Я сидел на песке, на мягком зыбучем холодном песке. Его холод проникал в меня сквозь ветхую ткань одежды, доставшей мне в наследство от Оскара, умершего 3 недели назад.
Зубы мои давно уже стучали бы друг о друга, но мышцы, сильные развитые челюстные мышцы, закаленные в бескомпромиссной борьбе за жизнь, успешно сдерживали их и не позволяли вырваться слабости и никчемности наружу.
С потолка капала гнусная вода. Ее хмурые и мрачные капли, словно расплавленный свинец, проникали сквозь толщу песка и уходили во внутрь его, куда-то к его жизненно важным органам.
Примерно метрах в двух на этом песке передо мной лежал Сергей. Сергей Трехглазый. Тело его было сильно изувечено, киски рук раскрошены сильными ударами обрубком металлической трубы, которым его ударил я. Рядом с Сергеем сидел Степан, курил сигарету и бесхитростно улыбался, нежно гладя размозженные костяшки на левой кисти Трехглазого. Трехглазый молчал.
Мы уже около четырех часов находились в этом патологическом подвале, куда нас пригласил Трехглазый. Он хотел нам показать бабочку.
Когда мы со Степаном пришли за ним, он показал нам лежащую на полу вязкую, тягучую субстанцию, которая, скорее всего, походила на клубок отвратительно копошащихся пиявок. Степан в предыдущей жизни, до тех пор, как мы стали с ним работать в паре электромонтерами, имел отношение к гимнастике. Поэтому он мрачно произнес, что это не может быть бабочкой. И вообще бабочку показывают своим телом.
После этого, недолго думая, Степан схватил в правую руку кошку и изо всех сил ударил нею Трехглазого по голове. От неожиданности Сергей упал, начал протяжно завывать, словно расщепленное дерево в бурю и прикрывать голову руками. Степан оглянулся и подарил мне короткую улыбку. Я его понял.
Встав и пройдя в другой конец помещения, я подхватил бережно на руки, словно спецназовец беззащитного школьника, осколок металлической трубы. Подойдя тихими и нежными шагами, стараясь доставить как можно боли неуютному телу Трехглазого я ударил трубой с оттягом сначала по левой кисти. Тело Сергея сделало резкое движение по направлению в юго-северу. Так же, продолжая маслянисто дышать и облизывая влажные до тошноты губы, я обезобразил ему правую руку. Затем я остановился, присел рядом с Сергеем, взглянул ему в глаза и задумался. Вернее я вспоминал. Я вспоминал все тонкости и особенности построения эвгелины, я припоминал хищный оскал археоптерикса, я содрогался от видений в моей фантазии внутренностей речного бобра. Когда же я снова взглянул на Сергея Трехглазого, то мне почудилось, что из его головы и рук течет мерцающая вода. Живая и святая вода. Данное видение гостило в нутре моем всего лишь долю ничтожной секунды, но этого ей хватило, что бы вызвать липкий пот на моем проявзвленном теле и бешенный прилив крови к пещеристому телу.
В этот момент Степан, обуяемый извечной страстью к познаниям, решился выяснить месторасположения третьего глаза Сергея. Крепко обхватил рукою вторую кошку он, перевернув на живот Сергея и спустив с него штаны, изо всех сил вонзил ее в анальное отверстие, провернул несколько раз и с омерзительным хлюпающим звуком, медленно, словно провизор, начал извлекать и одновременно накручивать внутренности Сергея наружу. Послышался сиплый шум выходящих наружу газов. Сергей сотрясался, жадно шептал своими прекрасными губами одно слово: «Плюмбинариум».
После того, как Степан извлек третий глаз Сергея и стал его рассматривать, мне стало плохо, я подхватил что-то выползшее вместе с органами Сергея, что-то теплое и мягкое и отправил себе в рот. Было вкусно, как гематоген в детстве. Через некоторое время я ощутил во рту движение личинок. Их было много. Что бы заглушить смех от щекотки, причиняемой ими, я наклонился, захватил горсть песка, окрашенного жидкостью, текущего из головы Трехглазого и отправил его в рот. Стало легче.
Ледяной холод, словно чудовищные щипцы сжал мне виски, сердце, томящееся в огненных мехах, готово было вырваться наружу. Это было притяжение Трехглазого. Что бы избежать гиенообразного логического эффекта, я бросился в угол помещения и там наблюдал за тем, как жизнь – мерзкая, смердящая, одурманено-лживая – покидала Сергея.
Через семь минут тело его обрело спокойствие. Это произошло тогда, когда Степан закончил поедание остатков третьего глаза.  
Я встал и направился к выходу. На поясе позвякивали кошки.