ВНИМАНИЕ!!! (Ахтунг) Спешу заранее абратить внимание аудитории на то, что креатиф ДЛИННЫЙ, сцука. Поэтому все алигафрены, кичащиеся тем, что в жизни не читали ничего длинней "похождений курачки Рябы", однозначно отсюда дальше не читают, и поэтому не оставляют потом дибильных каментоф, типа "нахуя стока писал", или там "не понял пра што, так как нихуя не дочитал".
Это бля написанно не для вас, а писал я стока нахуя, что короче не напишешь. Тех же, кому не в падлу прочитать что-то, что немного длиннее инструкции от японскава электрочайника – я приглашаю причастицца к моим глюкам.

* * *
Вечерело. Над одним из пригородов Рамаллы - безвкусной свалкой уродливых каменных домиков, облепивших вкривь и вкось изножье массивной горы - словно ракушки борт морской баржи - царило гнетущее безмолвие. Все, казалось, замерло в преддверии какой-то близящейся бури. На кривых улочках ни движения. Где то в лабиринте построек хрипло и сварливо залаяла собака, другая лениво откликнулась. Из за гор смутно донесся гул вертолета. На тонкой башне минарета, в комнатушке муэдзинна под торчащим на шпиле ржавым полумесяцем закашляли и зафонили динамики. С минуту оттуда ничего кроме свиста и шипения слышно не было, а затем над пропитанным багрянной гуашью заката поселком потянулась упивающаяся своей заунывностью вечерняя молитва. Солнце медленно покатилось за горы расплавленной медной монетой.

Посреди заброшенного поля, разделенного на малюсенькие участки каменными заборчиками высотой по колено, араб с обмотанной полосатым махровым полотенцем головой грузно спешился с осла. Вытащив из перевязанных бечевками груд наваленного на осла мусора потертый молитвенный коврик, он расстелил его на земле; снял висевший через плечо укороченный автомат Калашникова и бережно положил рядом. Определив направление на Мекку, араб опустился на колени.

Внезапно резкие вспышки света где-то сбоку, на перефирии зрения, привлекли его внимание. Повернув свою тряпичную голову, он огляделся вокруг через обмухренные глазные амбразуры. На поле вокруг царило запустение. Усилившийся на закате ветер гнал жиденькую пыль, и раскачивал массивные фиолетовые бутоны метровых сорняков. На одном из огороженных участков валялся на боку обугленный остов автомобиля, сквозь который давно проросли те же сорняки. (Как он туда попал, непонятно – то ли перелетел через заборчик, то ли заборчик построили вокруг, невесть зачем). Позади виднелись постройки и шпиль минарета, а на противоположной стороне поля был высокий холм – его крутые склоны покрывали валуны и россыпи строительной щебенки, а на самой вершине нелепо торчал серый бетонный циллиндр, похожий на гигантский шотовый стакан. Там, откуда циллиндр рос, все было обмотанно колючкой и навалены зеленые мешки с песком, а на самом его верху угадывалась черная щель, из которой и отражался замеченный арабом свет заходящего солнца. Обладай араб нечеловечески острым зрением, он разглядел бы под багровым отблеском выпуклые линзы бинокля, а за ними такие же багровые, невыспавшиеся, обкуренные глаза, с мрачным отвращением расматривающие его самого.

- Нет, ты прикинь, какая сука! – сказал, не отрываясь от окуляров, Дима.
- С калашом шляется в открытую прямо, и не боится, падла, что завалят. Смотри, сейчас прямо тут молится блядь будет.

- А чем это вам не по духу, многоуважаемый сэр – ведь временное перемирие же. Имеет место быть, типа, - философки изрек Слон. – Вот и не боятся, знают что мы не нарушаем. Отменят, тогда быстро испугаются, уебисча. Не отменили еще, кстати?

- Неа, – ответил Дима.

- Жаль. А то был бы повод этого арабая грохнуть. Хотя, потом разборки, трибуналы, комиссия чтобы выяснить почему и зачем, и комиссия, проверяющая адекватность комиссии... Не знаю, стоит ли оно того, даже. Стоит ли один араб с вшивым ослом стольких мытарств душевных, а, Димон?

- Неа, – снова ответил Дима.

