Тридцать первого декабря в час дня, когда изрядно лилось солнце, сосед с пятого этажа высунулся в окно и начал орать "нарву цветов и подарю букет, той девушке которую люблю...", он пел и блювал одновременно; блевота сочилась по его густой бороде и негромко стучала о мой подоконник. Не то чтобы мне было неприятно, нет... Только по-свински как-то. А он всё пел и пел и блювал обоильно.

Окончив пение, сосед встал в раму и с криком "браааааамуууууууу" бросился вниз. Он гулко шлёпнулся пузом на водянистую землю и затих. Картина была невменяемой: немолодой человек, в белой майке и без трусов, лежал лицом вниз, недалеко от железного люка канализации, повсюду шипело собачье-кошачье дерьмо, а он лежал и уже не пел. Я смотрел на данную экспозицию около двух
часов, потом вызвал скорую. К приезду подвыпивших медиков он был уже мёртв.

Да нормальный то мужик был, нормальный. Как человек, конечно, гавно, а так ничего. Не пил особо, только дома, только в репу, в торгашах ходил, гараж около дома, жена тихая, только после застолья
начинала его скакалкой лупить, собака почти не старая, двое сыновей, один семь лет, другой пять, в штатах на стройке нелегально работают, что ещё человеку надо?! Живи да радуйся!

С наступлением нового года в двенадцать ночи его жена вышла с собакой во двор, обметив деревья она подошла к месту гибели соседа, задрала старую юбку и встала на колени, собака послушно подобралась сзади и залезла на хозяйку. Фрикции кавказца были грубы и по-животному невинны. Они совокуплялилсь перед десятками окон, но никто, кроме меня не видел их жёсткого секса, все
слушали речь президента, его жалкие пожелания, всматривались в его гнилые зубы и дряблое лицо. Пёс всё ускорял и ускорял свои движения, женщина тихо вздрагивала и мычала.

Исполнив задание собака отбежала от влаги хозяйки и, радостно виляя хвостом, начала носиться по двору. Соседка ещё около часа стояла в такой позе, потом встала, подозвала пса и поплелась домой.

Я был ошарашен, прошёл к ёлке, сел за стол, принялся жевать торт и меня стошнило, прямо в кружку с чаем. В туалете меня рвало уже по-обычному бойко и кисло, желудок трещал, выполняя высшие фигуры пилотажа. По всему телу стонал холодный пот, я вышел из клозета и упал на кровать. Голова трещала отбойниками, всю ночь-утро я ворочался и стонал, из глаз лились твёрдые, мятные слёзы.

Утром, нацепив рваные семейники, я побрёл на кухню выпить воды. Около входной двери кто-то двигал половик, я прильнул к глазку. На лесничной площадке была соседка: она опять стояла раком, а её пёс снова дёргался на ней, высунув язык. Это было ужасно и возбуждающе, я покрывался мурашками и пялился на них, лицо краснело, виски лупило кровью, голова надувалась, ещё немного и она бы лопнула. Я отошёл в сторону и присел на стул, окутал голову руками, но в мозг всё также ненавязчиво внедрялись звуки совокупления.

В спальне я навалил на голову подушки, зажимал пальцами ушные раковины, но сверху, неслись звуки скрежета собачьих когтей, неслось мычание этой грязной вдовы, неслась похоть и вонь псиной спермы. Меня опять начало рвать. Я выбежал в туалет, я выворачивал желудок, и через вентиляцию вкушал звуки неистового совокупления собаки и человека, меня рвало и рвало, рвало мои перепонки, мою веру, мои руки...

Двое суток я слышал только эти звуки, я не мог двигаться, я не мог стонать, я не мог говорить... На третьи сутки звуки прекратились. Обессиленый я встал с койки, я хотел есть, пить... Я опять подался на кухню. Подойдя к входной двери я опять погрузился в глазок, старая соседка опять была там, она стояла с голой, отвисшей, морщинистой грудью... и улыбалась.

Я упал. Упал на холодный линолеум и пополз снова в комнату, вокруг был только смех, сношение и белые белки, всё расплывалось в постельных тонах, всё трещало и совокуплялось.

Я открыл окно, свежий воздух рвал мою кожу, слезя глаза, я встал на подоконник и, прокричав " ... нарву букет..." вступил вниз, оплодотворяя свою новую, мёртвую жизнь.

Всё таже водянистая земля схватила моё тело, поломав несколько позвонков, пальцы замерзали, глаза замерзали, замерзало всё, слегка трясясь. А кошачье-собачье дерьмо тихо хрипело около моих закрывающихся глаз.

© 2003 ТОПОР.