Это случилось три года назад.

За каким-то хуем Андрея понесло на форты. Был октябрь, вечер и дождь, к тому же Андрей был трезв, в очередной раз разведён, и на душе у него было пиздато. Но всё-таки он запер дом, завёл машину и поехал. От Лисьего Носа до дамбы – рукой подать и раз переплюнуть, попутных машин было так же мало, как и встречных. Миновав развязку, он включил фары.

    Мелкий дождь сыпал на лобовое стекло прозрачные бусины, дворники бодро сгоняли их в речки-ручеёчки. Правильно, нахуй-нахуй, не мешайте любоваться видом. Вид с дамбы открывается и правда заебатый. Море, хмурое и разражённое, как баба с ПМС, плещется  по обе стороны дороги, небо начинает темнеть, хотя за тучами и не особо разглядишь. Декорацией какого-нибудь ебанутого кинговского цирка смотрятся выкрашенные в голубой шлюзы. Справа и слева от дамбы виднеются островки-форты. Раньше на них можно было добраться на резиновых моторках, в институте Андрей ездил туда бухать и ебать особо отчаянных баб. Говорят, теперь туда туристов возят.

    Справа торчат обломки недостроенного моста. Весь цемент, выделенный на строительство, пошёл на фундаменты чьих-то дачек. Андреевский дом стоит, например, на цельной плите из такого ворованного бетона – чтобы не проседал в болотистую почву. На мост, понятное дело, остался только песок. Сооружение развалилось, не дождавшись сдачи объекта. Сквозь порушенные колонны просвечивает закат, жёлтые и зелёные полосы между серым морем и серым небом. У подножья руин ветер треплет жидкий куст, рвёт жухлые листья с кривых веток. Апокалипсис сегодня, ёб его мать, думает Андрей.

    Стразу за останками моста – поворот на форт, примыкающий к дамбе. Андрей оставляет машину на берегу, под надёжным укрытием заросших травой стен. Чтобы проезжающие мимо мудаки не пялили глазы на бесхозную бэху, пока её хозяин придаётся эстетству и душевному онанизму наедине с природой.

    Побродив вдоль воды, Андрей решил подняться на форт. Несмотря на совсем уже осеннюю погоду, трава ещё совсем зелёная, длинная и скользкая. Андрей пару раз чуть не наебнулся, пока карабкался по земляному склону, бывшему некогда стеной. Зловонные провалы арок и бойниц смотрели на его неуклюжие па равнодушно. Да провались они в жопу эти ботинки Маленького Мука, и за каким хуем надо было надевать эти говёные боты, если знал с самого начала в какую пизду прёшься?

    Торчащие из-под земли стены были разного цвета: красный кирпич – это петровское время, и умели же тогда строить! Вот заебца. Белые кирпичи – это Первая мировая, нах, бетон – сороковой – сорок пятый. Боялись, хули, что с моря нападут. Зря боялись, как выяснилось.

    На вершине было хорошо. Дождь почти перестал, ветер хлопал полами пальто и задувал в яйца. Цепь на шее мгновенно стала холодной, даже под вязаным свитером. Передёрнувшись от мерзкого ощущения, Андрей стал обозревать панораму. Слева вдалеке – Питер, огни поближе – родной Лисик, справа всё ещё виден в сгущающихся сумерках купол Морского собора.  За спиной и прямо по курсу – залив. Какое-никакое, а море. Весь мир у ног, не в рот ебаться! Титаник, бля!

    И тут он заметил внизу какое-то странное шевеление. Пригляделся – и охуел. По колено в воде, не снимая джинсов и рубашки, стояла баба. Даже не баба, как сообщил орлиный взор, а тёлка. Молодая фигуристая тёлка! У кромки воды аккуратно стояли кроссовочки, рядом, кажется, лежат носки. Да что она, совсем ёбнутая в такую погоду купаться! Через минуту он понял, что баба ни хуя не купается. Она топится, без пезды!

Андрей сам не понял, почему так решил. Она стояла себе, смотрела на горизонт, прямая, спокойная, рыжеватые длинные волосы слегка шевелятся от ветра. Но иногда бывает так, что смотришь совершенно чужому человеку в спину – и тебя как током бьёт вдруг его мысль. На короткое мгновение ты перестаёшь быть собой и будто бы переселяешься в чужую душу. Телепатия, ёб твою, или там самовнушение. Потом это как-то сразу забывается, а вспоминаешь, когда случается снова. Так ведь это со мной уже было, и не раз, ебать-колотить!