Слон развалился в углу на стуле, и уже час вяло ковырял армейским швейцарским ножом железную армейскую банку с консервированными армейскими персиками. Зеленая армейская форма Армии Обороны Израиля (или сокращенно ЦАХАЛа), слегка вздувалась на его довольно таки немаленьком теле. Козлиная бородка вкупе с бритой головой и мудрым прищуренным взором придавала ему сходство с какой то братанской поднакачанной вариацией доброго дедушки Ленина. Кроме того, Слон был неуставно небрит, и еще более неуставно обкурен. Бронежилет свой он неуставно кинул в угол, небрежно прислонив сбоку заряженный автомат М-16, а на его бандитской физиономии проступали признаки безмятежного философского размышления, смотревшиеся на ней несколько странно. Дима, однако, уже не удивлялся этому, ибо принадлежал к немногочисленному кругу людей, знавших истинную Слоновью натуру.

Сам же Дима был не столь колоритен. Вида весьма заурядного, среднего роста, худощавый, сероглазый и курносый, он стригся коротко, и тщательно брился каждый день, чтобы ненароком не получить дисциплинарное взыскание, и не лишится ожидаемого выхода домой из за такой хуйни, как лицевая растительность. От постоянного бритья щеки Димы вечно краснели, а форма на нем как правило была мятая, так как он не умел ее складывать. На людях Дима робел, а офицеров боялся, даже наитупейших. Тем не менее, большинство девчонок на базе находили его привлекательным из за постоянного печально-отрешенного взгляда, коим он взирал на все окружающее. Они считали такие взгляды неприменным атрибутом каждой глубокой личности, и пытались сымитировать похожие, заигрывая с ним в столовой. Встречая такие странные взгляды, Дима приходил в недоумение и пугался, поспешно переводя собственный взгляд обратно в тарелку. Всегда такой боязливый, он и сейчас не снял бронежилет, в отличии от Слона. Автомат свой Дима держал на коленях, на случай внезапного нападения фашистоф, часто проверяя пальцем предохранитель.

В то время, как Слон дослуживал уже 4-й год, полученный им поверх номинальных трех лет ЦАХАЛовской службы за многочисленные самоволки, и последующие многочисленные отсидки в армейской тюряге - Дима только-только со скрипом подваливал к концу второго. Армия его заебала, и все время очень хотелось домой, но домашнее спокойствие и семейный уют ему светили ему не раньше, чем через две недели (а то и через три, а если не дай Бог начнуца канкретные разборки с палестинцами, то ваще хрен знаит када).

Слон же, напротив, временами проживал один, временами с какой нибудь бабой, черт знает где, и, по видимому, ему было неважно, где зависать – дома, или в армии. Как-то Слон даже признался Диме, что в армии ему "более по кайфу, потому что впечатлений больше".

Дима уныло посмотрел на Слона. Литровая железная банка, которую тот вертел в руках, пытаясь открыть, несла на себе зловещее клеймо, единолично олицетворяющее все то, что отравляло Диме жизнь. На ее выпуклом боке, поверх аппетитной фотографии оранжевых персиков была жирно пропечатанна ивритская буква Цадик, забранная в кружок. Такая фигня красовалась на каждом отдельном кусочке армейского имущества, чтобы каждому было ясно, что имущество это именно армейское, а не чье то там еще. Дима оглядел себя, и насчитал по меньшей мере две дюжины черных кругляшков с буквой цыц на себе самом, на своей форме и снаряжении. Для Димы эта зловещая цыц являлось сокращением не только от слова ЦАХАЛ, но заодно и от всего, что было с этим словом связанно – с бессонными ночами и вечной канонадой за горами; с узкой амбразурой в сером бетоне и торчащими из нее пулеметными стволами – чернильно-черными ребристыми палками на кровавом фоне заката; с Рамаллой и засранным полем с понуро стоящим там ослом; с неистово молящимся Аллаху гнусным арабом с полосатой махровой головой. И, разумеется, с марихуанной, старой доброй леди Мэри-Блядской-Джейн, благодаря которой все вышеперечисленное казалось Диме уже далеко не столь тягостным.

В находящийся на уровне 4-го этажа круглый флэт, где зависали Дима и
Слон, надо было карабкаца по узенькой винтовой лесенке, цепляющейся за внутреннею стенку гулкого полого циллиндра. Этот подьем, довольно рискованный и сам по себе - в тяжеленном керамическом бронике, с полными карманами аммуниции и прочих аксессуаров, болтающейся за спиной идиотской железной метлой автомата, в стальной каске, да еще и по обкурке - превращался в натуральную ебучую борьбу за выживание в духе дешевых телешоу. Возможно, это было задумано как халявное испытание для духа и тела военнослужащих, но Дима всегда считал, что это сделано для того, чтобы их было труднее взять штурмом. При этом ему всегда мерещились страшные, обвешанные динамитными шашками палестинцы в своих неизменных клетчатых рубашках, глухим ночным часом гуськом ползущие по винтовой лестнице на карачках, с кривыми ятаганами в зубах и диким огнем в глазах, и Диму передергивало.

