А.Р.

И тут он говорит, то есть думает про себя то, что хотел бы сказать, да не может выговорить:
-... и вот у тебя что-то такое происходит. Жизнь: что-то хорошее, что-то не очень - все помимо меня и не знаю я: хорошо ли это? Счастлива ли ты? Радоваться ли мне этому твоему счастью или схватить за руку, притянуть к себе и сказать, что я люблю тебя, все еще люблю. Я хочу сказать это так... жестоко, по-настоящему, больно сказать, так, чтобы уши заложило и все остальное тоже замерло. Чтобы больше ты не могла двинуться от этих слов.
Виноградов тянет сигарету и больше не может слушать ее телефонный голос. И молчит.

Он работник небольшой фирмы, чинит компьютеры, решает проблемы с софтом, чистит мышки, но чаще просто сидит в интернете или пьет кофе, ведя необязательные разговоры по icq. Вертит в своей голове выдуманные диалоги с женщиной, которую любит, а она его тоже любит, но только живет не с ним. Того она тоже любит. Наверное. Скорее всего. Она хорошая, красивая и честная.

Ему скоро 32. В ноябре. Это не скоро, но неотвратимо. Нужно придумать стол и убраться в квартире. Нужно позвать людей. Нужно с ними общаться. Нужно менять работу, потому что эта не приносит никакого удовольствия, кроме денег. Он ведет половую жизнь рака отшельника - неразборчиво и сезонно. Нужно попросить у Веры пару стульев для гостей. Порезать салатики. Водку Виноградов не пьет, но гости будут. Скорее всего накурятся на балконе травы с Кирилловым и Николаевым, пойдут обратно - говорить с остальными про НТВ, СТС. Последний фильм Ларса фон Триера. Потом можно еще в "ОГИ" сходить, но там уже не те вибрации.

- Вячеслав, у нас тут проблема с монитором, не посмотрите?
- Да, сейчас.
Виноградов сворачивает аську и идет на второй этаж. Монитор, скорее всего, придется менять.

- Ну, почему мы не можем говорить все? Почему мы не можем отключить эти никому ненужные фильтры? Даже с тобой, я ведь все понимаю, нам хорошо вместе и мы не можем друг друга ничем обидеть, но все равно не можем говорить все. Почему я/ты пытаемся защитить несуществуещее наше все, почему боимся, что тогда от нас ничего не останется? Только не отвечай мне.

Виноградов замечает странное уплотнение в районе предплечия левой руки, там где... Кажется, это место называется трицепс. Когда он его щупает, все его тело как-то сжимается, как будто это что-то - чужое и от него все зависит. Виноградов в течении трех дней постоянно щупает эту горошину. Некстати вспоминает, что все его родственники по отцовской линии умерли от рака и, естественно, считает себя смертельно больным.

- У меня, на самом деле, все в порядке. Иногда я представляю себе, что мы вместе. Что нам уже под шестьдесят и мы живем где-нибудь в Крыму. Это, конечно, глупо. Скорее, это похоже на какую-то детскую мечту, которую приятно мечтать, потому что ее невозможно исполнить. Да и не нужно исполнять. У тебя такое бывает?
- У меня такое есть.

Горошина рассосалась. На радостях Виноградов напивается и случайно заводит к себе домой сотрудницу. У них нормально все проходит, без эксессов, но Виноградов начинает себя чувствовать каким-то киногероем. Таким Робертом де Ниро. Таким немногословным и симпатичным дядькой под сорок. Вроде как неуверенным в себе и в тоже время неожиданно симпатичным. Незанудой.
Утром с Валей они почти не разговаривают, а так просто, молчат и жуют бутерброды. Ей нравится пейзаж за его окном. Там красная кирпичная стена с одним маленьким темным окошечком.
- Не знаешь, что там?
- Нет.
Виноградову самому становится страшно от собственного голоса и он идет чистить зубы.

- Это даже хорошо я думаю, что мы не были любовниками. Что-то не так? А? Там еще есть. Давай налью. Я это к тому, что нам с тобой не неловко, то есть ловко продолжать общаться не будучи вместе. Сейчас. Ну, это вроде как дружба, но более близкая, да?

День рождения проходит. Ему дарят новенький телефон, а еще рубашку и много всяких книжек. Книжки он, правда, не читает - уверен, что они хороши, но он никогда не любил читать, а телефончик ему понравился. Хорошенький. С цветным мониторчиком.
Его удивляет это женское свойство - радоваться вещам. Будто в них, симпатичных телефончиках, торжественных торшерах, пафосных диванах есть спасение. Не души, но тела.

- Мне кажется, иногда, что я проваливаюсь куда-то. Что меня засасывает или, наоборот, что я отсасываю себя. Не в пустоту, нет. Пустота - это абстракция и неудовлетворенность. Скорее, это похоже на уют. Место где все прекрасно, где все идеально, но только здесь мне хорошо и только мне здесь хорошо. И постоянно растет это ощущение вины, что за это тупое хорошо придется кому-то платить. Мне кажется, что благополучие это и есть первородный грех. Ты понимаешь?

Виноградов фальшивит, когда поет в ванне популярные песни и курит траву. Он безыннициативен. Он не несчастен, но очень к этому близок. Он сам себя наебывает в прямом и переносном смысле.
Сколько лет он пасет эту женщину, сколько лет он разговаривает с ней, но так и не может сказать, что думает в этот момент на самом деле . Их диалоги искренние, но не настоящие. Она все понимает, но ей просто хорошо с ним. Этого, конечно, мало, чтобы быть вместе.

- "Как-тебе-это, как-тебе-то, как вообще, видишь, слышишь, нормально, хорошо, что думаешь. Ухожу-ухожу. Только.., ах нет, впрочем, я, действительно, пойду. Что? Да нет, я такси возьму. Пока, пока, перезвоню". Иногда, правда, бывает что-то сверх этого, но как-то неловко и грустно потом очень... Тебе не скучно?
- Да, нет старик. Что ты... Давай просто докурим и я пойду, а то мне работать завтра.
- Ну, да. Ну, да.

Николаев уходит. Виноградов долго пялится в окно.
И, правда, что у них там в этом одиноком окошечке происходит?