Электричка останавливается на нашей станции точно по расписанию. Красное солнце в редких лиловых тучах на фоне ослепительно синего неба, две бутылки «Бочкарёва» у меня в руках, он с рюкзаком за спиной, она – в темных очках, похожая на девушку с незнакомой планеты. Мы выходим на платформу, щурясь от непривычно тихого воздуха, вдыхая аромат из вечерних цветов и сладко-горького гудрона. «Мы приехали?», тихо спрашивает она, разглядывая причудливые масляные узоры в одинокой лужице. Я киваю головой, устраивая поудобнее вспотевшую бутылку в ладони, одноразовой зажигалкой отработанным движением срываю пробку, подношу ко рту, выпиваю. Он и она с завистью смотрят, просят попить. Мне легко, я отдаю им початую бутылку, беря одновременно её сумочку. «Спасибо»,  - говорит она, отпивая добрый глоток кислого, но вкусного пива. Мы на природе, мы вдали от мегаполисов. Вокруг тихо, последняя электричка, доставившая нас с этот заброшенный уголок Подмосковья, умчалась, мигая пыльными красными фонарями, но нам на это наплевать. Мы уже идем по небольшой травяной тропинке, шутим, смеемся над собственными дурацкими прибаутками, рассказанными по сотому разу. Я слева, он справа, она между нами, держит нас под руки, иногда повисая на локтях, когда хочет перепрыгнуть несуществующую ямку. Теплый ветер обдувает бледные от московской суеты лица. У нас с  собой три билета на обратную дорогу, три пары сменного белья на каждого, блок сигарет, переносная магнитола с одной единственной кассетой внутри и немного пива. Мы приехали без денег, без связи, мы здесь никто и, в тоже время, мы – всё.
Дорога ведет нас к заброшенной даче на берегу реки. Здесь нет никого, кроме рыбы, комаров и нас, - троих московских аборигенов, так не похожих друг на друга. «Пришли», - говорит он, снимая рюкзак, - «поесть только не взяли, плохо». Я шумно втягиваю носом воздух. Она оглядывается на меня: «Рыбой пахнет?». Я киваю. Она просто улыбается, семнадцатилетняя девочка, только что закончившая 11 класс, - «Никогда не была на рыбалке». Я улыбаюсь ей в ответ, он выходит из покосившегося домика, брошенного кем-то ещё на заре перестройки. Улыбается нам. Со стороны это выглядит глупо, но нас всё равно, мы никогда никому так искренне не улыбались. Он включает магнитофон, вдоль извилистого берега плывет тягучая негромкая смесь сальсы и боссановы. «Почти стемнело», - говорю я, - «надо бы костер развести». Она радостно кричит: «Я пойду дрова собирать, и костёр буду разжигать, я умею». Он подходит ко мне, шепчет на ухо: «Я с ней пойду, ты не против?». «Нет», - говорю я, - «какие вопросы. Я пока удочку сооружу.». Но его уже не рядом, он где-то там, в десятке метров от меня. Я уже слышу её смех и его негромкий голос. Улыбаясь, я ищу самую длинную и гибкую рогатину, срезаю. В кармане валяется заботливо припасенная удочка. Наматываю её на конец рогатины, рою ножиком пару червяков, насаживаю на крючок, закидываю. Поплавка почти не видно, в небе от солнца лишь багровая узкая полоса, над рекой пение цикад. Я раскрываю блок сигарет, распечатываю пачку, достаю одну сигарету, закуриваю, присаживаюсь на влажную от вечерней росы траву. Они появляются из темноты почти неслышно. Он несёт хворост и пару толстых сухих коряг, у неё в руках заснувший букетик из полевого клевера. Мы разжигаем костёр, садимся вокруг. Он закуривает. Она сидит, обхватив колени, смотрит на медленно разгорающийся костёр. Пока ещё редкие отблески пламени выхватывают  на её лице раскрасневшиеся губы. Она замечает мой пристальный взгляд, отводит глаза. Смотрит в сторону почти погасшего на фоне черной воды поплавка. Но я вижу, что она улыбается. «Ещё пива и купаться?», - предлагает он. «Ага, тепло как раз очень, и фиг с ней, с рыбалкой», - отвечаю я, доставая последнюю бутылку пива. Мы на троих выпиваем уже почти горячее пиво. Я встаю, снимаю рубашку, шорты, носки. «Нет же никого», - смеется он, - «в трусах будешь плавать или меня стесняешься, или её?». «Не дождетесь,» - пьяно кричу я, бегу к воде, на ходу стягивая трусы. Ныряю с берега, холодная река на миг обжигает тело, через секунду я выныриваю. Рядом со мной вбегает в воду он. Прыгает в воду, оставляя вокруг себя капли словно застывших брызг. Она стоит на берегу, смеётся. На фоне яркого костра, её стройная фигурка, выглядит как тоненькая  березка среди темных исполинских дубов. «Прыгай к нам», - кричим мы синхронно. «Не могу, у меня купальника нет», - кричит она, смеясь. «Черт с ним!», - вторим мы друг другу, - «здесь нет никого, кроме нас». Она смущается: «Отвернитесь, пошляки». Мы отворачиваемся и переглядываемся: «У меня в груди где-то ёкает», - говорит он мне