Обстановка "пиллбокса" - как по военному называлась нелепая бетонная штука - была весьма скудна. Очевидно, коммандование считало, что заточенные в ней на 8 часов солдаты будут тем бдительнее, чем аскетичнее будет их быт. (Скорее всего, оно руководствовалось мыслью о лесных отшельниках, не зависящих от материальных удобств, и достигающих таким образом единения с природой и чрезвычайной наблюдательности). Даже двери в комнате не было, а была зияющая дырка в полу, в которую запросто можно было грохнутся, на секунду замечтавшись. Из удобств, кроме стула, на котором развалился Слон, в комнате имелся стол, стоящий под узкой прорезью длинной в половину стены. За столом сидел на втором, и заключительном стуле сам Дима, мрачно фтыкая в бинокль на открывающийся сквозь прорезь вид. На столе перед ним стояла зеленая полевая рация, временами разражающаяся треском и обрывками чьих-то перепалок, лежал бинокль, а еще "Дневник Дежурного", в котором никто и никогда кроме похабщины ничего не писал. Тем не менее, "Дневник Дежурного" всегда свято находился на предписанном ему, подле дежурного, месте. На вырваной из дневника страничке возвышалась горка плана, и лежали россыпью сигареты МальборО. Еще на столе лежала почитываемая Димой книжка "Баттлтек – Офигенные Боевые Робаты Ниибацца".

Кроме этих важных предметов первой необходимости имелся лишь огромный железный армейский шкапф, стоящий у стены, напротив прорези. Угрожающе прогибающиеся полки шкапфа были забиты боеприпасами и гранатами вперемешку с засохшим печеньем, сухим пайком и бутылками из под кока-колы, а его ржавые двери испещренны с обеих сторон многочисленными заумными высказываниями, наставлениями, инструкциями кому, как и куда идти, матом на русском и иврите, и схематическими рисунками половых органов обоих полов. Подобное творчество покрывало так же и стол, оба стула, большую часть стен и потолка, рацию, и весь бинокль за исключением линз. Единственными из предметов обстановки избегли шаловливых рук армейских вандалов лишь стоящие у щели на турелях крупнокалиберные пулеметы с заправленными лентами. Пулеметы глянцевито поблескивали свежей смазкой, и глядели наружу двумя невыразительными черными зрачками. Дима как то взвешивал идею написать на пулемете что нибудь монументальное, например "ХУЙ ВОЙНЕ", но не решился – заложенное на курсе молодого бойца уважение к оружию сидело глубже, чем он думал. Зато вместо этого Дима написал на шкапфовой двери: "То, как тебя ебут здесь, это ничто по сравнению с тем, как твою девушку в это время ебут на гражданке". У самого Димы девушки не было, и, поглядев сейчас на собственное творчество, он погрустнел, хотя обычно взирал на надпись с неким мрачным злорадством.

Слон наконец то открыл консервную банку. Сладко запахло персиками и домом. Перед Диминым внутренним взором мигом предстала плантация, над которой прохладный благоухающий ветерок нес, кружа, мириады белых лепестков; он услышал в голове выкрики детворы, играющей в тенистых проходах между деревьями; там, где постепенно наливались сочной мяготью сотни аппетитных персиков; Дима услышал даже гул тракторов, на которых восседали коренастые, загорелые дочерна, веселые сельскохозяйственные дядьки в широкополых соломенных шляпах, и даже казалось почувствовал исходившую от тракторов вибрацию. Потом наваждение ушло, персиковая плантация сменилась наглядной плантацией сорняков за окном, молитва на арабском вновь резанула по ушам, а гул и вибрация остались – где то неподалеку на гору карабкался патрульный танк, противно визжа гусенницами, и неистово взвывая мотором.

Дима с сомнением посмотрел на оранжевые персики, аппетитно теснящиеся в банке, потом на горку плана на столе, и неуверенно спросил:

- А может, еще курнем? Типа для аппетиту, штоб свин пошел? Да и вообще попускает уже...

- Давай забивай тогда, – сказал Слон. – Мне возится в падлу. С табаком не мешай, там и так его дохрена.

