Поезд «Киев-Херсон». В полумраке плацкартного купе сидят мужик неопрятного вида, баба лет 55-ти, женщина с годовалым ребенком и я. За боковым столиком устроились еще два типа. Один неимоверно жирный, другой – среднего телосложения. Поезд еще не тронулся, но типы уже достали квашеные помидоры, черный хлеб, бутылку водки и два пластмассовых стаканчика. Все это аккуратно выставлено на бумагу коричневого цвета с жирными пятнами. Наш столик тоже стал быстро нагромождаться провиантом. Неопрятный мужик достал литровую банку какого-то маринованного салата, соленые огурцы, хлеб, колбасу и много чего другого. 55-летняя баба пытается открыть зубами пакет кефира, в то время когда женщина усердно кормит малыша печеньем. Ребенок кашляет, крошки летят на стол и на пассажиров. Поезд тронулся.

Типы начинают пить водку, а наш неопрятный мужик заводит беседу.
-Хороший малой. Казаком вырастит! - говорит он, указывая пальцем на ребенка.
Голос у мужика сиплый и некоторые слова он не договаривает, поэтому мамаша его не расслышала.
-Что вы говорите? - переспрашивает она.
-Я грю, огурец ему дай, казаку есть много надо, - отвечает мужик, доставая грязной рукой из банки огурчик.
Женщина принимает угощение, с которого ей на платье капает рассол. Кормить ребенка огурцом она почему-то не решается и поэтому просто держит его в руке. Мужик достает бутылку водки и предлагает нам выпить с ним хотя бы по чуть-чуть. Все отказываются. Тогда он решает непременно со всеми познакомиться. В процессе выясняется, что бабу зовут Людмилой Ивановной, женщину – Анастасией, а ее будущего казака – Машей. Не забывает мужик и про двух типов, спрашивая их имена. -Меня Анатолий зовут, Толик я, - говорит жирный басом.
-А я – Владимир Станиславович. Володя то есть, - представляется кореш жирдяя, - ну а сам-то?
-Знаете, как Гоголя звали?! – спрашивает мужик.
-Николай Васильевич, кажись, - отвечает жирный.
-Вот и я – Николай Васильевич! – говорит мужик, хлопнув себя по груди. После знакомства Николай Васильевич заводит рассказ о том, как он строил БАМ, о том, что сын его почему-то не любит и считает психопатом, и о том, что в Киеве он навещал свою старую знакомую Изольду Гавриловну. Толик и Володя его не слушают, они продолжают пить водку, чокаясь пластмассовыми стаканчиками, и создавая при этом характерный пластмассовый хруст. Пропустив бутылочку, они выходят в тамбур выкурить по папироске.