тихо, перебирая руками. «Ты женат!», - смеюсь я, ощущая давно забытый со времен первого поцелуя холодок в животе. «Ты тоже!», - усмехается он, - «айда до середины и обратно на перегонки?». «Прощайся!», кричу я, оттолкнувшись от принявшей нас уже тёплой как парное молоко воды, несусь в темноту. Она плещется почти у самого берега, над водой одна голова, копна распущенных волос, и безумный взгляд на лице: «Я сейчас утону», - кричит она. «Не дадим утонуть!», - вопим мы, бросаясь к ней на выручку. Она смеётся. Мы подплываем, берем её за руки. «Поплыли на середину?». Она кивает, втроем отчаливаем от берега. Молча плывем, ощущая обнаженным телом близость воды и ЕЁ близость. Медленно доплываем до середины реки. «Я кажется сейчас утону», - проговаривает она. Мы с ним, не сговариваясь, берем её руками за талию с двух сторон. Прикосновение к обнаженному молодому телу обжигает меня, мы уже плывем обратно. Выходим втроем из воды, она стесняется, но не прикрывается. Садимся около уже догорающего костра. Я обнимаю её с одной стороны: «Чтобы не замерзла», - поясняю я. Она прижимается ответно, я отвлеченно смотрю на костер, поглаживая её плечо. Чувствую тепло её ещё не высохшего тела. Смотрю на него, он гладит ей колено. Я смотрю на её лицо, она поворачивает голову ко мне, я касаюсь её губ своими, прижимаю к себе. Мы долго целуемся. Он отрывается от меня, поворачивает голову к нему, целуется с ним. Я глажу её по спине, проводу рукой по груди, ощущая нежность слегка влажной, пахнущей цветками и речной водой, кожей. Моя рука касается её груди, она сильно вздрагивает, но руку не убирает. Я медленно провожу пальцами по её маленькому нежному соску. Она прижимается ко мне, отрывается от него, говорит чуть слышно в никуда: «Я ещё никогда ни с кем. Я не хочу, чтобы больно». Мне на руку капает теплая слеза, она смотрит то на меня, то на него, её глаза блестят, она боится, но она улыбается. «Не будет больно», - шепчу я, осторожно проводя рукой внизу живота. Она шумно вздыхает, закрывает глаза, опускается спиной на траву. Я глажу, её по животу, медленно целую губы, волосы, шею, грудь. Она раздвигает ноги, он целует её там. Она шумно вдыхает воздух, словно задыхается, сжимает мою руку в своей. Её тело напряжено, словно натянутая тетива лука. «Не обижайте меня», - прерывисто шепчет она. «Не бойся», - безмолвно говорю я ей. Он приподнимается, медленно входит в неё, она вскрикивает, негромко, сжимает мою руку, я закрываю ей рот очередным поцелуем. Её тело изгибается, как очередная волна, кончившая свою жизнь на бетоне волнореза. Она шумно дышит, когда он входит в ней до конца. Она плачет. Густой голос льется из магнитолы, на деревьях, кроны которых трогают первые отблески просыпающегося солнца, повисла латинская мелодия из далекого Рио. Она улыбается. Она прикрывает глаза, все ещё сжимая мою руку. Мы меняемся с ним местами, теперь он ласкает её, а я рассматриваю её там, ещё недавно девственную. Крупные, но редкие капли крови на внутренней поверхности бедра и траве кажутся нелепыми кляксами в тетради первоклассника. Я вхожу в неё, чувствую, как узко и… мокро. Я наклоняюсь в её сторону, замечая, как он целуется с ним, и как быстро-быстро пульсирует жилка у виска. Я выхожу и снова вхожу. Она стонет, кусает его губы до крови, хватает меня свободно рукой за поясницу. Пять отточенных девичьих ноготков врезаются в мою спину. Я не чувствую боль, я весь в ней. Мы снова меняемся с ним, она не открывает глаз. Её губы ищут мои, её руки тянутся ко мне вниз живота, она боится, но её тело и её разум уже живут отдельной жизнью. Иногда она открывает блестящие от  слёз глаза, и со стоном их закрывает. Ей сейчас плохо, кажется мне. Она открывает глаза, когда я ласкаю её грудь. Улыбается. Снова закатывает глаза. «Мне хорошо», - шепчет она в предрассветную темноту теплого июльского вторника. Неожиданно мне на спину падают капли. Ещё мгновенье и на нас обрушивается теплый дождь. Река бурлит, мы слышим её утренний зов. Дождь тяжелыми каплями падает на костер, на наши голые тела, которые сплелись в узорно-невероятном клубке. Дождь взбивает вокруг нас фонтанчики грязи, но мы не обращаем внимания. Мы с ним наслаждаемся ею, она нами. Мы почти одно целое, мы вдыхаем каждую секунду, чтобы запомнить этот миг, этот момент, эту ночь. Наконец я падаю на траву рядом с ней, счастливый и обессиленный. Мы целуемся с ней, у меня одна ладонь в крови, я показываю ей, мы оба смеемся. Вот и ещё одной женщиной в этом мире стало больше. Я встаю, ищу в траве пачку, достаю грязную и промокшую от дождя сигарету, закуриваю.

Он тоже встал, сорвал большой подорожник, вытер хуй и пошел купаться.