Дима предусмотрительно встал сбоку от щели, чтобы ненароком не подстрелили, выпотрошил наружу табак из мальборины, и приготовился уже начать загребать получившейся емкостью вожделенные зеленые комочки, как внезапно ему в голову пришла тревожная мысль, и он замер. Тонкая бумажная трубочка застыла над планом, словно стервятник, учуявший опасность, и замерший в нерешительности над падалью, которой решил подкрепится.

- Слышь, Слон? – сказал Дима обеспокоенно. - А что, если вдруг коммандир Моти бля со своими любимыми проверками приедет? Его же целый день не было, вот щас он как раз и приедет, а тут духан стоит, он и запалит конкретно, что мы обкуреные... И выебет...

Слон почесал голову под каской прежде чем ответить.

- Ну и что коммандир Мотя, бля? – спросил он. – Во первых, специально он не приедет, и так после вчерашней ночи задроченный, в комнате своей валяеца под кондицыонером с телефоном отключенным, вот его весь день и не слышно. Разве что за задницу возьмут, комбат или еще кто там, или херня какая приключица, и ему придется мимо нас пиздовать. Во вторых, пока он, падла, будет грохотать на лестнице смерти, мы его сто раз услышим и все палево спрячем в шкапф, а духан тут и так всегда конкретный, известно ведь, как магавники начнут траву конфискованную жечь, так вся база под кумаром ходит. И в третьих, у тебя что, на лбу написано, что ты обкурился? Может, ты устал очень, бедный. Усталый, обкуренный, один хрен ибло осоловевшее и глазки красные. А ты еще очочки наденешь. Верно я говорю?

-Ну... да вообще то... – сказал Дима. – Хотя какие, бля, очочки ночью бля...

- Не сцать, цивильные очочки всегда канают, – сказал Слон. – Ты по жизни нерешительный какой-то, достал уже. То он хочет пыхать, то боится пыхать, то домой сбежать хочет, то не хочет, то баба ему нравица, то нет. Делай – или не делай, как говаривал Мастер Йода. Забивай давай!

Дима хотел было возразить, что самому Слону его побеги домой не принесли ничего хорошего, кроме лишнего года этого военного мозгайобства, но потом подумал, что Слон в общем то прав насчет нерешительности, так что он молча последовал его совету, и стал забивать. Через минуту свежеприготовленный косячок весело задымил и затрещал пропущенными Димой семенами.

Слон глубоко затянулся, закрыв глаза откинулся назад, и расплылся в ухмылке.
Потом вдруг, словно вспомнив что-то, резко подался вперед, и уставился на Диму.

- Кстати, Димон, помнишь ту тему которую я тебе на прошлом дежурстве толкал? – выдохнул он, с каждым словом выпуская изо рта сизые клубочки густого дыма, словно какой нибудь сказочный эфрит.

Димон, неотрывно следивший за подрагивающим в руке Слона косячком, пробурчал нечто невразумительное. Слон всегда именовал его Димоном, когда хотел толкнуть одну из своих философских тем. По обкурке Слона, как он сам выражался, "пробивало на погрузицца", и когда это случалось, обычно неразговорчивый Слон после некоторых раздумий начинал изливать теории, одна причудливее другой, казавшиеся многим людям бредом абсолютного шизофреника. Многоим, но только не Диме. Он всегда был рад послушать очередной загруз Слона; достаточно образованный и начитанный, Дима умел отличить полную чушь от того, что только казалось ею на первый взгляд. К тому-же, Диме было известно, что сам Слон куда образованние и начитанние его; импровизированная библиотека в его комнате на базе повергала непосвященных в ужас – там Ницше соседствовал с Кантом и Конфуцием, а пролегающую между ними бездну заполняли тонкие корешки оккультных изданий, книги по квантовой психологии, какие то подпольные журналы без названий и картинок; довершал картину массивнейший том Генри Киссинджера по внутрегосударственной политике, в добавок ко всему еще и в английском оригинале. Конечно, от некоторых Слоновьих тем и вправду попахивало дурдомом, но все они были достаточно теоретически обоснованны, чтобы заставить по крайней мере задуматся, а кое какие и вообще неделями бередили голову, не давая спать по ночам.

