Анисим Макарыч, известный как рыжий клоун Свисток, сидел в гримёрной и мрачно курил. Перед ним стоял директор цырка и говорил такие слова: "Или публика смеяться будет, или иди нахуй из цырка... Нахуй мне такие кловуны не нужны!...". Директор бубнил что-то дальше, а Анисим думал. Публика смеяться не хотела, то есть иногда смеялась, но не в тех местах где было задумано иссохшимся клоунским мозгом. Сегодня всё выступление зал смотрел на Aнисима мрачно и настороженно, старый клоун и сам повёл себя скованно под прицелом тысяч глаз и поэтому выступление его выглядело как какой-то мерзкий, человеконенавистнический акт глумления над публикой. Небольшое оживление вызвала только часть номера в процессе которой Анисим одел женский парик, закутался в простыню и визгливым голосом пропел "Арлекино, арлекино!" (на грязной бумажке с описанием его номера, эта часть проходила как "пародии на известных артистов, с исполнением популярных песен"). В этот момент в зале недовольно заворочались, послышалось шушукание и крики "Пидор, ёпта!", в Анисима кинули недоеденным яблоком и больно попали по носу, потекла кровь, а публика разразилась дружным смехом... Анисим вздохнул и поплёлся на выход, по пути он получил поджопник от сменявшего его на арене силового гимнаста, в зале раздался бурный аплодисмент и ржание...

"И что это за песни популярные у тебя? Ты что, ебанулся на старости лет? Какое арлекино?! Ты поинтересуйся хоть, что клюди сейчас случают. Молодёжь вот." С этими словами директор открыл дверь гримёрной и заорал в коридор: "Колюня! Иди суда!". В дверь зашёл невысокий, прыщавый Колюня. Колюня столько начинал приобщаться к цырковому ремеслу и, по старой цырковой традиции, пилил вечерами свежие опилки для манежа. На шее у Колюни болтался проигрыватель компакт-дисков. "Дай-ка этому мудаку послушать, чем щас молодчжь дышит". Колюня послушно протянул Анисиму проводки с наушниками на концах. Анисим осторожно приблизил пнаушники к покрытым дешёвой пудрой ушам и дикий голос пропел ему:

Разбежавшись ёбнусь об асфальт!
Вот я был, а вот из жопы брызги!
Вот тогда поймёте, сука-бля-а-а-адь,
Каким я был пиздатейшим при жызни!

Анисим с торопливо вернул наушники Колюне и испуганно спросил: " э-э-э... Вам вот это нравицца?". Колюня бодро ответил: "а чё? Прикольно!".
"Свободен Колюня",-сказал директор и сам пошёл к двери. На пороге обернулся и сказал клоуну: "всё понял? Вот таким вот макаром хуячь, Анисим Макарыч, хе-хе. Живее, побольше зрелища. А то ей-ей, выпижжю из цырка и сдохнешь на улице как собака.". Анисим согласно кивал головой, а когда директор вышел плюнул на дверь, скорчил мерзкую гримасу и тихо сказал: " будет тебе зрелище, так охуеешь, что и хлеба не надо"

Всю ночь клоун готовился к выступлению, а на другой день вышел под привычное уже подозрительное молчание публики и закричал мерзким голосом: "а вот и я-а-а-а!". В нескольких местах заплакали дети, раздался выкрик: "пошёл нахуй!". Публика после выкрика оживилась, а Анисим полез по верёвочной лестнице под купол цырка и добравшись, укрепившись на самой верхотуре закричал: "пошли вы сами нахуй!" (публика оживилась). Затем расстегнув штаны, посцал на четыре стороны (кое-где раздались смешки и жидкий аплодисмент). А потом торопливо заглотал заранее припасённое слабительное и с диким клоунским смехом бросился вниз и через долю секунды, ударился оземь...

Из носа и ушей клоуна смешываясь с гримом стекала кровь. Медленно оседала поднятая страшным ударом пыль и мутнеющими глазами видел сквозь неё видел Анисим как сорвался с места молодой парень с зачехлённой гитарой через плечо и, радостно смеясь, бешено зхлопал ладонями. Спустя миг весь цырк разразился громовым хохотом и аплодисментами. Под аккомпанемент этого аплодисмента, закрыл глаза стары Анисим. Как сказал на проходивших в цырке-же поминках дитректор: "Жыл как клоун и ушёл как клоун... Жаль не пошутил над нами напоследок. Такие вот дела. А Цезарь и вся его клетка обосрались ни с того ни с сего. Да-с, обсрались видите ли".

Цезарь был лев. По старой цырковой традицыи тело клоуна было скормлено дрессированным хищникам.