Его не было. Витя пытался кричать, но губы не разжимались, как всегда во сне. Бессильно напряглись голосовые связки. Член растаял, и он смотрел на гладкое ровное место, подернутое пеленой тумана. Это было жутко. «Как же я теперь? — Металась трусливая мысль. — Всё из-за тебя, сука поганая, ведьма, ведьма, ведьма. Ты его у меня украла». Он стоял голый посреди верескового поля, в свете молодой луны. Ее глаза сверкали на горизонте молниями, черные волосы струились реками, она заполонила весь мир, ее кожа была землей под ногами, груди были холмами, руки – деревьями, голос был шумом ливня. Она смеялась над ним, над его уродством, над его бессилием. Он пытался бежать, но вереск вцепился в израненные ступни, глаза залило дождем, почва стала жидкой, затягивала его с омерзительными хлюпающими звуками. Внезапно он вспомнил этот звук – так бьется член о влажные до предела стенки влагалища, оно затягивает, он пытается выплыть, выбраться на поверхность, хватаясь за осклизлые стены; кольцо сжимается над его головой, сокращаются сильные мышцы, конец всему, он никогда уже не увидит дневного света, превратится в эмбрион, будет деградировать, пока не станет жалкой клеткой с хвостиком и неполным набором хромосом. Она довольно гладит снаружи свой большой живот. «Помнишь, как не хотел сделать мне ребенка? Жалкий импотент, у тебя ни с кем не выйдет, кроме меня. Ничтожество, ублюдок. Думаешь, меня можно просто так послать?» Его губы разжимаются наконец, и на подушку течет струйка слюны, он захлебывается и кашляет. Рядом сопит гайморитным носом его новая девушка — крашеная блондинка, настолько худая, что выпирают ребра. Когда она поворачивается, на худосочных боках образуется тонкая кожаная морщина, это неприятно. Без косметики Наталья похожа на белую мышь, зато днем – модель, одежда на ней сидит великолепно, с такой девушкой не стыдно появиться в клубе. Потрясающие ноги. Жаль только, что с ней его хватает на десять минут, хоть ты тресни, десять минут – и всё. И он каждый второй раз не может кончить — перед ним возникает лицо Евгении. Презрительный взгляд темно-серых глаз, улыбающиеся губы, прозрачный край эмали верхних зубок. Она смеется над ним, называет импотентом, говорит, что у него никогда не выйдет с другой женщиной, никогда.
    Наталья стонет во сне, переворачивается на другой бок. Красный отпечаток подушки – как шрам на щеке, веки припухли. «Уродина» — думает он против воли. Да еще этот гной в носу, заебала своим насморком. Холодные ноги, бессильные руки, в постели – ноль. Мечта некрофила. Если закрыть глаза и понюхать ее хорошенький носик, иллюзия будет полной. Днем ему завидуют. Она, как соня, не встревает в разговоры, смеется шуткам его друзей, в совершенстве танцует «латину». Самая красивая из всех его партнерш. Он познакомился с ней на одном из любительских конкурсов. Женя тогда сидела в зале, спросила, кто эта лабораторная крыса. Сказала: «Она тебе нравится, правда?» Теперь Наталья и правда похожа на белую крысу с воспаленными от плохо смытой туши глазами. Слова этой ведьмы всегда сбываются. И гайморит – словно порча, тогда его не было. А месяц назад у Натальи начались запоры. Говорит, раньше ничего такого не случалось. Вылезли большие розоватые прыщи, после которых оставались глубокие рубцы. Прыщи вылечил косметолог, запоры – гастроэнтеролог. Сохранилось гадливое чувство.
Виктор по привычке пошел на кухню, поставил чайник, кинул в кружку три ложки растворимого кофе, закурил. Заломило в затылке. Шесть утра, на улице светло. На работу еще через три часа.
Вечером, когда вернулся домой, он не нашел Натальиной обуви в передней. Из шкафов исчезла ее одежда. Только забытая Женей полупрозрачная блузка лежала на одной из нижних полок. Витя безотчетно взял ее, ощутил знакомый запах осенних листьев и с наслаждением порвал тонкую ткань. Наталья позвонила вскоре. Могла и не делать этого, они смертельно друг другу надоели. Ровно через минуту он услышал в трубке знакомый низкий голос:
— Ну что, теперь вернешься?
— Нет, сука ебаная! Как ты вообще узнала?
— Догадалась! — Довольный смех. Что, давно не трахался? По глазам вижу, по глазам…
— По каким, блядь, глазам, это телефон, мать твою, сука! Сука, мать твою, не звони мне.
    Он швырнул трубку на базу и почувствовал, как блестят в полумраке его глаза, подсвеченные тестостероном.

