На переменке подбежала ко мне наша пиздаватая октябрятская вожатая Люся и как гаркнет в лецо перегаром:
- Дениска, а ты сможешь выступить непадецки в кансэрте? Мы решили подписать на эту хуйню двух малышей, ну типо совсем задротов ещо, чтобы они были типо сатирики. Хочешь, сцыкунок?
И она громко сглотнула соплю. Вчера походу холодный хуй сосала.
Я говорю:
- Я все хочу! Я и тебе засадить не отказался бы, если п учился хотя бы классе в пятом. А так - пиздюлей от старших пацанов получу железно за нарушение субординации. Этого мне не хотелось бы, поэтому приходится сдержываца. Давай уж лучше кансэрт, йбана! Только ты объясни по понятиям: что такое сатирики.
Люся почесала сосок, потом песду, потом экзему на жопе, сделала глоток из бутылки, срыгнула и говорит:
- Видишь ли, несмотря на то что камунизм почти построен, у нас ещо есть разные неполадки в школе бля... - она шумно вытерла соплю. - Ну, например, двоечники или лентяи, им сукам надо пропиздона конкретного вставить. В словесной форме, конечно. Понял?
- Не понял, - говорю.
- Так это жэ просто, Дениска! - сказала Люся развязно и потрепала меня по голове как недоношенного, в кому же обсопливленной рукой. Я почувствовал как противные густые козюли мажут мою стриженую макушку и, не сдержавшись, слехка блюванул ей на передник. Бодун, хули…
К щастью, Люся ничего не заметила - она ваще вдруг утеряла нить разговора и, чтобы не выглядеть глупо, решила допить водку. Зеленое стекло бутылки было вымазано соплями. Я не удержался и блеванул ей ещо на тапочки. Люся моргнула и неожиданно продолжила:
- Надо про них выступить со ссэны, чтобы типо все смеялись, это на них подействует… ыык! - отрезвляюще нахуй.
Я говорю:
- Они ссука не пьяные, они просто лентяи. Тебе что, Люся, водка последние полторы извилины выпрямила? Или как ещо объяснить подобную педерастию мозга? Маленьким ведь нипочем низя пить. Как и ебацо впрочем… Хотя фсё равно ебуца.
- Это так говорится: "отрезвляюще", - заржала Люся, светя гнилыми зубами, и с размаху кинула пустую бутылку в форточку, но не попала, и осколочной шрапнелью мне неслабо посекло щеку и ухо. - А на самом деле просто эти ребята призадумаются, им станет неловко пить и материца, и они исправятся. И не то что ебацо, даже дрочить на уроках перестанут. Это всё что от тебя требуецо, да ты ни на что более и не годен, малявка полупокерная. Понял, Дениска, или так и будешь ебанутого тут корчить?
Я молчал, думая как бы потрогать ейо за пизду. Кансерт мне вопщем-то был до сраки, я жаждал лишь плотских увлечений. Но не мог жэ я сказать об этом Люсе!
- Кароче, не тяни, - сказала Люся, шумно сморкаясь мне на груть, - хочешь - соглашайся, не хочешь - пашол нахуй сцань!
И тогда я не выдержал и скорбно сказал, вынимая из скальпа осколки:
- Ладно уж, блядюга! Побрею я тебя ещо тупым ножом…
Тогда Люся спросила:
- А у тебя есть партнер?
- Какой? - говорю, типо снова дурачок.
- Сэксуальный, какой же ещо.
- Нету.
Люся удивилась:
- С кем же ты тогда жывешь, если товарища нет?
- Товарищ у меня есть, Мишка. С ним я и живу каждый день. А партнера нету.
Люся снова улыбнулась:
- Это почти одно и то же. А он гамасекусальный, Мишка твой?
- Неа, он пидар самый обыкновенный. Даже латентный походу в чем-то.
- Сосать хоть умеет?
- Очень тихо. Но я научу его сосать громче, не беспокойся. Весь зал в ахуе будет. Круче чем на спектаколе Виктюкка!
Тут Люся обрадовалась:
- Это жэ зоебись! После уроков притащи его в малый зал, там будет типо репетиция! Только носки смени, от них ссаками воняет… И вафлями кажись.
Вот сука! И откуда узнала, что я потняки на вечерней дрочке как гондоны использую? Загадка.
И я со всех ног пустился искать Мишку. Он стоял в буфете и жрал сардэльку. Ну он типо не ел ещо, а пока просто её сосал в предвкушении, и я сразу вспомнил что надо его научить сосать погромче и стал рядом.
- Мишка, хочешь быть сатириком ниибаца?
А он оглянулся и сказал недовольно:
- Погоди, бля, дай дососу.
Я стоял как лох и смотрел, как он сосёт. Сам маленький, скрюченный, как хуй на морозе, а сарделька толще его шеи. Тем не менее он её пихал прямо в горло, как професьйональный минетчик. Я весь обзавидовался, за ним наблюдая. Он держал эту сардельку руками и сосал прямо губами, сувал в глотку, и розовая шкурка трещала и лопалась, когда он кусал сардэльку, и оттуда брызгал горячий пахучий сок прямо Мишке на распухшее от ажогов ебало, совсем как в фильмах про голых мужиков, что смотрит мой папа вместе с дядей Русланом, когда мама уходит в магазин за водкой, или в дискотеку - позажыгать.
