Мы включаемся в эти схемы,
как сомнамбулы на ветру.
Совершенно неважно – с кем мы?
Кто мы? – тоже неважно. К утру

поплывет над столицей прохлада
и захочется каплю пожить.
Крепкий кофе, вкус шоколада,
и закуришь, и ворон вскружит

над твоей, над моей головою.
Ты лежи – все еще впереди.
Я от этого скоро завою.
Сердце скоро забьется в груди,

и подумаешь как-то случайно –
никогда уже. Никогда.
Все так вспомнится необычайно –
каждый год, сразу все года.

Ты лежишь? Ты лежи по горою,
не пытайся роптать на судьбу –
этой лунной, подлунной порою,
в этом цинковом, страшном гробу.

Я тебе подарю серенаду
и станцую тебе стриптиз,
и не надо жалеть, и не надо
слушать карканье этих птиц.

...просыпайся, моя недотрога,
помолись – за себя, за меня.
Я люблю тебя в сполохах рока
и кармических брызгах огня.

Мне ведь тоже от этого страшно.
Ты лежи – и дыши, дыши.
Ведь неважно – совсем неважно,
что у нас, если нет души.

Мне ведь тоже хотелось до жути
хоть чего-нибудь, хоть чего.
Это Боженька с нами так шутит:
улыбнулся – и нет ничего,

улыбнулся – и вновь народилось.
Что-то есть, черт возьми, что-то есть,
а не только взяло – и приснилось.
Это Боженька нас так ест.

По заслугам – конечно, бесспорно –
времена, числа и падежи,
и эротика – даже не порно.
Ты лежи – и дыши, дыши.

Впереди бесконечная осень,
звезды в яблоках, тишина.
...я опять не вернулся в восемь,
дорогая моя жена.