* * *

    Всё началось просто. Два года назад он поймал взгляд в толпе. Темный злой взгляд из-под век-полумесяцев. Обернулся. Прошел несколько шагов и упал, споткнувшись о невидимую преграду. Она подала ему руку. Спросила: «Хочешь меня?» Это было необычно, так не знакомятся, так не принято. Уже через час он лежал под ней в ее кровати. Зрачки как темная вода ночных озер, настоянная на опавших листьях, волосы-змеи на нежных плечах.
    Старше его на два года, это не важно. Всё не важно. Они вышли прогуляться вечером в горячем пыльном мареве. Сказал, что удачно упал сегодня. Она объяснила, что упал он не случайно, у нее целая теория насчет этого. Если встретиться на улице взглядом с молодым здоровым мужчиной, его внимание отвлекается, и он не контролирует свои движения на уровне подсознания. Словно в подтверждение ее правоты азербайджанский парень впереди них обернулся, упал и разлил пиво. Явно думал о том самом. Вите вдруг захотелось надеть на эту женщину темные очки.
    Она всегда знала, что выйдет не так. Подходила к стремянке, говорила: «Упадешь», — и ноги становились ватными. Знала, кто в какое время может позвонить. Знала, что есть в магазине, когда брать зонтик, с какой стороны идет гроза. Знала, что они будут вместе только восемнадцать месяцев, что он откажется сделать ей ребенка. Могла определить, кто что скажет, кто куда пойдет. Всегда находила потерянные вещи. Предсказала две смерти и внематочную беременность у его сестры. Снимала боль наложением рук. Издевалась над народными приметами, гороскопами и разнообразными байками из склепа, не верила в магию, ясновидение и прочую херню. Говорила: «Я просто хорошо анализирую ситуацию».
Она была психологом, 28 лет, не замужем, жила одна в двухкомнатной квартире и держала здоровенного черного кота по кличке Миша. Мишу Витя ненавидел всеми фибрами души — кот был настоящим мачо, светлыми летними ночами орал во дворе, насиловал кошек и дрался с другими котами. Под утро просачивался в дверь и косился на хозяйкиного любовника наглыми изумрудными глазами. Увидев ее, превращался в пушистого ангела, вился восьмерками вокруг ее ног и нежными «мяу» выпрашивал жрачку. В голове не укладывалось, как это невинное создание ночью издавало дикий хриплый вой, от которого невозможно заснуть. Мерзкое, двуличное животное.
    Она за глаза называла его друзей шайкой идиотов, и он в глубине души был с ней согласен. Друзья в ее присутствии терялись, краснели и норовили скорее выйти покурить. Она не нравилась его родителям, родители – ей. Так хер с ними — он и так звонил им раз в два месяца. Мать однажды сообщила по секрету, что боится этой девушки, у нее недобрый взгляд. Вечером того же дня у матери начался конъюнктивит, словно в наказание за эти слова.
    Самым поганым было то, что и сам он чувствовал себя наедине с Женей неуютно, как зверюшка на опытах. Боялся что-то сказать не так, уронить какую-нибудь вещь. Он был у нее как на ладони, она читала по его лицу, просчитывала его поступки. На работе постоянно думал о ней, не мог концентрировать внимание. Она словно притягивала его мысли и направляла поток в нужное русло. Не было случая, чтобы он ей возразил, все ее желания были для него законом. Он не обращал внимания на других женщин, и кто-то из сослуживцев пошутил, что его приворожили.
    Он пересказал это Жене, та долго смеялась, сказала, что она ведьма и специально купила Мишу, потому что он черный. Смеялась-то она смеялась, но он запомнил запах ее духов, ее прикосновения, голос. Ему достаточно было услышать подержать в руках ее одежду, чтобы броситься за ней куда угодно, будто его и вправду приворожили.
    Молодые мужчины на улице оборачивались, видя ее; она играла их вниманием. Может, и его друзья нервничали совсем по другой причине. Смазливым парням, которые спрашивали у нее, который час, как пройти до метро, Виктор инстинктивно хотел дать по морде.
    Временами Виктору казалось, что он живет в каком-то сне, она связала его волю, руководит им на расстоянии. Тогда он ненавидел эту черноволосую суку с мягкими руками и голосом, похожим на темный горный мед. Спрашивал себя, что делает в чужой плохо обставленной неприбранной квартире в обществе злобного кошака и бабы, которая боится остаться одна. Смотрел в зеркало и думал, что она проигрывает ему во внешности, с ней никуда нельзя пойти – танцевать не умеет, плохая осанка, ростом не вышла. Лицо и волосы – это еще не всё.
    Она занималась психологической реабилитацией наркоманов и, насколько он знал, успешно. Неплохо рисовала, но сюжеты были странные:  мертвые люди, синие эмбрионы, женщины с изъеденными проказой лицами, ее пациенты – глаза прикрыты, зеленоватая кожа. Она сама в разных положениях – то застреленная в голову на полу, то в кровавой ванне, то на асфальте с ножом под ребрами. Ей это просто нравилось, так же, как фотографировать себя голой, в луже фальшивой крови. Он не раз спрашивал, зачем всё это, не мог понять, зачем представлять собственную смерть. Психолог – и занимается такими вещами. В день их разрыва нарисовала его с этой блондинкой в постели — всё к тому и шло. Он не знал, как дать ей понять, что она – не та девушка, он ее больше не хочет, ему с ней тяжело. Сказала, что не держит его, помогла собрать вещи. Он радовался, чувствовал себя свободным от ее тяжелого взгляда, от постоянного внимания. Выходя  из ее парадной, подумал, что Женя смотрит ему вслед. Задрал голову – и правда смотрит, не хочет отпускать. Отвернулся, прошел несколько шагов и упал. Вспомнил рассказ Куприна, чертыхнулся и проковылял к машине.