В это время наш мужиченка обнаруживает, что у него нет емкости, из которой можно было бы пить «горькую» и бросает взор на боковой столик, где мирно стоят два пластмассовых стаканчика, правда уже изрядно помятых. Он просит Людмилу Ивановну, которая сидит ближе всех к столику Володи и Толика, подать ему один из стаканчиков.
-Я один разок из него выпью, они ничего и не узнают, - говорит Николай Васильевич полушепотом.
Людмила Ивановна, немного подумав, соглашается. Но, видимо, понимая, что брать чужие стаканчики не хорошо, пытается провернуть эту не хитрую операцию как можно быстрее. Баба подается вперед своим тучным телом, молниеносно выбрасывает пухлую ручонку вперед, хватает стаканчик и, вернувшись в исходное положение, пытается поскорее избавится от добычи, бросая стаканчик на наш стол. Николай Васильевич, не мешкая, начинает хлестать водяру, на ходу придумывая тосты и чокаясь, то с чьей-то тарелкой, то с вилкой. За пять минут ему удается выпить чуть меньше половины бутылки, и он отдает стаканчик Людмиле Ивановне. Она тут же протягивается к боковому столику, что бы вернуть украденную на время тару, но не замечает возвращающихся Володю и Толика. Покраснев, она начинает она оправдываться, но, заикаясь, не может произнести ничего вразумительного. Подключается Николай Васильевич.
-Да это я попросил ее взять у вас стаканчик. На время. Просто у меня своего нет, а вы вышли…
Я ложусь спать. Но через некоторое время просыпаюсь о того, что кто-то ведет очень шумную беседу. Звуки доносятся со стороны бокового столика.
-Да я тоже БАМ строил. Че ты мне лепишь?!!! – басит жирдяй.
-Да успокойтесь, мужики! Не орите! – кричит Володя.
Николай Васильевич, который к тому часу уже присоединился к столику Володи и Толика, срывается и начинает сипеть еще громче. Возмущенный тем, что жирный усомнился в достоверности одной из его жизненных историй, мужиченка начинает материться и доказывать, что он казацкого рода, а значит, и врать ему не пристало.
-Да какой ты, в жопу, казак! Че ты мне трешь! – продолжает жирный
Далее следует трудно излагаемая на бумаге игра слов, кишащая страшной бранью. Люди из соседних купе начинают просыпаться. Некоторые из них пытаются пристыдить Толика, Володю и Николая Васильевича, мол, поздно уже, а вы шумите – спать не даете. На время собеседники замолкают. Я вновь засыпаю, но не надолго. Открываю глаза и вижу, что в купе народу стало побольше. Толик и Володя уже спят на своих полках. А с Николаем Васильевичем общаются трое здоровых лбов. Из разговора становится ясно, что лбы – милиционеры в штатском. Один из них начинает обыскивать мужиченку, но последний усердно сопротивляется, вопя, что он – казак, а стало быть, и по карманам у него лазить нельзя. Затем, озлобившись, Николай Васильевич начинает опустошать карманы брюк и пиджака, бросая их содержимое на спящую Людмилу Ивановну. Оказалось, что у мужиченки кто-то украл деньги, и не малые – 400 гривен. Правоохранители же предположили, что кражи никакой не было, и решили его обыскать. Поскольку из выкинутых на Людмилу Ивановну предметов денег обнаружено не было, милиционеры стали задавать вопросы проводнику, стоящему поодаль.
-С кем он водку пил? – поинтересовался один из лбов.
-Да вот… с ними, по-моему, - ответил проводник, указывая на спящих Толика и Володю.
Услышав эту фразу, жирдяй Толик, который лежал на верхней полке, мгновенно открыл один глаз и тут же зажмурился. Но поняв, что в этот момент на него смотрели все, он решил «проснуться».

Меня снова клонит ко сну и я, не дожидаясь развязки, засыпаю. Но, черт возьми! Вскоре меня будит один из милиционеров и просит, чтобы я накатал заяву на Николая Васильевича, где подтвердил бы, что он пил водку, громко матерился и не обращал внимания на замечания проводника. Тогда они смогут «снять его с поезда». Кстати, ни мужиченки, ни проводника в купе уже не было. Добрый мент поведал мне, что деньги нашлись у самого Николая Васильевича, и он так всех достал, что высадить его – дело благородное и общественно важное. Я отказался. Но желающие росчерком пера высадить мужичка с поезда нашлись. Пьяного Николая Васильевича высадили в 2 часа ночи где-то под Николаевым. На тот момент до его родного города оставалось ехать 3-4 часа. Мрачно безмолвно люди наблюдали за тем, как «казак», шатаясь, собирал вещи. Тупо глядела на Николая Васильевича и 55-летняя баба, которую подняли с постели, чтобы он смог достать свой багаж из-под нижней полки. Подгоняемый ментами, Николай Васильевич поплелся в сторону тамбура.
-Гоголь, - насмешливо крякнул кто-то из соседнего купе

Поезд тронулся

P.S. Как в дальнейшем сложилась судьба Николая Васильевича я, конечно, не знаю. А как хотелось бы знать! Может быть, Николай Васильевич стал почетным членом Украинского казачества. А может, он начал писать прекрасные произведения не хуже гоголевских. А может его замочили какие-нибудь отморозки там, под Николаевым, в 2 часа ночи. Кто знает… Конец