Слон передал косяк Диме, и стал смотреть как тот курит. После пары затяжек
Дима заметно повеселел, и стал припоминать, что же именно за тема толкалась на прошлом дежурстве. Тогда, помнится, в Рамалле шла крупная операция, и рация всю ночь лаяла бесконечной чередой сухих, отрывистых комманд, отдающихся мифическим "номером один", остальным номерам поочередно. Номера поспешно подтверждали получение инструкций, иногда боязливо переспрашивая - Номер Один был по видимому из крутых, чином явно не ниже полковника. Арестованных палестинцев уже погрузили на грузовики, а бронетехника строилась колонной вдоль ведущего из Рамаллы шоссе, чтобы прикрывать их отход. Дима и Слон смотрели на колонну – длинную светящуюся гусенницу, ощетинившуяся усиками прожекторов, когда вдруг какой то танкист заорал по рации, беспрецендентно вклинившись посередине устроенной Номером Один пафосной переклички. Понятно было лишь то, что кому-то пальнули в голову, и нужна воздушная эвакуация. Медицинская вертушка уже искала, где ей сесть, шаря прожектором по непроницаемой завесе поднятой ей-же пылищи, когда выяснилось, что кому-то невероятно повезло -
зачем-то высунувшемуся из люка коммандиру танка. Снайперская пуля пробила его каску насквозь, срикошетила от ее внутренней поверхности, и, обогнув голову, завязла в твердом стальном ободке. Полевой медик восторженно матерился, описывая каску, и миграцию пули по рации Номеру Один, матерившемуся ничуть не менее восторженно. После всей этой истории Слон спросил... что же он спросил...?

- Мы говорили о том, что такое "чудо", - сказал Слон. – Помнишь? Мы еще решили, что чудо это событие, записанное людьми со слов других людей, которые знают о нем понаслышке, гы гы. А я после этого подумал, короче... мне кажется, что настоящие чудеса все таки бывают. Очень редко, базара нет, и не всем дано их увидеть, но они бывают, сцука.

- Это ты про хуйню с каской, что ли? – спросил Дима, усмехнувшись. – Нас как раз на эту тему после того случая пробило...

- Да нет, какая там нахуй каска, - сказал Слон. - Каска это, бля, слепая удача, фортуна, мол. Дернул бы тот чувак своей башкой немного не в ту сторону, и мы сейчас не чудо бы обсуждали, а жизнь после смерти. Но вот ты подумай. Например такая хуйня, как воскрешение мертвых. Помнишь, Иисус практиковал? Чем не чудо?

- Эээ, ну, во первых не то чтобы практиковал, но да, был типа случай, - стал вспоминать Дима. - С Лазарем этим... "Лазарь, выйди вон", и так далее. Но кто тебе сказал, что это было именно чудо? В Библии написанно, что Лазарь несколько дней как умер, но хуй знает, может это кома была. Может, он притворялся просто. Смотри, я не спорю, что был такой человек – Иисус. Но что именно он мог, это еще вопрос. Толпа всегда легко ведется на трюки, тем более две тыщи лет назад, а потом записи об этом еще и приукрашивали все, кому не лень. А может быть, у Иисуса, кстати, просто технология была. То, что раньше считалось чудом, сегодня обычная наука. Ты же сам, помнится, толкал тему, что Иисус вааще может быть путешественником во времени, или даже агентом инопланетян. Так хули, не напишут же тебе в Библии "и вошел Иисусе в пещеру, где лежал мертветс, а за ним въехал стандартный полевой реаниматор на колесиках, модель 2761-го года"? Так что тут вопрос спорный, с воскрешением этим...

- Ну ладно, пример галимый, - сдался Слон. Ладно, вот тебе еще один, тоже Библия кстати. Правильно, когда евреи исходили из Египта, перед ними море расступилось? Бля, такое ведь не придумать никак. Известно, что вокруг каждого факта нарастают горы пиздежа, но изначальный-то факт ты не изменишь! А тут тебе и в Библии христианской записанно, что море расступилось, и в Торе еврейской, да и устные предания об этом передаюца в релегиозных семьях и по сей день, от отца к сыну. Даже в самих бля приданиях есть инструкция, "передай детям". А зачем, интересно? Явно ведь была такая фигня, иначе как они море перешли то?

- А может, море как раз измельчало? – неуверенно возразил Дима.

- Ага, а вся Египетская погоня в нем потом потонула нахуй, с конями, колесницами и всеми прибамбасами? Нефига себе измелчало. Нет братан, оно расступилось, сцука, даже гравюры старинные есть, я тебе покажу в книге – там в натуре как бы туннель, или стена из воды – мотив везде одинаковый. А как, как такое происходит? Если мы не верим ни в Бога, ни в корабль инопланетян, избравших сынов Израиля своим проектом по блядской "социологии инопланетных расс", и проложивших для них проход своим гравитационным лучом, или тахионной перделкой, или что они там применяют?