* * *

    Наталья повела себя как дура — решила поддерживать с его «бывшей» теплые отношения. Хорошая девушка эта Женя — отнеслась к Вите с пониманием, не ревновала, не устраивала сцен. Они звонили друг другу каждый вечер, и уже через месяц на Натальиных руках появились красные пятна аллергии. Женя не говорила ничего оскорбительного, но Наташа отчего-то нервничала, всё валилось у нее из рук. После одного такого разговора обожгла руку паром из чайника.
    Возвращаясь зимой из офиса, он проезжал под освещенными окнами Жени, зачем – непонятно, она ему не нужна больше. Перед самым Новым годом заметил в ее окне голого мужчину с сигаретой – стряхивал пепел в форточку, бесстыжая скотина. У этого козла была хорошая фигура, он будто нарочно нарисовался в окне, чтобы позлить Виктора. Ударил ладонью по рулю, захотелось набить этому наглому тарзану морду. Выставился членом в окно, мудак вонючий: смотрите, я только что трахался, а теперь курю, мне нечего стыдиться. Мне нечего стыдиться, я — мужик. Виктор вспомнил, как утром не смог кончить, вспомнил скучающий взгляд сонной Натальи.
    Наташа хорошо готовила, поддерживала идеальную чистоту в доме, одевалась со вкусом, была красивее Жени раз в десять. Чего ему не хватало – непонятно. Во всем виновата она, Евгения, эта сука. Не отпускает.
    В начале марта он вломился в ее квартиру. Она была одна, лишь изредка приводила домой случайных мужиков. Спросил, что она с ним делает, требовал, чтобы перестала звонить Наталье. Рассмеялась, намекнула, что несправедливо винить других людей в своих половых проблемах. Он почувствовал себя идиотом, как всегда.
— Хочешь меня? — Она улыбнулась, обнажив прозрачный край зубной эмали. Веки полуопущены, темная радужная оболочка. Затягивает внутрь зрачков-колодцев. Ведет в спальню, скидывает шелковый халат, он послушно ложится на спину – она всё сделает сама. Он продержался около часа, а дома, с Натальей, не смог вообще. Сука! Она это делает нарочно, не может простить.
    Через неделю позвонила, он взял трубку. Спросила: «Хочешь меня?» — и он поехал к ней. Этим вечером Женя говорила с Наташей, лежа под ним с трубкой в левой руке. Он боялся, что Наташа услышит его учащенное дыхание.
— Я люблю Наташу. Просто хочу, чтобы ты это знала. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Я не собачка, чтобы бежать за тобой по первому свистку. — Он курил, под его головой лежала рука Жени.
— Кто бы сомневался. Люби ее на здоровье. Разве я мешаю?
    С того дня он боялся вообще подходить к телефону. Трубку брала Наташа и трепалась с этой сукой по полчаса, почесывая накладными ногтями красные пятна на лице. Виктор догадывался, что аллергия неспроста, на нервной почве.
    Больше всего выводили из равновесия ночные кошмары. Когда-то давно Женя прочитала ему смешной отрывок из «Молота ведьм»: юноша сообщил священнику на исповеди, что ведьма лишила его члена. Кажется, она готовила какой-то научный доклад, подбирала материалы. Он посмеялся и забыл. Только теперь ему стало понятно, о чем это. Вспомнил историю из той же книги — про графа, который не мог сделать наследника, не попросив прощения у брошенной любовницы.