И когда я вспомнил про фильмы, то не выдержал и сказал тете Кате:
- Дайте мне, пожалуйста, тоже сардельку, поскорее блять пожалуйсто!
Ведь мне предстояло научить Мишку громко сосать!
И тетя Катя сразу протянула мне мисочку, на которой лежала огромная сардэлька, сразу напомнившая мне, как я кидался фаллоимитатором на ссэну в прошлом месяце.
Я схватил её и жжал в кулаке, как ту давешнюю дилду.
- Смари, Мишка, как надо сосать!
И без затей взяв свою сардельку двумя руками я тоже, не чистя, стал сосать и грызть ее, и из нее брызгал горячий пахучий сок. И мы с Мишкой так грызли на пару, и обжигались, и смотрели друг на дружку, и ласково улыбались, пока не залили друг другу соком все ебальники. И после этого уже не выдержали и не заплатив за угощение, побежали в тувалет. Там я Мишке хорошенько прочистил кочергой дымоход и научил сосать по-театральному с придыханием (как у Виктюка!). Не скажу, что Мишке это сильно понравилось, но он сразу успокоился, когда я сказал, что он сосёт типо в борьбе за общее дело. Но всё равно в отместку он мне воткнул в децкую жопу обрезок сливного колена, когда я отвернулся отлить в умывальник. И мы долго смеялись, потому что если после этого перднуть, то звук получался как в тромбоне, только не такой красивый. И мы по очереди вставляли себе в анус разные предметы и пытались пердеть. А потом Мишка сунул туда найденую на полу гайку и вдребезги разбил окно, и пришлось убежать.
А потом мы спрятались во дворе, и я еще рассказал, что мы будем типо гамасекусальные сатирики, и он согласился, хули, всё равно терять уже нечего, и мы еле досидели до конца уроков, потому что неподецки болели анусы, а потом, прихрамывая, побежали в малый зал на репетицию.
Там уже сидела наша датая-пиздаватая вожатая Люся, и с ней был один задрот, приблизительно из четвертого, дико уродливый, с огромными свернутыми в трупку ушами и раскосыми глазами, а также бес передних зубов. Он держал руку у неё на жопе и чему-то улыбался. На уроде были лосины и высокие сапоги-шпильки на шнуровке, а также заляпанная чем-то полупрозрачная серебристая рубашка, сквозь которую просвечивали пожжонные горячим воском соски. Мы сразу опознали в нем вафлера, о котором давно ходили слухи по школе, типо первая соска района, но виду не подали.
Люся смахнула соплю, растерла её ногою по полу и сказала:
- Вот и они! Познакомьтесь, это наш школьный поэт Андрей Песдаков.
Мы переглянулись и сказали:
- Йобынаврот…
И отвернулись, потому что с вафлерами пацанам ваще общаца западло, не то что за руку здоровацо.
А поэт сказал Люсе брезгливо:
- Это чо бля, исполнители, что ли?
- Да.
Он сказал, ломая руки:
- Неужели ничего не было покрупней? У них жэ бёдра худые как у кузнечикоф. Публика не поймёт такого оборота. Мы не соберьом кассу! Блядь!
В довершение он ткнул карандашом куда-то мне в яйца и сплюнул, как бы говоря, что яйца ему тоже пришлись не по нраву. Мрачная с бодуна Люся взяла его сопливой ладонью в районе ширинки и сказала:
- Ну что ты пиздишь, Андрюша. У них как раз то, что требуется! - Она сжала руку в кулак, и этот Песдаков скорчился. - Побольше, чем у тебя, кстати!
Я застеснялся этих её слов, потому что понял, что она знает, что я неделю назад передергивал затвор, глядя как она синяя какает в мужской параше. Это наверно Мишка сука распиздел…
Я размахнулся и уебал Мишке по зубам, но он куда-то отошел, а вместо него пришел наш учитель пения Борис Сергеевич, и стоял рядом, слушая. И моя пиздюлина разъебала ему очки и опрокинула на спину, так что порвался фрак.
Я даже рот раскрыл. Но Борис Сергеевич был уже привыкший. Он полежал немного, оклемываясь, а потом стряхнул осколки очкоф с морды, встал на четыре точки и бодренько подполз к роялю:
- Нуте-с, начинаем! Где стихи? Йбт…
Он утвердился на стуле, сплюнул кровью и облизал лопнувшие в трех местах губы.
Андрюшка-вафлер вынул из кармана мятый кусок использованной тувалетной бумаги и сказал:
- Вот. Меня в сартире осенило после "кислой", и я быстро записал на подручных матерьялах. Размер и припев спизжен у Маршака, из сказки о сорокасантиметровом хуе: "Где это видано, где это слыхано..."
Борис Сергеевич подслеповато моргнул порезанным осколками ебалом:
- Читай вслух, блядь! Адин хуй я без очкоф не вижу нихуа…
Он снова харкнул кровью. Видимо, я ему крепко в жало засадил. Ну йобт, хули под руку было лезть…
Морщась от запаха говна, исходившего от бумаги, наш вафлер стал читать:

Папа у Васи силен в наебалове:
Блядь приведёт и при Васе ебёт.
Где это видано, где это слыхано, -
Папа ебётся, а Вася сасёт?!

Мы с Мишкой так и прыснули. Конечно, у некоторых ребят родители мудаки - приводят домой блядей или йобарей и ебутся с ними бесстыдно, а детям не дают, и из них потом вырастают сексуальные маньяки. Дело известное. Ай да Андрюшка, здОрово ебанул их по сусалам!
А Андрюшка читает дальше, так тихо и серьезно:

Белым размечена лента шоссейная,
Маня и Таня снимаются тут.
Где это видано, где это слыхано, -
Вместо уроков за деньги сосут?!

Опять здОрово. У нас многие девки после уроков на теплотрассе пиздой торгуют, это факт. Говорят, к ним иногда даже деректар захаживает, но только за услуги никада не платит, а на уроках потом воротит ебало, типо он их не знает и сосать давал не им, а Филиппу Киркорову… Вопщем, нам очень понравилось! Этот Андрюшка просто настоящий молодец, вроде Пушкина или Сорокина, даром что пидарас!
Люся нам пояснила, что мы каждый куплет должны как-нибудь проиллюстрировать для пущего смеха. И типо должны громко изобразить сосание, кабутто мы Вася и его папа или Маня-Таня со своим клиентом. Мы кивнули: хуле непонятного…
Борис Сергеевич покрутил в руках разбитые очки и одобрительно покачал плешивой башкой:
- Ничего, бля, вопщем-то неплохо! А музыка будет самая простая, вот что-нибудь в этом роде. - И он взял Андрюшкины стихи и, тихонько наигрывая, пропел их все подряд. Только пел он очень противно и под какую-то странную музыку. У меня зародилось нехорошие предчувствие, и я сказал:
- Это на Маршака вроде не похоже.
- Да, - признался Борис Сергеевич, - мне показалось, что "Щелкунчик" Бориса Моисеева по душевному настрою импонирует этим стихам больше, чем Маршак.
- Ну-у, - полез в залупу Мишка, - неужели никакой другой музыки нету? От этой у меня жопа просто разрывается почему-то. Я его горячо поддержал, потому что от этих звукоф у меня тоже анус неподецки забеспокоился, однако Борис Сергеевич почему-то наотрез отказался менять музыку.
- Но я буду делать вставки из "Рамштайна" и Мэнсона, - доверительно сообщил он, и даже наиграл нам пару аккордов.
Получилось очень ловко и пиздато, мы сразу успокоились и даже захлопали в ладоши. А Борис Сергеевич подслеповато сощурился и сказал:
- Нуте-с, а где же наши исполнители?
Люся показала на нас с Мишкой:
- Вот они!
- Вот жэ мы! - обиженно завопил Мишка, брызгая слюнями ему в лицо. Он вообще неслабо возбудился со всех этих дел, наш Мишка.
- Щас-щас, - сказал учитель пения, начав нас похотливо общупывать, типо он слепой и хочет удостоверица, что ето мы.
"У нево с утра глюки" - шепнула Люся, обдавая мойо ухо тучей могильного смрада. Я отрешонно кивнул.
- Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, переходя к Люсиным сиськам и хватая их всей пятерней. - у Миши хороший слух и чуткий, нежный язык... Правда, Дениска поет хуевато.
Я сказал:
- Зато пержу громко.
И перданул так, что на первом этаже в столовке завяли фикусы.
Но шутка почему-то не была понята, и Люся в назидание переебала мне по шее бутылкою, отчего там что-то хрустнуло, и я до конца дня ходил с перекошенной головой, пуская слюну.
А потом Борис Сергеевич тронул клавиши, и мы начали повторять эти пездатые стихи под музыку и повторили их, наверно, раз пятьдесят или тысячу, и я очень громко орал, когда доходили до сосущего Васи, потому что это была про меня песня, про меня! - и все меня успокаивали и делали замечания:
- Ты не волнуйся! Ты тише бля! Чо, ваще ахуел, атмарозок! Спокойней! Не надо так громко, тебя жэ не в жопу ебут в канцэ канцоф!
Особенно горячился вафлёр Андрюшка. Он всё там копошился где-то сзади и с сожалением повторял, что меня ведь не в жопу ебут, и чего-то там терся чем-то об мою задницу и шуршал, и его голос с каждым куплетом становился всё довольней и прерывистей, а потом совсем замолчал, и мне вдрух помокрело, бутто я поносом жидким себе в штаны пукнул. Но я пел только громко, я не хотел петь потише, потому что настоящее пение - это именно когда громко! И именно кабутто в жопу ебут! А иначе неинтересно.

