаза. – А проснулась девочка? Хе-хе. А я уж грешным делом подумал, что померла.
- Это ваш полушубок? Извините, что я взяла без спросу. Я замёрзла очень.
- Да ничего, ничего. Ты присаживайся, присоединяйся. Меня Иван Кузь-мич зовут, а тебя как? Апельсинчик бери. Водочки бацнешь в честь праздника?
Ивану Кузьмичу на вид было лет пятьдесят с хвостиком. Он сидел, широко расставив ноги в не подшитых валенках. На раскладном столе перед ним разместились две алюминиевые кружки и тарелка с нарезанным апельсином. Он был в хорошем настроение, о чём говорила наполовину пустая бутылка водки.  
- Да ты что как не живая? Садись, присаживайся. Или тебя обидел кто?
- Меня чуть не пристрелили, - Оля присела на поставленную для неё склад-ную табуретку. Она начала рассказывать то, что с ней случилось, опуская, конечно, некоторые подробности. Хреново ей было не по-детски, очень хотелось с кем-нибудь поговорить, пусть даже с этим обросшим щетиной, рябым и корзубым дворником, который беспричинно посмеивался, шевеля склизким языком, и гладил под грязным свитером волосатое пузо. Иван Кузьмич подливал себе водки и, кряхтя, закусывал апельсиновой коркой. Оле он тоже плеснул в кружку, но ей пить не хотелось. Единственный плюс был в том, мысли о Денисе как-то больше не задерживались в голове.
- Как, ты говоришь, он выглядел? Рыжий, со светлой такой мордашкой, и бородёнка как волосы на лобке? – Оля кивнула головой. – Ох, и выдумщик! Ох, и говнюк! – захохотал Иван Кузьмич.
- А вы, его знаете?!      
- Как же не знать Бориску-то? Мой внучатый племяшка, с детства у него шило в жопе, всё бы ему изьёбываться! Клянусь, с вот таких вот лет таким был! Ох! – Иван Кузьмич опрокинул очередную кружку. – А ты напугалась, дурёха, он ведь и таракашку пристукнуть боится, не то, что бабу застрелить.
- Но у него же была пушка, настоящая, с глушителем! – тупела Оля.
- Он её на распродаже в Детском Мире за сотку купил, сам мне хвастался. Тебе бы такая тоже не помешала? А? А снимками он зарабатывает. Да. Рассылает их в газеты всякие, там, журналы, ну, ты меня понимаешь. Да ещё в энтот, как его, энтернет. Хорошо зарабатывает, сволочь! – Иван  Кузьмич криво усмехнулся. – Да что с тобой? На тебе прямо и лица нет! Да ты не тоскуй, выпей, выей, оно полегшее станет. Да и праздник ведь, грех не выпить!
Оля выпила водки. Морщиться было лень. Иван Кузьмич протянул  дольку апельсина, которую она прожевала, не чувствуя вкуса. Плакать ей больше не хотелось,  слёзы кончились. Наконец, она встала и направилась к двери.
- Куда? – удивился Иван Кузьмич. – Так скоро?
- Домой. – Оля толкнула дверь, но та была заперта.
- Ну, да, да, конечно! – Иван Кузьмич достал ключ и подошёл. Около са-мой двери он как-то замялся.   – Слушай, дай мне маленечко, а? В честь празд-ничка. Сегодня, ведь праздник такой – всех любить положено. А кто любить не будет, того боженька накажет.
- Так ведь праздник-то католический, - попыталась возразить Оля,  в об-щем, понимая, что деваться некуда.
- А бог, он один на всех, девонька, - сказал Иван Кузьмич, деловито заго-ляя  Олину задницу.

Он кончил на пол. Оля одёрнула юбку.  
- Ну, вот и всё, и зарплату три года откладывать не пришлось! Да? Да? –  дико веселился Иван  Кузьмич. – Ну, лети, лети, голубка моя! – сказал он, открывая дверь и выталкивая одуревшую Олю. – Бог, тебе в помощь!  
Дверь за спиной захлопнулась, Оля обессилено и пьяно прислонилась к ней спиной. На улице стоял крепкий мороз. Иван Кузьмич, оставшись наедине с собой, хлопал в ладоши и танцевал вприсядку, судя по звукам.
В День Святого Валентина
Всех положено любить!
Мне досталася  блядина,
Как бы чё не подхватить!

Их-ты! Ах-ты!
Все мы космонавты!  

- Охуенно! Просто охуительно! – сказала Ольга самой себе. -  Но зато не одна. Ты ведь этого хотела, да?! Да. Да. – Оля начала хохотать. – Да, ебала я в анус и Святого Валентина и всех этих мудаков-влюблённых! Нет, какого хуя? Какого хрена, я спрашиваю, я должна с кем-то быть? Должна кого-то любить, о ком-то заботиться? Рожать этих самых семерых козлят? Хорош. С меня хватит! Мне только восемнадцать – имею право жить для себя, любить себя, трахать и затрахивать себя, пусть даже в метафорическом смысле. Люди, ебите, но не меня! Потому что меня уже заебали, ваши праздники, обряды и блядские традиции. – Орала Оля, пробегая по улице. Поскальзываясь и мягко, пьяно падая, она ни разу не ушиблась. Просто поднималась и бежала дальше. – Срала я на такую любовь по праздникам.   Сра-ла!
Вернувшись в «Чердак», она продолжала орать, что она срала, но там так громко играла музыка, что даже собственного голоса никто не слышал. Выступа-ла какая-то группа, ни то панки, ни то металлисты. Оля не очень разбиралась в стилях, но темы были как раз под настроение, злостные, наглые, обожженные, по-чёрному весёлые. Оля поймала взгляд солистки, когда она, кажется специально для неё, спела строчки:
Уходи мне теперь всё равно,
Где ты и с кем –
Меня не волнует.
Уходи, пусть другая сосёт
Твой член
И мошонку целует.
Перед сценой бесновались поклонники. Оля с любопытством смотрела на их дикие прыжки и толкотню, а потом втянулась в этот странный танец. Её пару раз уронили, тысячу раз наступили на ногу, случайно разбили губу локтём, но это было в порядке вещей. Никто ни перед кем не извинялся, ни о чём не сожалел. Все  просто веселились и скакали.
- Девушка просыпайтесь, бар закрывается, уже утро, - чья-то тёплая ла-донь потрепала Олю по плечу. Оля   проснулась на одном из мягких диванов в VIP-зоне. Над ней склонился зеленоглазый, добродушный парень в костюме уборщика.
- Голова болит, а который час? – сонно спросила она.
- Шесть доходит. У меня есть таблетка, выпьешь? -  Оля кивнула. Парень  принёс таблетку и стакан воды.
- Ты такой добрый, - сказала она.
- А ты такая красивая, особенно когда спишь. Я уже целый час смотрю – будить жалко. Дай мне, пожалуйста,  свой номер телефона, я не переживу если никогда больше не увижу тебя, - очень серьёзно произнёс парень.
- Может быть, – игриво улыбнулась Оля, - через полгода, а может быть и через год.
- Ты шутишь? Тогда я дам тебе свой – позвонишь?
- Подумаю. – Ольга посмотрела на мятый листочек. – Пока, Тимофей!
Оля шла по безлюдной улице и тихо улыбалась глубиной души. Ей, в об-щем-то, было теперь безразлично, одна она или не одна. Но что-то подсказывало,  что уже не одна.