Я родилась жаркой июльской ночью. Мать завернула меня и моих братьев в простыню и прижала к животу, стараясь заглушить слабые восторженные крики новорождённых. Но Лидия Петровна, вздорная здоровущая баба в бигудях и рваном халате, мучимая ревностью к не вернувшемуся в ту ночь мужу, обнаружила место и сам факт рождения.
- Люська, м... б...ая! Принесла в подоле, св..! При рождении тебя удавить надо было!! - на крики Лидии Петровны и моей избиваемой матери прибежала малолетняя Катя, испуганно подтягивая мокрые пижамные брюки.
- Люся, родила-аа.
-Иди спать, сама разберусь. Кто знал, что она с брюхом ходит - всё скрыла, с...
Мама слабо стонала в углу, пуская розовые пузыри. Я, напуганная криком, замерзающая без живительного тепла - громко плакала. Мне вторили братики и Катя.
- Мамочка, не надо её бить!!! Ей больно!!
Лидия Петровна, устав от бурно вылившихся эмоций и физических усилий, схватила дочь за руку и силой увела в соседнюю комнату.
-Отец-кобель вернётся, пусть разбирается... Все простыни измарала, пас... Не буду кормить, - слышалось в отдалении, потом замолкло.
Вернулась мама - она вздрагивала от боли, пытаясь успокоить и накормить нас. Маме было очень плохо. Её страх и отчаяние передавались мне - я тихо ныла. Тогда в первый раз задумалась я о той несправедливости фортуны по отношению к моей матери и к таким, как она.
Ближе к утру пришёл дядя Игорь, муж Лидии Петровны, - пьяный и довольный. Жена что-то кричала ему о совести, ребёнке и слабом сердце. О маме. Дядя Игорь вяло сопротивлялся, а потом сказал: "Всех не прокормим". Катя тогда заплакала и ногами затопала, а Лидия Петровна позвала маму на кухню, дала ей поесть и говорила с ней. Дядя Гена в это время, дыша перегаром и прочей дрянью, забрал моих братьев, предварительно завернув их в старое клетчатое одеяло и куда-то унёс... Больше я их никогда не видела. В воспоминаниях остался лишь тёплый запах их нежных телец, солнечные окна на пыльном полу и безумные глаза мамы, сразу всё почувствовавшей и понявшей.
Меня назвали Машей. Детство моё состояло из пинков, щипков, объедков и пыли. В моём детстве было очень много пыли, и была Катя. Пыль толстым слоем покрывала мебель и цветы на подоконниках - Лидия Петровна не утруждала себя уборкой квартиры, предпочитая жить в антисанитарных условиях. Пыль оседала в моих незащищенных лёгких, просачивалась в уши и рот. Катя тайком, чтобы никто из взрослых не узнал, катала меня в коляске, играла в дочки-матери, кормила песком и пуговицами, крутила мне руки и ноги и, однажды, чуть не утопила в ванной, - вода проникла в горло, вытесняя воздух, лёгкие пузырьки крика взмыли к расплывчатому улыбающемуся лицу девочки. Тогда вовремя появилась Лидия Петровна.
Мама пыталась защищать меня, часто прижимала к себе и рассказывала об удивительной стране, где нам с ней и таким, как мы будет хорошо, где я встречусь с братиками, и всегда буду накормлена. Эта страна представлялась мне теми солнечными пятнами на полу, светлыми и тёплыми. Себя я видела пылинкой в столбе солнечного света - легко и совсем не больно.
Мама иногда пропадала, оставляя меня наедине с пытливыми пальцами Кати. Я пряталась от девочки под кроватью или зарывалась в платяной шкаф, но она, движимая детским любопытством и каким-то извращённым охотничьим инстинктом, осматривала все спокойные и наиболее пыльные уголки своих угодий - я извлекалась на свет божий, испуганная и онемевшая. Со временем, приобретя кое-какой опыт в лаврировании среди угрожающих мне объектов, я отправлялась на поиски мамы, пасуя перед массивной входной дверью, за которой, как я догадывалась, простиралось иное, чуждое мне измерение, может быть, лучшее, чем то, где я родилась.
Однажды, в поисках матери я забрела на кухню. Понимая, что здесь я никого не найду, я тем ни менее покрутилась у ведра с отбросами, заглянула под обеденный стол и среди апельсиновой кожуры и солнечных лужиц увидела мохнатый странно пахнущий предмет. На его боках сверкала солнечная пыль. Завороженная небывалым зрелищем, я подошла поближе, - оскаленная пасть и застывшие глаза, припорошенные лёгким слоем пыли. Я закричала, теряя себя в этом крике: "Ма-аааа! - Ма-ааа!"
Пришли голоса и носители этих голосов. Кто-то, кажется, Катя, судорожно плакал.
- Ай, дура. Как думаешь, отравилась?.. Не плачь, дочя, у них, говорят семь жизней. Иди с Машкой играй.
Я прижалась к маме, с ненавистью ощерившись на тянувшиеся ко мне руки.
- Кыс-кыс-кыс! - напевала девочка, - Машка, иди ко мне.
Так закончилось моё детство.