Да я, собственно, и не собиралась. Ибацца, в смысле. И с Питоном не собиралась, и вообще ни с кем. По крайней мере, в тот вечер.
Ладно, по порядку.
Он когда мне звонил, еще трезвый был. Почти. "Я, говорит, в Москве. Давай, говорит, Фло, с тобой встретимся. Ты, Фло, креативы писала? Писала. Давай знакомиться. А то некоторые из наших думают, что ты мужик. И возможно даже пидор. Я, говорит, Фло, иду на вечер поэзии. И ты приходи. Там и познакомимся" Вежливо так говорит, без мата. Только "Фло" у него немного на "бля" по эмоциональности получается похожим.
Да, думаю, надо идти. Я же не пидор. И познакомиться хочется, и посмотреть хочется, как падонки ходят на вечера поэзии.
Приезжаю. Нет Питона на условленном месте.
Ладно, думаю, не на такое попадала.
Ищу по определителю мобильника номер, с которого он мне звонил. Набираю, и поскольку не уверена, что это питоновский телефон, вежливо так спрашиваю: "Скажите, не вы ли приглашали некую Фло на вечер поэзии? Так я пришла. А вас нет. Может, мы на другом месте договорились встретиться?".
Легкая заминка.
"А я не местный" - отвечает мне голос на том конце.
Я прикидываю, сколько разного-всякого можно выпить за то время, пока я ехала и на всякий случай уточняю, опять же, вежливо: "Скажите, а человека по имени Питон рядом с вами нет?".
По затянувшейся паузе понимаю, что недооценила я Питона и выпить можно гораздо больше. Наконец, признается: "Ну, я Питон".
Тут я начинаю разговаривать уже не вежливо, а ласково так, как с пьяными и подчиненными в конце недели обычно разговариваю: "Питоша, а ты где?" "А я, говорит, в зале сижу. Мне тут хорошо. Мне тут мужик на гитаре играет".
Ладно, выясняю в кассе, где тут играют на гитаре для тех, кто пришел на вечер поэзии. Нахожу зал. Опять набираю Питона, чтобы хотя бы по звонку мобильника его обнаружить.
Точно, сидит какой-то брабус-хуябус в конце первого ряда и что-то ласково своему мобильнику рассказывает, хотя я давно на отбой нажала. Степень опьянения тоже подходит. Подхожу.
- Ты Питон?
- А ты кто?
- А я, - говорю, - местная. Случайно я здесь оказалась.
И тут Питон поднимает на меня глаза. Блин. Невероятные глаза. Невозможные глаза. Детские, чистые какие-то. Вот именно из таких глаз должна скатиться та самая слезинка. В смысле, которая у Достоевского. Я в этих глазах тону, голова идет кругом и в ней впервые за вечер возникает мысль про поибацца. По глазам понимаю, что грамм восемьсот в его голове уже есть, но сделать с собой уже ничего не могу.
У Питона, как у всех пьяных, заработало какое-то шестое чувство, и он явно эту мою мыслеформу считывает.
- Слушай, местная, - говорит, - а ты далеко живешь? А то мне ночевать негде.
Тут я вспоминаю, какие мы все, москвичи, сволочи.
- Нет, говорю. Нельзя у меня переночевать.
У Питона в глазах возникает даже не обида, а детское такое изумление. Я опять тону, но чей-то голос сбоку грубо приводит меня в чувство.
- Питон, нельзя у нее переночевать. У нее муж.
Блин, думаю, а это что за подонок не в свое дело лезет? Откуда, блин, он знает Питона, и откуда, блин, он знает про мужа?
Поворачиваюсь. Точно, стоит подонок. В смысле, пАдонак, как Питон. И почти такой же пьяный. Как выясняется из невнятной, но содержательной беседы, питоновский знакомый и местный. Peppermint его зовут. Как жувачку.
В общем, заступившись за честь моего мужа, этот второй падонак хватает фотоаппарат и ныряет за кулисы, откуда весь вечер поэзии слепит вспышкой выступающих. Оставив меня усмирять Питона.
Вечер поэзии, впрочем, удался.
Питон немного поспал, но когда к микрофону вышел поэт в подозрительно кожаных и облегающих штанах, у него опять заработало шестое чувство, и он проснулся. И остаток поэтического вечера Питон на весь зал громко выяснял процент пидоров среди представленных нашему вниманию поэтов.
Ну и комменты, конечно, хуярил. Хорошие, должна признать, комменты. Емкие, лаконичные. Вполне в духе удафф.ком комменты. Не опускаясь, впрочем, до банального "Первый!"
Ладно. Уходим с вечера.
На морозце Питон и Пепперминт неожиданно трезвеют и на два голоса начинают меня уговаривать поехать с ними черти-куда, не то в Трипперово, не то в Гонореево, где они будут ночевать, а также пить и ибацца.
Блин, думаю, надо ехать. Ну его, эту работу, ну его, этого мужа! И вообще, начинаю себя чувствовать пиздец какой крутой. Бля, нахуй, какой крутой. Прямо-таки настоящим оторвышем контркультуры начинаю себя чувствовать. К тому же понимаю, что не прощу себе, есле не увижу, как два падонка ибуцца.
Питон и эту мою мыслеформу считывает, и все время пока мы едем в метро, объясняет мне и всему вагону, как он не любит пидоров, и что они с этим Пепперминтом ибацца будут не друг с другом, а со мной.
Пепперминт вступается за их общую падоночью честь и уточняет для меня и всего вагона, что ибацца они со мной будут исключительно с моего согласия. Я немедленно перестаю быть такой всей бля, нахуй, крутой, смущаюсь, краснею и не заполняю паузу.
Весь вагон с напряжением следит за этой непростой драмой человеческих чувств. Питон великодушно разрубает ненужный ни мне, ни всему вагону гордиев узел:
- Ладно, Фло, не захочешь ибацца - не надо, лизнешь нам по разу, а дальше мы сами.
А я смотрю в его святящиеся каким-то нездешним благородством глаза и опять тону. Хотя мозгами понимаю, что не в том он состоянии, чтобы ибацца. Мало того, что пьяный, так он еще и гриппом больной. Да и его восемьсот грамм ебле далеко не на пользу.
По дороге к дому Пепперминта, где мы должны ночевать, а так же пить и ибацца, Питон еще раз доказывает нашу с ним ментальную связь и объясняет мне и Пепперминту какой он весь больной и что он не в том состоянии, чтобы ибацца. Ни с кем из нас. А вот с этим пидором, котрый рядом идет, он вообще ибацца не будет. Он с пидорами не ибецца. Потому как это неприлично и некоторым образом глупо.
Ночь, впрочем, тоже удалась.
Мы со Пепперминтом кормили, поили и укутывали Питона в теплый плед, уговаривали выпить полезной водки и не менее полезное лекарство, а он звонил со всех своих телефонов, до которых мог дотянуться, в Питер, и рассказывал, какие тут все в Москве пидоры, и что он с ними ибацца не будет. И даже с Фло не будет.
Судя по ответам, его убеждали в обратном, но Питон был непреклонен. Не буду, говорит, и пиздец!
В общем, не удалось мне с Питоном поибацца. О чем до сих пор жалею.
А вот о том, что остаток ночи ебалась с Пепперминтом, не жалею. Хороший оказался падонак. Правильный. И хуй заточен хорошо.