Не помня себя, Андрей дёрнулся вперёд – и чуть было не свалился в чёрный провал, неожиданно раскрывшийся под ногами. Выругался вслух, обошёл дыру по краю. Девица тем временем зашла уже по пояс. Маленькие сердитые волны плескались вокруг её тела, поднимали полупрозрачной медузой её белую рубашку.

-Эй! – крикнул Андрей, - Эй, ты там!

Она не повернулась и даже не вздрогнула. Вода добралась до её груди, намокли и обвисли концы волос.

-Стой, сука! – заорал Андрей и побежал вниз по склону.

Ноги то и дело проваливались в ямы, скользили и подворачивались, острые носы цепляли за всё что можно. Уже понимая, что не успевает, Андрей на ходу скинул пальто, начал стягивать через голову свитер. Запутался в рукавах, споткнулся, упал. Ударился еблом о камень, почувствовал жёлезный привкус во рту. Вскочил, раздирая колени и руки, побежал, глубоко увязая в сыром песке и тростнике, густо усыпавшем берег.

Тёмная голова мелькнула среди волн и исчезла. Матерясь, Андрей скинул брюки и ботинки и бросился в воду. Холодом обожгло так, что перехватило дыхание, глаза полезли на лоб. Он нырнул к тому месту, где видел её последний раз. Под водой было темно, перед глазами плясали чёрные и серые разводы. Её нигде не было. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха. Грудь давило, как бочку обручем, в ногах, похоже, начиналась судорога.

С третьей попытки он её нашёл. Белое пятно среди черноты, её рубашка и пузыри, поднимающиеся вверх из приоткрытого рта.  Андрей схватил податливое тело за шкирятник и вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом. Поудобнее перехватил её под грудью и поплыл к берегу.

Вытащил на песок. Её глаза были закрыты, на лицо налипли мокрые волосы. Что там учили в армии с утопленниками делать, ёб твою мать за ногу? Вот уж не думал, что пригодиться. В другое время Андрей бы посмеялся над собой в такой ситуации: он стоит на коленях, весь продрогший, в мокрых трусах на октябрьском ветру и делает искусственное дыхание незнакомой тёлке, чьё крепкое молодое тело распростёрто на грязном песке среди тростника и мусора.

Сначала ничего не происходило, и он уж было отчаялся. Потом она дёрнулась, тёмная вода пошла горлом, она закашлялась. Андрей перевернул её, поддерживая и гладя по спине, пока она блевала Финским заливом.

-Ну что, нормально? – спросил он.

Тёлка повисла у него на руках, как тряпичная кукла.

-Эй-эй-эй, ты чего! Не отрубаться, сука бля нах!

Он встряхнул её, потом, прислонив спиной к большому камню, размахнулся и вмазал по щеке. Её голова дёрнулась, она распахнула изумлённые глаза.

-Вот так и сиди, - ткнул пальцем Андрей, - и только попробуй мне сдохнуть!

Он натянул ботинки прямо на мокрые носки, торопливо собрал свои вещи, раскиданные по всему засранному пляжику, не забыв прихватить и девкины шузы. Одной рукой сграбастал шмотьё, другой взвалил её себе на плечо. Хорошо хоть, что ключи не проебал, пока катился вниз по склону!

Ругаясь, как дядя Вася в детстве учил, Андрей закинул тёлку на заднее сиденье и, синея кожей, переоделся в сухое. Яйца сморщились от холода, к ногам прилип песок и ещё какая-то хуерга, некогда было рассматривать. В свитере сразу стало тепло и бодро, заебца. Андрей просунул голову в машину. Спасённая тёлка сидела на кожаном диване и неуверенно улыбалась. Из-под жопы у неё растекалось мокрое пятно.

-Смнимай свою одежонку, дура. Замёрзнешь нахуй, простудишь пезду, - скомандовал Андрей.

Её руки потянулись к вороту рубашки, начали неловко расстёгивать пуговицы, замерли. Глаза у неё оказались большие и чёрные, как две маслины.

-Ты что, стесняешься? Ёбать твою мамашу в голову! Да отвернулся я, не смотрю. Завернёшься в пальто, тряпки брось на пол.

Она продолжала смотреть и улыбаться. Пальцы теребили пуговицу. Третью сверху, как посчитал Андрей.

-Хорошо, видишь, я отойду. Я отойду и не буду смотреть на твои сиськи, поняла?

Она кивнула. Он вдохнул сквозь зубы очередной ёбтвоюмать и отошёл. Конечно, он смотрел. Потихоньку, исподтишка, уголком глаза. Она была не худая и не толстая, спортивная, с плоским животом и широкими бёдрами. Волосы на лобке курчавились ярко-рыжим треугольником, а грудь он не успел рассмотреть.