...И вот однажды, когда я пришел в школу, я увидел в раздевалке объявление промерно таково содержанийа:

АХТУНГ НАХ!
Сегодня на большой нах перемене
в малом зале состоится выступление
стрип-танца-караоке
"Сосать все возрасты покорны"!
В программе: децкое софт-порно -
для вас смеёца и строчит дуэт малышей!
На злобу дня!
Пашли все нахуй мудаки!

И во мне сразу что-то екнуло. В районе яиц. Мне их на Пасху отбили пацаны из соседнего района, в шутку, чтобы они просто посинели, кабутто их покрасили. Дикий такой перфманс, аж срать захотелось, как вспомнил...
Я побежал в класс. Там сидел Мишка и смотрел в окно, где на снегу еблись две облезлые собаки.
Я сказал:
- Ну, бля, перец, этта… сегодня зажыгаем!
А Мишка вдруг срыгнул и промямлил:
- Блиать… Неохота мне выступать...
Я прямо оторопел весь и чуть выпитым пивом не обосрался. Как это блять - неохота? Вот так раз! Ай да пидарас! Ведь мы же репетировали? А? А как же Люся и Борис Сергеевич, которому я очки от Карла Цейсса разъебал за здорово живьош? А бедный вафлёр Андрюшка? А все ребята, ведь они читали афишу и прибегут как один посмотреть, как Вася сосёт у папы? Я сказал негромко:
- Ты что, с ума спизданулся, что ли, йобаный в рот? Людей подводить? Я тебе щас рот нохтями порву, пидар блять.
А Мишка посинел и уже весь как-то осунулся:
- Подыхаю, кажись… Дениска, не покупай у тёти Дуси водку, она паленая…
Тут его густо вырвало, и прямо на меня.
Я ору:
- Водка ни при чем, это всё со страху. У меня то же самое, тока я не блевал, а обосрался.
И показываю ему свои отвисшие сзади штаны. Таки неудержался. Но пока Люся отмывала нас в сортире в умывальнике, стирала с наших йобел и жоп понос и блевотину, Мишка все равно был какой-то задумчивый. А я зато целах три раза сунул руку ей под юпку и поелозил пальцем в пизде. И она при этом хихикала. А Мишка посмотрел на меня и покрутил хуем у виска. Дурак Мишка, нихуя не понимает в этой жизни.
На большой перемене все ребята кинулись в малый зал, а мы с Мишкой еле плелись позади, потому что его снова начало тянуть в Ригу, а у меня жопа тоже начала неподецки разверзаца, прямо вулкан, и я отчаянно сжимал булки, пока не зажевал ими трусы и тогда пришлось просто заткнуть жопу пальцем. Обычно это было прийатно, но сегодняшний мандраж сбил к хуям всё настроение. Я горько пукнул и вытер палец об Мишкин галстук. В это время нам навстречу выбежала Люся, она так замоталась что после туалета ещо даже не помыла руки, и вот она крепко схватила нас говняными руками и поволокла за собой, но у меня после поноса ноги были мягкие, как у папиной резиновой куклы-мужика, и заплетались, кабутто я сожрал стакан циклодола и запил поллитрой денатурата. А ещо меня тоже начало слехка подташнивать. Это я, наверно, от Мишки заразился. Сифилис там какой-нибудь, хуё-мойо… А может та водка и правда была несвежая, хуй зает. Я решил на всякий случай после канцерта спалить сцуке тёте Дусе дом, а то от неё сплошные неприятности в последнее время: то в цырк однажды заманила, где меня чуть клован не выеб, то пивом напоила так что я позорно обоссался в пылу битвы за журнал "Мурзилка", то трипер мне как-то в катлеты подсыпала, то гандоны папе в пальто подложила, а мама их там нашла, и у них был с папой разговор и небольшая пиздиловка, и папа после этого подкрался ночью и не спрашывая подробностей уронил мне на голову триццатикилограммовую гантелю.
Надо сказать, мы с Мишкой не гамасеки или там защеканы, как вы могли подумать. В театре Виктюка я пидаров достаточно насмотрелся, и все они одеваются в колготки и красятся как продажные шлюхи, насколько я знаю. А мы были просто в лосинах и пионерских галстуках, как Песдаков, тока без сапогов. Типа дешево и со вкусом. И Люся, покачав в расстройстве головой, сказала, что это нихуа не Виктюк, и нас это вполне удовлетворило. А Песдаков ещо добавил что-то нецензурное, мы не расслышали что.
Вдобавок мы решили что сосать писюны это некрасиво при всех, и что пусть этим занимается лучше Борис Моисеев, а мы согласны изображать этот акт лишь в рамках необходимого, но без ненужной педерастии. И для этой цели мы решили вставить в лосины по сардельке и их кабутто сасать.