* * *

    Радуйся, сука, ты добилась, чего хотела. Я скоро приеду. Во дворе послышался вой сигнализации. Какой-то подонок в тренировочных штанах вытаскивал из его бээмвушки стерео. Виктор слетел вниз по лестнице в чем был. Козла и след простыл, лобовое стекло пробито кирпичом. Ну не сволочь ли? Сколько он за это выручит? Испоганил машину. Вешать надо этих нарков, вешать.
    Он добрался до ее дома пешком за два часа, было около одиннадцати.
— Я знала, что ты придешь. — Женя потянула за его ремень, звякнула пряжка.
— Ты у нас всё знаешь, всё. — Сука, радуйся. Радуйся, пока можешь.
— Пошли? — Она начала расстегивать рубашку.
— Наташа от меня ушла, а ты вроде как не при чем, правда? Ты ей вроде мозги и не промывала? Прыщи сами собой полезли, истерики появились сами собой?
— И при чем здесь я? — Она прищурилась и выпустила из рук полу его рубашки.
— А вроде как и не при чем. У меня из-за тебя не стоит, а так все в порядке. Что ты ей говорила?
— Ничего особенного. Как обычно, о фильмах, о книгах разных говорили. О тебе…
    Женя тянула его за собой в гостиную, на диван из искусственной кожи. На нем удобно было трахаться сидя. Кот Миша расположился на журнальном столике – облизывал немытую тарелку. Виктор схватил кота за шкирку и вышвырнул за дверь, чтобы не пялился.
— Рожа у него наглая, у кошака твоего.
— Прелестно! У кота наглая рожа… А какого хрена ты врываешься ко мне в дом и бьешь моего кота?
— Зубы мне не заговаривай, ладно? Что ты со мной сделала?
— В смысле? — Она мягко толкнула его на диван и села сверху.
— Не прикидывайся дурочкой. Что ты со мной сделала?
    Она молча ввела его член. Поморщилась – больно. Спрыгнула, сбегала за смазкой в спальню.
— Скучал по мне?
— Не то слово. — Процедил Виктор сквозь зубы.
    Через сорок минут они перебрались в постель. Знакомое чувство: ее волосы щекочут грудь. Густые, наматывает пряди на палец. Пахнут осенними листьями и дымом.
— Так что ты со мной сделала? Почему ты меня держишь?
    Посмотрела исподлобья.
— Я тебя не держу. Проваливай. Это ты себе нашел белую крысу. Ты ее трахал. Ты к ней ушел. А теперь сваливаешь на меня свои проблемы. Как будто я у тебя украла член. Ушел к фригидной бабе — сам с ней и разбирайся.
Женя приподнялась на локтях и потянулась за халатом. Накинула, не завязывая пояс, подошла к окну, закурила. Как тот голый козлина зимой.
— И вообще, это ты меня бросил. Собственно, я знала, что у тебя с ней ничего не выйдет. На длинных вешалках только платья хорошо висят.
    Виктор стоял у нее за спиной. Она затушила окурок о карниз и направилась к постели. Его пальцы на шее. Нечем дышать. Глаза заволакивает цветная пелена.

    Шесть часов утра. Ему не снились кошмары – он не спал вовсе. Перевернул ее лицом вниз – на спине и ягодицах темные трупные пятна. Мертвые пахнущие дымом волосы на ощупь как сухая трава. Перевернул, потому что не смог закрыть ее глаза. Веки сами шли вверх, обнажая черные зрачки-колодцы, бесконечно сжимающиеся вселенные. Они держали его даже теперь. Он нечаянно надавил на глазное яблоко, и зрачок сузился по-кошачьи. Ему стало жутко.
    Не смотри на меня. Ведьма, ведьма, ведьма…