У Фёдора Никифоровича была отдушина в жизни. Он убивал людей. Бывало, нагонит запоздавшего прохожего в подворотне и хрясть его по плешивому затылку сзади чем-нибудь несуразным, настольной лампой там или ещё какой мебелью. Так и осядет прохожий не узнавши, что же на ужин сготовлено у его жёнушки сегодня. Или зазнавшегося модного юнца, идущего навстречу, огреет с размаху метёлкой в грудь, а потом всё лицо ему веником затычет до неузнаваемости. И неспешной походкой отправится же, дармоед, куда ему надо, как будто ничего и не произошло. Идёт, лыбица и жизнь прекрасна. Воздуха полную грудь наберёт и выдохнет в поднебесье, птицам на воздыханье, старый выродок. Так вот оно, да только люди ж потом шушукаются в углу: ублюдок, говорят, развёлся, всё ему неймется, как бы не встретиться с ним на задворках вонючей подворотни.

Фёдор Никифорович только и знал, что плевать он на всё желает. У него свои прихоти. А коль хочется ему население изводить, так пущай, и не сметь ему мешать человек ведь творит помаленьку.

Управа на него нашлась недавно. Решили милицейским патрулём напугать. А Фёдору Никифоровичу всё ни по чём: опять озорничать вздумал, дряхлый обормот. Нашли уж посредь мостовой девицу двуногую, но безрукую. "Ах, как жаль: от потери крови умерла. Ну и хрен с ней, бывалую удаль не воротишь". - Рассуждал следственный инспектор Антош и почёсывал лысину. "Мёртвого не воскресить, так что пойду я домой дрыхнуть". На том следствие и порешили.

Новые жертвы объявились скоро, чуть только задребезжал рассвет, как нёсётся уже кухарка Прасковья и дико вопит: "Изверг опять бесчинствует! Не пора ль ему уж сгинуть?!". Тем временем мальчишки приставали к девчонкам, на что те, кокетливо отнекиваясь, отвечали немного погодя ещё с пущей страстью, чем упорные доселе кавалеры. Огромными порциями Фёдор Никифорович утолял свои жизненноважные потребности, истребляя одиноких посетителей ночных улиц, как воробей мошек и шафка кошек. Кусок стекла, обнаруженный у убиенного ныне в гортани, свидетельствовал о его необычных вкусовых потребностях, кои он удовлетворял таким вот способом. Однако без Фёдора Никифоровича не обошлось: и здесь подсобил, хрыч ненаглядный, помог таки решиться кусочек проглотить.

Машка вот только недавно прихорашивалась возле зеркала, а теперь её прихорашивают в похоронной конторе безумно романтично и ни капли не трагично, Фёдор Никифорович был в этом глубоко убеждён. Он не желал откликаться по имени, когда его окликнул сзади плюгавый полисмен. Он только засеменил прочь нервозной походкой старого паралитика, тут то его и настигла внучка Фяма, что была в конопушку до середины груди. Кровь из носа девочки полилась после первого же удара взбесившегося деда; что это он, в самом деле то, внучка ведь была ему родня. После второго удара девочку уже поздно было спасать, всё равно ведь издохнет, бедняжка...

А не пойти ли в сквер у реки, пронеслась сквернейшая мыслишка в дедушкином умишке. Это было бы чудесно, сам себе ответил старичок и, ковыляя, направился туда, опираясь на потрёпанный зонтик. В сквере всё как всегда, детишки играют, мамаши шныряют, зелень цветет, и водичка понемногу перетекает из одной формы в другую. И только Фёдор Никифорович присел на скамейку отдохнуть, как тут же к его ноге подкатился футбольный мячик и белобрысый мальчуган прибежал за ним следом. Милый наш старичок ничего ему не сказал, благо настроение было паршивое. Прищуренным взглядом Фёдор Никифорович посмотрел на юнца, на что тот приветливо улыбнулся и, схвативши мячик, убежал обратно. Тут то и понял Фёдор Никифорович, что круг замкнулся у него за спиной. Он сидел, не в силах больше вдыхать воздух. Зонтик, взятый им намеренно, лежал теперь подле его ног. Он и не пытался сопротивляться - просто сидел и смотрел на постепенно тускнеющий пейзаж на фоне бегающих ребятишек и улыбался. Он был рад, что ему удалось повлиять на что-то, что не должно было меняться. А теперь он умер и вознёсся на небо, где и продолжил свои непреднамеренные действия в пользу кого угодно, но только не его самого.