Люся поддержала этот план, потому что она тожэ не любила когда пацаны сосут хуи, и всё норовила встрять посреди репетиции и "показать как нада". Учи ученого, бля! Короче, после тово как она нас окончательно заебала, нам каждый день из столовки стали приносить по десять сарделек, и мы их жрали, и за две недели так нарепетировались, что я уже смотреть не мог на эти йобаные сардельки, и прямо рыгал от одного их запаха, а Мишка и того пуще…
В зале на ссэне для нас было огорожено место около рояля, а внизу столпились ребята из всех классов, и няни, и хуяни, и учительницы, и даже электромонтер дядя Саша пришел передернуть свой поржевевший затвор. Некоторое беспокойство мне доставила корзина с гнилыми яблоками, которую зачем-то втащили в зал и спрятали за шторой у окна, но она всё равно оттуда просвечивала и воняла как я не знаю што.
Мы с Мишкой встали около рояля и натянули лосины потуже, чтобы всем было видно, как рельефно выпирают из лосин сардэльки. Стеснительность мы побороли вчерашней водкой, а ещо, дабы никому не было обидно играть роль апущенца, мы решили в каждом куплете менять местами сосущего и отсасываемого. Чотко придумано, не правда ли?
Борис Сергеевич был уже на месте, он был в новых роговых очках и активно вглядывался в выпуклость на Мишкиных лосинах, улыбаясь с приятным удивлением и что-то мучительно ища в кармане фрачных брюк. Он был не то штобы пьяный, но без "Экстези" севодня ночью у нево вряд ли обошлось, это было видно по его закатившимся впизду глазам. Люся метнула косяк в его сторону, зачем-то закрыла учителя пения своей корявой спиной, закурила "Житан", выкашляла на ссэну полкило соплей и хрипло объявила дикторским голосом:
- Кх… бля… Начинаем выступление "Сасать все возрасты покорны" на злободневные темы. Текст нашего задро… пардон, заслуженного поэта Андрея Песдакова, исполняют всемирно известные гамасекусальные сатирики Миша и Денис! Попросим!
И мы с Мишкой вышли немножко вперед, выпятив сардэльки в зал. Мишка был белый как стена, похоже он с утра не только водку жрал, и теперь ему сериозно раскрошило башню. А я типо ощущался фполне ничего, только во рту после вчерашнего было сухо и шершаво, как наверно бывает в носорожьей жопе после трёх месяцеф строжайшево запора. Чтобы отвлечь от Мишки назойливое внимание ахуефших зрителей, я сунул руку в лосины и стал типа поигрывать сарделькой, потому что она к тому же была горячая и жгла яйца неподецки. Весь зал встретил это движение с энтузиазмом, начались крики "браво" и замигали фспышки фотоаппаратов. Какой-то дядька нацелился на меня видеокамерой, и я отчотливо сказал ему одними губами "свали в пезду гандон". Вздрогнув, кабутто его йобнули, он рассерженно отнял камеру от лица и я понял что это наш деректар, но изменить уже ничево не мог.
Борис Сергеевич зажог неподецки, внезапно заснув и йобнув лысиной по клавишам. Однако когда Люся прижгла ему шею своей сигаретой, он просто взвился и музыка поскакала блять во все стороны. Потом ему сунули под нос ноты и он типо недовольно протянул "ну йобвашу, сам знаю" и заиграл уже как надо. Начинать нужно было Мишке, потому что он пел первые две строчки, а я должен был проорать вторые две строчки. И вот Борис Сергеевич заиграл одной рукой, а вторую опять засунул в штаны, типа ну что-то очень интересное у него там было в кармане. А Мишка в это время задумчиво чесал в лосинах яйца или там поправлял сардэльку, не знаю, и я его толкнул, чтобы он очнулся, и Мишка вздрогнул и педерастически выкинул в сторону левую руку, как его научила Люся, только в руке он крепко жжимал сардэльку, которую не додумался оставить в лосинах, и с этой сардэлькой в руках хотел было запеть, но тут у него вырвалась очередная отрыжка и он опоздал, и, пока сглатывал, наступила уже моя очередь, так выходило по музыке. Но я не стал петь, раз Мишка опоздал.
С какой это блять стати!
Мишка тогда опустил руку с сарделькою на место, кабутто он ейо просто так поднял, и стал хватать ртом воздух - ему всё утро не хватало воздуха и репа у него то желтела, то делалась чорная, а он всё сглатывал и отрешонно повторял под нос "Дуся, я ж тебе сука трактор в пизду засуну, блять старая, мандавоха йобаная". А Борис Сергеевич нахмурился, вытащил руку из кармана, понюхал ейо и спрятал опять в карман, а свободной граблей громко и раздельно начал снова.
Он ударил, как и следовало, по клавишам три раза, а на четвертый Мишка опять откинул левую руку и наконец завыл как осёл:

Папа у Васи силен в наебалове,
Блядь приведёт и при Васе ебёт.

Я сразу подхватил и, сжав в лосинах сардельку как микрофон, прокричал:

Где это видано, где это слыхано, -
Папа ебётца, а Вася сосёт?!

Все, кто был в зале, рассмеялись, и у меня от этого стало легче на душе, но потом перехватило дыхание, потому что я увидел что Мишка едва сдерживается чтобы не наблевать, а по сценарию он должен был сейчас сосать мою сардельку. И я понял, что, учитывая Мишкино состояние, если ему даже только дать её понюхать, то он щас тут все заблюёт, и решил спасать ситуацыю: сам упал на колени и принялся срывать с него лосины. Поскольку это было не по сценарию, то Мишка страшно перепугался и стал отбрыкиваца и даже ебошить меня ногами по ебалу. С большим трудом я пробил ему головой пресс, и когда он замер как статуя с выпученными глазами, добавил кулаком по яйцам, и вывалив наружу его сардельку, сделал несколько громких сосательных движений. Получилось очень реалистично - кабутто Мишка в роли Васиного папы ловит кайф, а Вася сасёт - в рамках постановки, конечно. В зале началось оживление, кто-то даже сблевал от полноты чувств. А Борис Сергеевич потер обожжонную сигаретой шею и поехал дальше. Он дождался, когда с Мишкиного лица сойдет смертельная бледность и снова три раза ударил по клавишам, а на четвертый Мишка вяло выкинул левую граблю в сторону и держась правой за яйца ни с того ни с сего запел опять с начала каким-то тонким писклявым голосом, как у бабы:

Папа у Васи силен в наебалове,
Блядь приведет и у Васи сосёт.

Я сразу понял, что он сбился! Наверно я его сильно ухуйарил. Но раз такое дело, я решил допеть до конца, а там видно будет. Взял бля и допел:

Где это видано, где это слыхано, -
Вася папашу в дристало ебёт!

Тут я понял что сам сбился и забыл слова. Слава богу, в зале было тихо - все, видно, тоже поняли, что мы запутались, и подумали: "Ну что ж бля, бывает, пусть дальше пиздят, хули". Тока где-то на заднем фоне пыхтела Люся и один рас вскрикнула:
- Не, в жопу не дам, даже не проси бля. Я не такая.
- Сука, - нервно ответили голосом Песдакова, и благоговейную тишину разорвали звуки смачных ударов по ебалу.
А музыка в это время хуярила все дальше и дальше. Борис Сергеевич походу забил на нас хуй, расстегнул ширинку фрака и начал копаться там в полный рост, маслянисто поглядывая сквозь очки на напряжонную жопу Мишки. А сам Мишка был какой-то зеленоватый, у него начали закатываться глаза и из носа запузырились сопли, совсем как у Люси. Он отпил воды из стакана, но ему не помогло, и голос остался пидарским. Это было так весело, что я громко засмеялся в зал, но на меня зашикали как на полудурошного, я вспомнил что по сценарию опять надо типо сосать хуй, и снова полез к Мишке в лосины сосать сардельку, а зал смеялся и аплодировал, и кто-то даже метнул гнилое яблоко и попал снова Мишке по яйцам, отчего тот взвыл как павиан и расшыренными зрачками стал озираца по сторонам, кабутто забыл куда попал.
Тут Борис Сергеевич залудил соляк из "Дип-перпла", на рояле надо сказать это звучало чотко! Но потом он съехал куда-то на Сергея Пенкина, и я слышал как Люся зайдя сзади активно пизданула его по хребтине бутылкой, так что мне на спину брызнула вотка вперемешку со стеклом, после чего аккорды сразу выравнялись куда надо - на Моисеева. И когда музыка дошла до нужного места, Мишка вскинул левую руку, и скины из зала ему ответили стройным "ура", и замахали нацыстстким флагом, а он завел в третий раз, всё тем же писклявым дискантом:

Вася у папы сынишка внимательный,
Снимет блядей и домой их ведёт.

Это было ужасно, просто пидарство какое-то! Мне ужасно захотелось ебануть его по затылку чем-нибудь тяжелым, я достал из лосин кастет и засветил ему в тыкву, и заорал со страшной злостью:

Где это видано, где это слыхано, -
Вася снимает, а папа ебёт!

А сам ему под дых, под дых! И по яйцам. Я тогда ещо не знал, что если много бить по яйцам, то голос как у пидара на всю жизнь будет. А сам тихонько шепчу ему всякие гадости. Типо, пидар, совсем уже напрягаться перестал! Ты что в третий раз одно и то же затягиваешь? Давай про блядей!
А Мишка, хоть и сине-зеленый уже, всё ж облизывает разбитые губы и так нахально:
- Без тебя знаю, абмудок! - И вежливо говорит Борису Сергеевичу: - Пожалуйста, Борис Сергеевич, хуярьте дальше!
Борис Сергеевич пожал плечами, погладил взглядом ево жопу и заиграл, а Мишка вдруг осмелел, опять выставил свою левую руку, на этот раз уже как Ленин, и на четвертом ударе заголосил бабским фальцетом как ни в чем не бывало:

Папа у Васи пидрило старательный,
Он у любого за грош атсасёт…

Тут все в зале прямо завизжали от восторга и стали кидать в нас всякую хуйню, но не цветы, и я увидел в толпе, какое несчастное лицо и расстегнутые штаны у Андрюшки, которому перековеркали впизду всю его интеллектуальную сопственность, и еще увидел, что Люся, вся красная и растрепанная, кабутто тока что дрочила себя батоном колбасы, пробивается к нам от него сквозь толпу. В довершение всего трое хулиганов из четвертого класса вытащили из-за шторы корзину, - ох, не зря она меня беспокоила, - и принялись обстреливать сцену разной фруктовой гнилью. А Мишка стоит с открытым как у рыбы ртом, кабутто сам на себя удивляется, и чешет отбитые яйца, и горлом попискивает как баба. Ну, а я от расстройства тоже все слова забыл, к тому же мне яблоком в голову зарядили и я оглох на одно ухо, но пока суд да дело, хули делать, краснею от унижения и докрикиваю:

Это пиздец нахуй просто неслыханно, -
Вася таким же педрилой растёт!

И лезу к нему в лосины. Но Мишка в них вцепился как сумасшедший и не даёт. И тогда я дернул изо всех сил и разорвал лосины к ебеням. Схватил сардельку и сосу её громко. И тут вижу ещо одну сардельку - она лежит на полу. Я поднимаю глаза на Мишку и говорю: "что это", а он булькает и изрекает:
- Я её нечаянно уронил. Еще тогда… когда в первый раз слова забыл. Хи-хи-хи…. оааааааа….
И кончает мне прямо в морду своею бля сарделькою, за которую я продолжал держаца. Ну а я чото не сориентировался и чиста машинально влепил ему кастетом пиздюль в солнечное сплетение.
Тут уж началось что-то ужасное. Все хохотали как зарезанные, а Мишка после того удара из зеленого стал совсем фиолетовым и вдруг растопырил грабли и выпучил глаза. Наша Люся схватила его за руку и хотела увести, но Мишка неожиданно раскрыл пасть, так что хрустнули челюсти, и заклокотав блюванул ей в лецо, а когда она с криком "ах" закашлялась и покачнувшись упала со сцены, он кхекнул, схватился за жывот и обдал вонючим душем Шарко первые три ряда зрителей. Потом его неслабо запершило, а я подкрался и чтобы хоть как-то остановить эту вакханалию ёбнул его в селезенку, но попал по печени, и блевотина разлетелась по всему залу, откуда уже раздавались крики обмороков и первые рвотные позывы некоторых слабых на желудок учеников.
Лежа на полу со сломанной ногой, Люся кричала:
- Дениска, пой один! Не подведи!.. Выруби этого гандона чем-нибудь!..
А я стоял у рояля и решил не подвести и взяв с пола табуретку с ревом переебал ею Мишку по морде. Мишка качнулся и тоже упал со ссэны и попал на Люсю, сломав ей основание черепа и пять зубов. Музыка вдруг куда-то пропала. Я почувствовал, что мне стало все равно, чо там будет дальше и почему-то вдруг тоже выкинул в сторону левую руку в которой была - не поверите! - сарделька и совершенно неожиданно завопил:

Папа у Васи сосёт как подорванный,
Пидар ебучий, вафёл бля, задрот!!!..

А в это время сзади ко мне, светя очками, тихо подобрался Борис Сергеевич. Но я не видел его, я протирал глаза от Мишкиной канчины, тока слышал что там кто-то ползает и причмокивает. А этот кто-то хихикнул и, ухватившись за мои лосины и повиснув на них, стянул до колен, после чего прижался со вздохом к моей децкой йагодице своей небритой счекой. А а я от напряжения и от испуга - потому что мне показалось что мне в жоппу запхали моток колючей проволоки или что-то вроде дохлого ежа, - чрезмерно перенапрягся и меня наконец прорвало, и говно вместе с клочьями зажованных трусов, блядь, жирным таким фонтаном выплеснулось учителю музыки на его музыкальный ебальник.
Я даже плохо помню, что было дальше. Было похоже на землетрясение. Вокруг урчали животы. Рты и жопы взрывались фонтанами разноцветного говна, многих форм и консистенцый, лица болельщиков покрывались брызгами сранья и блевотины. Кто-то в знак протеста задрал жопу и выметнул струю поноса прямо в потолок. От смрада стало не хватать воздуха, в зале начались обмороки, астматики тщетно бились в закрытые окна и приникали носами к законопаченным щелям. У деректора вырвали из рук камеру и разъебали об пол,а когда он нагнулся подобрать, кто-то с шумом выпустил ему на голову свой полужидкий завтрак. Я же оставшись на сцене один в обосранных лосинах и ощущая некое присутствие сзади, перепугался и решил что сзади пидары хотят опорочить мою и так уже многократно порочную жоппу, но это были не пидары, а всего лишь наш Борис Сергеевич. Он стоял на коленях и задушенно кашлял, пытаясь стряхнуть налипший на морду кал. Но мне в тот момент, поверьте, было не до сантиментов, и я чисто машинально провел Борису Сергеевичу локтевой удар в нос, но немного не попал и впечатал ему новые очки в лецо и они так там и остались. А он как-то нелепо замахал руками и вываливая изо рта куски полужидкого говна, скатился со сцены, сломав коленкой Люсе ключицу и ебанув лежащего ничком Мишку по яйцам подборотком, и Мишка не выдержал всех этих избиений и тоже обосрался фонтанообразно, как кит которого выкинула на берег непогода.
Я стоял на краю сцены со вставшим от ужаса хуем, неудержимо фонтанируя блевотиной в зал, где и так уже все рыгали в три горла, и думал, что вот сейчас провалюсь нахуй совсем под землю, где меня черти будут ебать в дрыстало до самого Страшного суда, а вокруг все просто падали от выворачивавших их наизнанку колик, брызгая гавном из всех отверстий - и няни, и учителя, и пидар дядя Саша, который так и не передернул свой затвор, и все, все...
Я даже удивляюсь, что я не умер, когда посеревший Песдаков, весь в блевотине, с поносом в слипшихся волосах и висящей из штаны залупой, вымазанной Люсиными соплями, продравшись сквозь рыгающую, ссущую и срущуюся толпу, отволок меня за ухо в гримерку и там, подвывая как атпизженная бейсбольной битой собака, ласточкой выкинул из окна.
Я наверно бы умер, если бы не упал на голову нашему деректару, который, выскочив из школы, с криками бежал к ближайшей ментовке, чтобы вызвать патруль, как он делал уже не раз.
А когда я потом лежал в больнице, мне передали, что Борис Сергеевич захлебнулся Мишкиным гамном и его еле откачали, а Песдаков в истерике атпиздил рояль табуретом и сломал его, и теперь сидит закрытый в женской параше пока за него не внесут выкуп. А Люся… Люся приходила ко мне в больницу по вечерам и пиздила водочной бутылкой по голове, чтоб меня не так скоро выписали. Сердилась, наверно…
Нет, не буду я больше сатириком-гамасекусалистом! Ну его нахуй, адно пидарство сплошное, а здоровья и так ни на грош…