Товарищи, я постараюсь быть краток. Но поймите – эмоции лезут, просто разрывают меня изнутри. Эта сволочь стреляла в меня из нагана. Два раза. Два раза. Два раза стреляла эта сволочь. Эта японская мразь. Конечно, он не попал, хотя стрелял с полутора метров.
У него руки дрожали жутко. Он стрелял в меня из моего же нагана. Эта сволочь, эта стерва японская….. Я доверял ему. Я любил его. Да-да. Любил его. Я, бывало, любовался его узкими, черешне-черными глазками. Он был просто красив. Даже татарин ревновал меня к нему. Я говорил татарину – заткнись!  Хотя нужды особой в этом не было – за четыре года нашего знакомства татарин произнес, если не соврать, слов 5-6. И то – половина – предлоги.

Этот блять однорукий японский лейтенант сразу же притягивал внимание. Хе! Самурай….. Сосать будешь, самурай? Да-да… Гордое молчание в ответ. Эй, обезьяна, а если сейчас татарин достанет свой недоотросток и поводит им тебе по губам? Молчишь, сука? Татарин, доставай.

Татарин хлестал его по щекам своим грязным мусульманским хуем, татарин пытался проникнуть сквозь плотно сжатые молчаливые губы. Мамия сохранял строго горизонтальное положение бровей.

Отойди, татарин. Ты его еще зарежешь ненароком. Эээй, самурааай, … Ку-ку…..Теперь моя пися. Ну? Нравится? Ты же видишь – она больше гораздо…Ну же….

Конечно, ни один мускул не дрогнул на лице этой японской хладнокровной обезьяны.

Уж было я совсем собрался махнуть рукою на очередное бренное японское тело, скинутое в выработанный шурф. Как вдруг…. Лейтенант Мамия. Невозмутимая обезьяна с раскосыми черешневыми глазами вдруг повел плечем.

Татарин, развяжи ему руку. Бедный. Бедный лейтенант Мамия. Его правую руку раздавил советский танк на Намангане…..

Он зачастил, быстро-быстро, путая китайские и японские слова:

- Хозяин! Не казни! Буду сосать! Все сделаю, не казни!

Милый.

И эта сука в меня посмела стрелять……

Да хуй с ним, его синаистский бог простит его буддисткую душенку.

Аминь.

Я обещал быть краток? ОК. Буквально через какой-то месяц меня условно-досрочно освободили из-под сталинской «опеки». Приехав в Москву, сразу же расплатился по долгам и стал отрабатывать нехилый пост, который мне подсунул всемогущий Лаврентий Палыч.

Я даже подумывал – выпишу-ка я себе из Сибири ту Мамочку, хотя бы уборщицей. Честно – я зол был на него. Но я его любил.
В конце 47-го я совершенно случайно узнаю, что он департирован в Читу и что скоро около полутора тысяч японцев отправятся из Читы на родину…. Эти суки из комитета международных отношений. Я предпринял все что мог, но Мамочку не разыскал.

Татарин со мною по сей день. Лицо его состарилось, конечно же, Но за это время он гораздо круче монголов научился срезать кожи.

Лейтенант, привет, товарищ.


Борис.