Егорка проснулся полчаса тому, но ленился открывать глаза. Хотя, надо признаться, не ленился, а отдалял миг пробуждения. Странно. Он ждал этого дня целый год и даже сорвал однажды сразу несколько листков с календаря, висевшего в кухонных владениях бабушки, чем вверг её в пучину хронологических недоразумений, а себя в пучину бедствий, выразившихся в показательной субботней порке. Но ожидаемый день настал, а Егорка, зная что Обещанное близко, лежит себе в кровати и наслаждается последними минутами ожидания. Он слышит сквозь затворённые двери предпраздничную возню, хлопанье бесчисленных дверок, далёкое кухонное шкворчание вперемешку с бабушкиным ворчанием и заговорщическое бубнение мужских голосов. Странно, но Егорка, слушая, понял вдруг, что ожидание Обещанного гораздо слаще Обещанного самого, тем более когда природа Обещанного хоть и считается тайной, но известна и основана на вере в двух, главных пока для Егорки, людей чьи голоса и доносятся сквозь двери, становясь громче с каждой секундой.

Голоса стали совсем громкими, двери растворились, быстрые шаги и комнату озарил свет из-за раздёрнутых рукою отца штор, а дед веселой скороговоркой зaкричал: "Э-э-э, Егорша! Спишь?! Всё проспишь на свете. Вставай, мойся да одевайся. Твой день пришёл. Все ждут, да и обещанное дожидается!" Егорка не в силах более притворяться, соскочил с весёлым смехом с кровати и прокричал: "С добрым утром!". "С днём рож..."- начал было в ответ отец, но осёкся под строгим взглядом деда. "Рано ещё поздравляться-то, допрежь Обещанное надо дать" - назидательно вымолвил дед. Тут же Егорку отправили мыться, одеваться и по прошествии получаса он вступал в озарённую солнцем гостиную, посредине которой стоял изобильно уставленный разнообразными яствами стол.

Бывали, бывали уже дни рождения у Егорки, но каждый раз он, входя в празднично убранную гостиную, робел и останавливался на полпути к столу, стоял под перекрестьем трёх женских взглядов. Мама и бабушка смотрели обычно на Егорку строго, а переведя взгляд на сияющих, подталкивающих Егорку сзади мужчин, добавляли во взгляд свой осуждение. Сестра же смотрела мельком, моталась по гостиной как обычно, нигде не задерживаясь и не имея видимой цели для своих передвижений. "Ну, што... Тянуть нечего. Пойдём-ка, Егорка, благословясь. Обещанное дадим, обучим маненько, да и к столу", - сказал дед (хоть и крепился старый, да самому, видать, невтерпёж было). Отец одобрительно промолчал, а с женской стороны послышался недовольный ропот. "Да што вы такое придумали, мал ещё. Ну и што ж што обещанное. Подождёт пускай, подрастёт. Вздумалось вам. У него ж и не получится ничего",- вскинулась, добродушная обычно, бабушка. Мать робко поддакнула. Егорка съёжился сам не рад, но положение спас дед. "Цыть! Коли настала пора Обещанному, то так тому и быть! Раскаркалась! Ищо посмотрим получится или нет.", - с такими словами дед подтолкнул растерянного Егорку вкупе с растерянным же не менее сына своего отцом к дверям в заветную комнату. Вслед им, застыв на месте, смотрела завистливым взглядом Егоркина сестра, ей не суждено было познать Обещанное. С годами зависть её перерастёт в материнское поддакивание, а затем в старушечье ворчание замыкающее тягу к Обещанному, к тому чтобы оказаться сверху, растопырить бесстыдно ноги и управлять сопротивляющимся человеческой воле пространством. Но, увы, не женский это удел.

"Французская штучка", - выдохнул отец. "Русская!" поправил дед. "Французская!". Дед хотел было урезонить, да махнул рукой. Не до того было, час обладания Обещанным настал. Они оба смотрели как робкими шажками приближается к Обещанному Егорка, смотрит зачарованно-испуганно, гладит несмелою рукою манящие изгибы. Смахнул слезу дед, толкнул отца в бок и кинулись оба помогать, напутствовать. "Так, так... Ногу закинь, вот через бок эдак, да не так, во-о-т, туда... Опускай. Укрепись теперь... Да ты не бойся, бери двумя руками, повороти... Не жалей! И себя не жалей!.. Наддай! Двигай смело, прямо телом налегай... Так, давай! Помни, ты хозяин, как телом прикажешь - так и будет. Не робей! Крути, крути... Да не так, эдак вот крути, подкручивай... Держись прямее... Во-о-от, во-о-о-т, не останавливайся таперича... Смелее, смелее! Ай молодца!.. Теперь сам, сам давай!.. Пошёл!.. Вот так!.."

Распахнулись двери и, сияющий, влетел в залу Егорка. " А вы не верили! Вот! Сам катит!",- с порога крикнул сияющий дед. "Сам, сам", - пробурчала по привычке бабушка, - "сам да не сам, небось оба направляли, са-а-ам". Но уже не могла сдержаться, улыбнулась добродушно, прикрикнула на детей: "Эй, Танюшка, хорош глазеть. Пока дамского седла на нём не будет и думать не смей. Егорка! Хорош колесить! Давайте к столу все. Отпразднуем наконец, а то умаялись ждать вас."

В середине праздничного обеда, за переменой блюд, дед не удержался-таки и, кивнув на блестящий никелированными частями, оставленный Егоркой чуть ли не посреди гостиной велосипед, сказал ехидно отцу: "Купца Артамонова это придумка. Самая, што ни на есть не французская, а, напротив, русская штучка. Так то вот." "Да ладно вам, папа, русская так русская, главное обещали и подарили", и, уже громко, поднимая бокал, - "с Днём Рождения, Егорка!"

С Днём Рождения!

2003.09.20