Когда он вернулся в машину, она уже сидела, подобрав ноги, завёрнутая по самую шею в его чёрное пальто и прятала в широком воротнике красный след от пощёчины. Андрей плюхнулся на переднее сиденье и включил климат-контроль. Покосился на утопленницу в зеркало заднего вида.

-Ну что, куда тебя везти? В больницу?

Она замотала головой, прядь волос прилипла к покрасневшей щеке.

-Домой?

Она молчала. Он вздохнул.

-Хочешь ко мне домой?

Их взгляды встретились в зеркальце. Минуту они смотрели друг на друга. Потом она медленно кивнула. Андрей вздохнул ещё раз, и бугор в штанах чуть уменьшился. Если знаем, что дадут, то можно и потерпеть, с облегчением сообщили его мудя.

Дорога обратно пронеслась рыжей лентой по черноте за окном. Уже подъехав к дому, Андрей вспомнил, что забыл спросить.

-Ты говорить-то вообще умеешь?

-Да.

Он загнал машину во двор и запер ворота. Она вылезла наружу и стояла, озираясь. Из-под подхваченного неловко пальто торчали голые лодыжки и белые кроссовки.

-Добро пожаловать в гости, - проворчал Андрей, открывая перед ней дверь.

Он включил отопление, но решил ещё разжечь камин. У него был настоящий камин, никаких там имитаций-хуяций. Натуральный домашний очаг. Пока он мудохался с растопкой, она переоделась в выданный халат, тоже длинный ей до пяток и широкий чуть не три раза. Последняя бывшая свалила, захватив все вещички, так что ничего более подходящего в доме не нашлось. Но её это, похоже, не расстроило. Андрей краем глаза заметил, что она подошла. Повернулся. Она подвернула рукава и теперь нервно поправляла волосы. След на щеке почти исчез.

Убрав, наконец, непослушные пряди в некое подобие хвоста, она присела рядом с ним на корточки. От неё пахло заливом, его туалетной водой и женщиной. Она протянула руки к огню, задев его краем халата. Повернула голову, на лице у неё играли отсветы пламени. Её глаза блестели, и они были чёрные, состоящие как будто из одних только зрачков. Андрей наклонился и почти почувствовал губами гладкость её кожи. Дёрнулся, отстраняясь.

-Как хоть тебя зовут-то?

Она тряхнула головой, неуклюжая причёска опять рассыпалась.

-Аля.

-Аля, - он пожевал губами, пробуя её имя на вкус, - Алёна? Алевтина? Алина?

-Аля.

Вся интимность как-то вдруг пропала, сразу стало понятно, что они совершенно чужие незнакомые люди и ни о какой ебле тут вообще и речь не идёт.

-А меня, кстати, Андрей, если тебе интересно. Хочешь чай? Кофе? Вина? Есть коньяк. Можешь поблагодарит меня за спасение своей жизни.

-Я буду чай и коньяк, если можно.

Он заваривал чай, спиной чувствуя её присутствие. Налил коньяку на два пальца в пузатые виллеройибошевские бокалы. Поставил на столик у дивана возу с апельсинами и виноградом, чудом уцелевшими в холодильнике.

Она сидела с ногами на его зелёном плюшевом диване, из-под халата торчали розовые пальцы ног, в распахнувшемся вырезе виднелась левая грудь, а когда она подносила чашку ко рту, можно было разглядеть очертания маленького напряжённого соска. Она пила маленькими глотками, отхлёбывая попеременно то чай из кружки, то коньяк. Потом потянулась, взяла апельсин. Повертела в руках, отложила в сторону.

-Так ты не хочешь сказать мне спасибо? Всё-таки, если б не я, ты бы утонула. И за каким хером тебя понесло в воду? Сейчас же осень, бля.

Она молчала.

-Может, ты скажешь мне, почему решила утопиться? Несчастная любовь? Проблемы с деньгами? Может, ты беременная? У тебя СПИД? И вообще, как ты там очутилась. Ни машины, ни велосипеда. Или я плохо смотрел?

-Приехала на автобусе.

Понятно, так мы ничего не добьёмся. Пора сменить тему.

-А я вот ненавижу на автобусах ездить. Всегда набьётся туева хуча пидорасов и всё потеют. Опять же, долго.

-Зато можно почитать. Ты много читаешь.

Она обвела глазами книжные полки, навешанные под потолком.

-Так, детское увлечение. Это ещё от предков библиотека досталась, я сюда перевёз, когда переехал окончательно из города.

-А я вот люблю читать.

-Я так и понял. Гоголь, случайно, не твой любимый писатель? – он спросил с подъёбкой, но она толи не поняла, толи сделала вид.