Теперь сдался Дима.

- Дааа... - пробормотал он. – Тема мощная. Ну, и как такое происходит?

- А хуй его не знает! – сказал Слон. - Но мне лично кажеца, что тут все дело в вере. Когда много людей искренне верят во что-то, верят одинаково, верят в возможность чуда – почему бы ему не произойти? Ты прикинь, какие ресурсы имеет мозг всего лишь одного человека – мы не открыли еще и малую часть из них, так ведь? – глаза Слона разгорелись, было видно, что идея по настоящему его увлекла; - а здесь тебе тысячи, сотни тысяч мозгов, мириады нейронов обьедененны общей идеей, работают в такт, стремятся к одному и тому-же. Их вера слепа и неистова, они фанатичны, они не задаюца вопросами, не отравленны цинизмом. Это колоссальный энергетический ресурс, как не посмотри. Неужто тысячи мозгов, обьеденив эти усилия, не смогут раздвинуть какую то сраную воду на пару метров по сторонам от себя? Превратить воду в вино, запалить куст в пустыне, излечить проказу? Неужели это не сможет сделать даже человек-одинчока, имея столь мощную энергетическую подпитку? Бля, тот же Дэвид Куперфильд со своими злоебучими трюками – кто сказал, что статуя свободы, или самолет джамбо в натуре не исчезают хуй знает куда, когда все его зрители верят в то, что они должны исчезнуть? Никто ведь так и не вьехал точно, как эти его приколы работают. Пиздят много, но прямых доказательств нет.

- Так почему же статуя свободы и самолет джамбо потом снова появились? – не удержался Дима.

- Бля, да потому что все зрители верят так же и в то, что на самом-то деле эти предметы никуда не исчезли, и по завершению представления должны оказаца на месте! Вот они и появляюца взад, хуй знаит откуда - все очень просто. Но это, беспизды, всего лишь версия, нащет веры...

Слон глубоко задумался, и просидел неподвижно несколько минут, пока Дима добивал косяк. Наконец он открыл рот, собираясь что то сказать, но внезапно его перебила рация.

- "Всем подразделениям ЦАХАЛа, слушающим на этой частоте, и гражданским офицерам безопасности - временное перемирее теряет силу начиная от прямо сейчас" – сухо сообщила она – "В силу входят прежние постановления и приказы, относящиеся к театру активно ведущихся военных действий. Прежде всего, это касается замеченных вами палестинцев, вооруженных огнестрельным оружием". – По спокойному тону и властному голосу чувствовалось, что говорит офицер. Внезапно он замялся на несколько секунд, а потом вообще прервал связь. Дима удивленно уставился на Слона, который пожал плечами, но тут неизвестный штабист заговорил снова.

- "Перемирее утратило действие из за теракта в Тель-Авиве, имевшем место около двух часов назад", – сказал он, сглотнув - "Кабинет министров только что принял решение.... ээээ... короче. Террорист-самоубийца подорвался в автобусе номер 16, в центре Тель-Авива. 33 человека минус террорист убиты, сколько раненных не известно, очевидно не меньше ста. Сегодня спать никому не придется, ребята. Рамалла всегда первая на очереди, сегодня не исключение. Постам удвоить бдительность – вы все устали, но сейчас не время для отдыха. Пока что это все, что я волен сообщить".

Слон со всей дури жахнул по столу кулаком. Дима сидел, погрузившись в свои мысли. Внезапно Слон, схватив автомат, ринулся к амбразуре. Ни араба с калашом, ни его вьючного осла на поле, конечно, не было. Зато где-то снаружи уже грохотали выстрелы - раскатистый рокот пулемета метался между холмов, перемежаясь одинокими "пах-пах-пах" палестинских калашей. К тому же, кто-то не менее громко загрохотал на лестнице, карабкаясь к ним.

- Ссссцуки ебаные! – процедил Слон.

- "Наш Бог с нами, ребята", – неожиданно снова взялся за рацию сухой и корректный штабной офицер. Фоном ему служил гул голосов, и разрывающиеся от звонков телефоны. – "Кабинет министров и генеральный штаб сейчас решают... решают, что мы должны cегодня делать... хмм... Да если здесь наконец станет спокойно, это будет настоящее чудо", - пробормотал он. - "Дерьмо. Будем надеятся. Удачи нам всем. Конец связи".

* * *
Конец Первой Части
(Вторая будет скоро беспизды, этот проект я так не оставлю. Никому не сцать!)

Ваш Дыжурный Афыцер.