Кладбищенский сторож добродушен, несмотря на помятое похмельем лицо. Интересно, он действительно сочуствует мне, или это уже профессиональная гримаса, которую он снимает, приходя домой? Учителя сходят с ума, авиадиспетчеры спиваются, шахтеры болеют силикозом - а кладбищенские сторожа отращивают морщины на лице и вырабатывают слезливый взгляд?
- Следите за могилой. Я не смогу приезжать часто.
Сторож кивает. Я торопливо передаю ему смятую пятисотрублевку и пакет с двумя бутылками водки. Прощаюсь и иду к машине. Мне пришлось парковаться едва ли не в полутора километрах от кладбища - проехать ближе было невозможно. Подмосковье, осень, грязь и хлябь проселочной дороги. Странно, зачем я повез тело сюда, я ведь мог похоронить тебя в Москве. Но тогда я физически ощущал бы - вот, в 20 километрах, в пределах того же метромуравейника, лежишь мёртвая ТЫ.
Когда врач сказал мне, что надежды больше нет, и тебе осталось жить всего два-три часа, я даже не обратил внимания на его слова. Меня беспокоило только то, что он говорил это при тебе. В ответ на моё замечание доктор удивился и, сочуственно глядя мне в лицо, объяснил, как годовалому ребенку, что ты не можешь ничего слышать и понимать, потому что твоя жизнь - это только химические процессы, клеточная инерция, организм не поддается логике и продолжает работу еще какое-то время, а твой ум, сознание - уже мертвы. Душа, еле слышно прошептал я. Её душа, доктор.
Вернувшись к машине, я достал из багажника инструменты - лом, две лопаты, совковую и штыковую, - и двинулся к кладбищенскому забору. Меня никто не мог увидеть - уже смеркалось, горизонт был пуст, кроме меня и сторожа в округе никого не было. Перебросив инструменты через невысокую, в полтора метра, ограду, возвращаюсь к машине. Я не включаю парковочных огней, незачем привлекать к себе внимание. Хотя никого нет и быть не может, я предпочитаю подстраховаться. Вставляю в дисковод диск и нехитрыми манипуляциями запускаю по кругу "Лейлу" Эрика Клэптона. Пока я не встретил тебя, я не очень любил эту песню. Потом все изменилось. Помнишь, у нас даже был ритуал - каждый раз возвращаясь домой, я включал "Лейлу". Мягкий диван, полумрак, твоя голова у меня на коленях, полное молчание. Я ведь рассказывал тебе, что Клэп посвятил песню жене Харрисона и увёл её впоследствии. Так всегда и бывает, говорил я тебе, что радость двоих почти автоматически означает боль третьего. И сейчас мне плевать, что тебе, наверное, лучше, что у тебя нет боли и сомнений, как у всех в этом мире, что ты сейчас спокойна и умиротворена - какое мне до всего этого дело, если тебя нет рядом, если мне плохо? Какую песню посвятить тебе, какой палец отрубить, какому из демонов продать душу, чтобы оказаться с тобой?
Когда тьма сгущается до фиолетово-синего, я выхожу из машины. Торопливо переодеваюсь у багажника, костюм - в салон, темные кроссовки, спортивные брюки и водолазка больше подходят к ситуации. Прохладный вечерний воздух бодрящими иголками колет тело.
Через забор я перемахиваю в секунду - защита от вандалов не остановит одержимого любовью. Беру инструменты и пробираюсь к твоей могиле. Она неглубока - могильщики с пониманием отнеслись к просьбе очумевшего от горя заказчика.
Памятник отходит легко, всего и делов хорошенько подковырнуть ломом. Я не боюсь разбудить сторожа. За прошедший час вколотый медицинским шприцем в водку клофелин свалил бы и слона.
На то, чтобы откопать гроб, у меня уходит полтора часа. Я не брал с собой перчаток, и вскоре руки начало саднить. Я надеялся, что физическая боль позволит хоть минуту не думать о тебе, но, похоже, эта задача не по зубам всей боли, всем наркотикам и всему алкоголю мира.
Я выбрал этот гроб не из за красоты - меня привлекла простота конструкции. Четыре болта по углам, очень легко закручиваются. И раскручиваются, добавил клерк из "Ритуала". Такой вот юмор. Если умер кто-то из близких, приходите, развеселим. Мне хотелось убить его.
Болты откручены. Последняя минута. Я еще могу выбраться на поверхность, забросать могилу землей, наскоро зафиксировать памятник и броситься в Москву, по пути отходя от этого морока, наваждения, кошмара. Но я точно знаю - когда я вновь зайду в квартиру - ты не бросишься мне навстречу, и я так и буду стоять на пороге, пока тоска не захлестнёт меня чернильным омутом.
Я выкидываю крышку на поверхность.
Господи, какая же ты красивая…
Я не целую тебя - я никогда не делал этого, даже когда ты была жива. Я глажу тебя по телу, вспоминая карту твоей спины, все ставшие родными изгибы и впадинки. Я начинаю ебать тебя. Я не занимаюсь любовью, не трахаюсь, я ебу тебя. Я ебу всю мою боль, моё одиночество, мою жалость к себе и мою тоску по тем двум годам фантастической светлой любви, которая внезапно опустилась на нас. Как же жалко я выгляжу сейчас со стороны - со спущенными до лодыжек спортивными штанами, перемазанный грязью, плачущий и ебущий на дне могилы свою мертвую возлюбленную.
Я плачу. Моя жизнь пуста без тебя. Ты не со мной. Я ебу свои воспоминания.
……………

Знакомые с подобающе скорбящими лицами начинали с соболезнований, но уже второй их фразой была - "Найдешь себе другую". Глупые люди, вы не пробовали найти другую мать? Другое дыхание? Другое тело? Любовь нельзя изжить простой сменой объекта.
Затем они стали подсовывать мне объявления - "Щенок голден ретривера, сука, окрас белый"… "Сучка лабрадора с хорошей родословной". Это продолжалось, пока я не перестал отвечать на их звонки и открывать дверь.
Лейла, ты всегда останешься единственной в моей жизни. Мне не нужна другая собака.

…………………….
For those who asked for "yeblya trupoff i skota", with understanding.
Bu-ga-ga-ga-ga!