-Нет, я больше современную литературу люблю. Или совсем древность. Ну, античку там всякую, Гомер, Еврипид.

-Серьёзно? Первый раз вижу женщину, которая читала Еврипида!

Она засмеялась, откинув голову назад. На шее у неё оказались две родинки, одна маленькая, другая побольше, продолговатая. Он почувствовал, как кровь зашумела в ушах и стремительным потоком хлынула вниз, оставив голову пустой и лёгкой.

Они говорили дальше, она почистила апельсин, отдала ему половину. Он налил ещё коньяку, камин потрескивал, бросая отсветы на узорчатый ковёр и её ноги. Это было дикое ощущение – до безумия хотеть выебать тёлку, и в то же время до безумия хотеть продолжить с ней пиздёж. Андрей не помнил, когда последний раз так много разговаривал хоть с кем-нибудь, не то что с бабой. Она смеялась, и он не знал, что лучше – травить байки дальше, что снова посмотреть на родинки, или заткнуться, чтобы их не видеть лишний раз. Он ещё пару раз пытался перевести разговор на обстоятельства, их знакомства, а потом просто забыл про эту тему.

Время перевалило за полночь. Она поднялась с дивана, чтобы рассмотреть его собрание DVD-ишек, заложив руки за спину, разглядывала полки. Тяжёлый махровый халат аккуратно обрисовывал выпуклую попу. Аля повернулась, держа в руках коробку.

-Можно? Я ещё не видела…

Вздохнув, Андрей кивнул и кинул ей пульт. Она поймала на лету, халат опять распахнулся, и теперь уже он увидел обе её груди. Они показались ему вполне большими и крепкими, впрочем, он не мог быть уверен.

Выбор у неё оказался что надо – Шрек 2.

Она забралась обратно на диван, на этот раз поближе к Андрею. Потом придвинулась ещё и осторожно положила голову ему на плечо. Его хватило только на пятнадцать минут. К тому времени, как осёл и орк пробрались к злой фее на завод, он уже целовал её шею, ухо, обе родинки, запустив руку во влажные ещё волосы.

Кожа у неё оказалась гладкая, слегка прохладная, а пизда горячая и влажная, податливая под его пальцами. Она тихо вскрикнула, когда он коснулся её клитора, и откинула голову назад. Щёки у неё возбуждённо горели, в чёрных глазах плясали искры.

-Подожди, - шепнула она, приложив к его губам палец, пахнущий апельсинами.

Её губы осторожно прикоснулись к его плечу, язык провёл мокрую дорожку по ключице. Губы сжали на мгновенье сосок, скользнули по животу вниз, легко поцеловали головку хуя. Она подняла на минуту глаза, встретилась с ним взглядом. Потом её язык лизнул его хуй, горячий рот сомкнулся упругим кольцом.

Она сосала упоённо, лаская рукой яйца и не забывая выгибать спину под его ладонями, гладящими выступающие под тонкой кожей позвонки.

    Кончить ей в рот она ему не дала, подняла голову, улыбаясь. Её волосы щекотали ему хуй и живот, пальцы перебирали кучерявистость на груди. Улыбнувшись ей в ответ, Андрей опрокинул её на спину, одним толчком засунул хуй в узкую, текущую соком пизду. Она застонала, обхватывая его ногами, руки судорожно зашарили по спине.

    -Хорошо… - услышал он среди неразборчивых всхлипов.

    -Конечно, хорошо, а хули ж ты думала - тихо рассмеялся он.

    Она извернулась и укусила его за мочку уха. И тут же снова застонала, когда он задвигался.


    Андрей проснулся на следующий день в четыре вечера. Проснулся там, где отрубился накануне после хуй его знает какого раза. На ковре перед потухшим камином. Рядом никого не было.

    Он встал, потягиваясь, заглянул в спальню. Простыни на кровати валялись скомканные так же, как они оставили их, когда решили вернуться  к камину. В ванной её не было тоже, даже зеркало уже отпотело и только с изогнутого носа крана падали ещё холодные капли.

    В гостиной, на террасе и на кухне не было никого.

    Он выглянул в окно – машина стояла на месте. Нашёл завалившиеся за диван брюки, суетливо зашарил по карманам. Бумажник на месте, все деньги здесь и кредитки тоже.

    Обе трубки обнаружились под столом, ключи на полу около кресла. Домашние сбережения тоже были целы, из бара не пропало ни пол литра дорогущего бухла.

    Тогда Андрей бодренько собрался и помчался к любимому доктору. Два дня просидел как на иголках, на третий день док позвонил и сообщил, что Андрюша-младший чист как невинная девственница.

    И вот тогда Андрею стало действительно хуёво.