Поскольку мы, как-то незаметно сьехали с морской тематики на мои воспоминания о детстве, хотелось бы немного развить эту тему (или раскрыть, как у вас тут говорят). Тем более, что тринадцать лет мне уже исполнилось.

В пионерском лагере (наверное сейчас уже нет ни пионеров, ни лагерей, в последнем я не уверен), в отряде (в котором оказался я), была одна девочка. Звали её Наташа. Мне постоянно везло на Наташ (специально, по имени, я их не выбирал, но всегда оказывалось, что новую знакомую, непременно зовут Наташа), Наташей была и моя первая учительница, и моя первая женщина, и первая жена, и первая любовница, и вторая жена, и мой секретарь (очень не люблю когда говорят секретарша), и даже мою бабушку звали Наташа (только не надо меня подначивать, будто у меня что-то было с бабушкой, ну даже если и было, вам-то какое дело до этого, вы же не знали мою бабушку).

Эта лагерная (имеется в виду пионерский лагерь), Наташа, была красивая девочка, очень красивая, она нравилась всем (подозреваю, что даже вожатым). И нет ничего странного, что и мне тоже. Я был необычайно настойчив, и у меня было одно преимущество - я был из другого города. И вот я овладел ею. Но что значит овладел? Я даже толком не знал, что надо делать. Вернее, что надо делать знал, но как это делать, чтобы правильно - не знал. А тут ещё и досадно мешающие вожатые, воспитатели, старший вожатый, а командовал ими и поучал, как правильно надо мешать, сердитый начальник лагеря (пионерского, разумеется).

Ответственные вожатые и воспитатели - зорко следили за тем, что бы девочки спали в своих палатах, а мальчики в своих. Что делать? Кто-то уже задавал подобный вопрос, но не помню, что ему ответили… Нельзя сказать чтобы у нас совсем ничего не было с Наташей. Было. Но в зачёт не идут всякие там поцелуи, обнимания - всегда хочется большего. Но понимаете, какая беда, по моему детскому разумению (наивная молодость), все контакты (естественно половые), непременно должны были случаться ночью. Как глубоко я заблуждался…

Это уже потом я узнал, что даже наоборот. Ночью, никаких контактов не бывает. Ночью все спят. Особенно мужья и жёны. Ложатся, отворачиваются друг от друга, и сладко спят. А если один из них не отворачивается (это может быть кто угодно, один из двух, мало ли кому что в голову придёт), то другой (отвернувшийся), повернувшись (недовольно), начинает этому не отвернувшемуся - терпеливо и проникновенно обьяснять, как он (уже отвернувшейся и собравшийся спать), устал сегодня на работе, что день был трудный, наверное, самый трудный за последний месяц, и что очень хочется спать, и что вообще, жизнь - сложная штука, а завтра рано вставать на работу, и у него назначена важная встреча, и что сегодня у него сильно болит голова (возможно завтра будет дождь). Одним словом, проникновенно убеждает, что этого ну, совсем не может быть (во всяком случае сегодня). Обычно, обьяснивший, отворачивается (надеясь, что очень доходчиво изложил суть дела), а тот кому это так долго обьясняли, отворачиваться совсем не собирается и просто таки желает услышать ещё более подробные обьяснения (причины невозможности этого), причём желательно с доказательствами. Полученные доказательства (какими убедительными бы они не были), его совсем не убеждают, разговор может продолжаться, до самого утра, так незаметно проходит ночь.

Если это не муж и жена, а скажем сослуживцы или случайные знакомые - до ночи они не дотягивают (какую же надо иметь силу воли). Да и какая у сослуживцев может быть ночь? Семьи (свои) у них могут быть, а ночи - нет! Может быть только день. И он весь, в их полном распоряжении. В случае отсутствия семьи у одного из них (или у обоих, что значительно облегчает реализацию задуманного), ночи опять таки не может быть. Все дорожат своей свободой и не позволяют никому на неё посягнуть.

Но всё это я понял потом. А пока моё юное тело изнывало от желания, и бессердечные вожатые всячески старались продлить эту пытку. Помог случай. Как раз в то же время подобные муки начали испытывать наш вожатый, и воспитательница девочек (к тому времени они попривыкли, и уже оценивающе посматривали друг на друга). Но они умышленно чинили себе (и нам), преграды (воздерживаясь), ибо понимали, что долг, работа превыше всего и надо контролировать нас (детей). Как садисты какие-то (в отношении нас), как мазохисты (в отношении себя). Наконец у них хватило здравого смысла осознать, что партия подходит к концу, и они могут никогда больше не удовлетворить этот взаимный интерес, и, наплевав (самым решительным образом), на выполнение непосредственных своих обязанностей (присматривать за нами) - предались любовным усладам. Путь был открыт! На второй день мы с Наташей договорились о встрече (ночью).

Ночь была лунная, всё как на ладони, и я очень боялся, что ей не удастся уйти незамеченной. Я стоял в тени кипариса (стараясь слиться с ней, что бы не быть случайно обнаруженным каким-нибудь другим вожатым, спешащим к другой воспитательнице), с зажатым под рукой одеялом (я всё предусмотрел, даже досадные кипарисные шишечки сгрёб в кучку расчистив место), упоительно стрекотали цикады, звёзды многозначительно перемигивались, а внизу, шурша галькой, нервничало нетерпеливое море. Сердце моё сладостно замирало и учащённо билось.

И она пришла! Радостно волнуясь, не успевая справляться с подступающими волнами вожделения, предвкушая нечто восхитительное, я сделал первый шаг навстречу Наташе. Но! Случайно взглянул на её ноги, на ней были сланцы. Дура! Зачем она их надела! Даже при лунном свете я увидел невероятно (до отвращения), короткие пальцы, причём все они были одной длины (словно старательно отрезанные по линейке, и с малюсенькими ноготками, почему я раньше не замечал этого). Чувства улетучились мгновенно. Я понял, что, как женщина, она меня больше не интересует. "Не судьба" - сказал я, глядя мимо неё, и направился в палату. Небо обрушилось. Из широко открытых глаз Наташи катились слёзы, и падающие звёзды отражались в них, цикады, понимающе притихли. Я шёл в этой оглушительной тишине (звёзды неприятно покалывали шею, плечи), и старался не оборачиваться. Я прекрасно знал, что происходит у меня за спиной…

2003 год

Степан Ублюдков писатель-прозаик, философ, отьявленный негодяй.