В камине полыхал огонь, окна светились паутиной морозных узоров. Пахло смолой и воском. Смешиваясь с ритмичным потрескиванием поленьев, по гостиной плыли детские голоса. Когда последние аккорды «Чижика» раскатились по углам, мама опустила крышку пианино и оглянулась на детей.
— Молодцы, хорошо пели. А сейчас Сережа прочитает стишок. Сережа, как называется стишок?
Сережа отпустил руку сестренки и насупился. Мама улыбнулась ему и продолжила:
— Стишок называется «Новый Год», и мне он очень нравится. — Она весело сощурилась. — Просим, маэстро…
Сережа неуверенно посмотрел на неё и сунул руки в карманы штанишек.
— А что мне за это будет?
Он полагал, что 31 числа можно поторговаться. И, как оказалось, не без основания. Мама снова улыбнулась и поднялась с крутящегося табурета. Шурша длинной юбкой, она подошла к обвешанной мишурой елке, сняла с ближайшей ветки шоколадную шишку в серебряной фольге и показала её Сереже.
— Давай, Сергей! — подмигнул отец, оправляя одной рукой полу синего сюртука, по случаю праздника украшенного серебристыми звездами, а другой не очень усердно пряча за спину пачку фейерверков. Сережа увидел фейерверки, и глаза его радостно заблестели.
На середину комнаты поставили мамину винтовую табуретку, предварительно закрепив механизм стопором. Сережа взгромоздился на неё и посмотрел на семью. Отец украдкой щелкнул часами и, убедившись, что у них в запасе еще есть минут двадцать, ободрительно шевельнул усами. Сережа набрал в грудь воздуха и начал:

Встречать морозный новый год,
Идти за санками вперед,
Вступая смело в новый век,
Стрелять, крича: «к стене их всех!»

Сергей прервался, чтобы отхлебнуть из жестянки. Землянка молчала, в полутьме виднелись лишь чадящие сполохи портяночной лампадки, отраженные десятью парами глаз. Канонада смолкла. Отодвинув полог, вошел присыпанный снегом комдив, хотел что-то сказать, но передумал, и молчаливой статуей застыл у входа. В углу кто-то глухо закашлялся и поспешно закрыл рот ладонью.
Сергей поскреб отрастающую бороду, задумчиво дотронулся пальцами до еловой ветки, воткнутой в обшивку стен, и продолжил:

Исполнить сталинский приказ,
Ударить фрица с лету в глаз,
Но мир нам нужен, только мир!
А всех кто нет — мочить! Сортир!..

Сергей Иванович оторвался от монитора, на котором временно остановился телетекст, повертел бокал с шампанским в пальцах, наблюдая бег пузырьков к поверхности, и поднял глаза на слушателей. Огромный зал Мира молчал, заговоренный его словами. Казалось, каждый из собравшихся сегодня под этим огромным куполом слился со своим креслом душой и телом. Сергей Иванович с радостью ощущал, как их мысленные импульсы сплетаются в воздухе в единый фронт доброты и восторга, — от этого его сердце билось сильнее и чаще.
Внутренняя поверхность купола внезапно помутнела, и изображение новогодней елки сменилось циферблатом. Весь зал от пола до потолка залучился ожиданием, было слышно каждый шорох. Сергей Иванович сделал вдох, отвел глаза от снова потекшего телетекста и дальше говорил уже без него:

Отцов за то благодарить,
Что мы с мотором стали жить.
И, покоряя звезд предел,
Никто от страха не пердел!

Сергей-38256ХТ помолчал, отключил камеру прямого эфира и негромко скомандовал:
— Ёлка новогодняя. Объем.
Невидимые шарниры пришли в движение и повернули к нему жидкокристаллический экран, в глубине которого сверкало огнями голографическое изображение новогодней елочки. Сергей-38256ХТ снял шлем, пощелкал тумблерами, отключая связь с периферийными станциями — у них сегодня своё веселье… Отковырнув крышку бардачка, выудил оттуда пузырек с алкогольными пилюлями. Раз, два, три. На языке зашипело, голова приятно затуманилась. Откинувшись в кресле, Сергей-38256ХТ нажал клавишу, открывающую внешние створки, и расслабленно посмотрел в огромный панорамный иллюминатор, где в вечном морозном безмолвии зажигались звезды третьего тысячелетия.
Слева, выступая из-за края луны, напоминавшей огромную горбушку, вверх подымалась Земля. Искрящаяся снеговая шапка, венчающая исполинское блюдо, будило в душе мысли о горах... о русской зиме... о лыжах... о санках... о чем-то еще, бесконечно далеком и безумно родном.
Не было времени, не было пространства. Был вечный праздник. И лишь где-то далеко внизу убаюкивающе шумела метель и неслышно били отцовские часы в кармане синего сюртука.

— С НОВЫМ ГОДОМ, — сказал Серёжа, слезая с табуретки.

2000г.