Вот посуди сам
что же, как не неведение....
и не человек, а головёшка какая-то, горяч, дымен, жгуч и опасен, и в темноте ночи так ярок, что, казалось бы, и хрусталик глаза начинает течь воском... и рассудок как фитиль, загибается, коптя и чернея в сторону, оплавляя в течение секунд, твердеющей жидкостью и разум и рассудок от такого вот человека, от слов его.... а потом что... сидит, сгорбившись... голова - кладезь висит как навесной замок амбарный, так же тяжело с выражением... чернея открытым ртом - скважиной для ключа, кем-то заботливо забранной куском резины... и редко, поддавшись, зову сна или желудка вскидывает её, так словно собирая в кулак всей своей волей, взгляд или себя, и так же тяжело - обречено назад, маятником - густой чуть тронутой сединой копной пахнущей солодом волос, заканчивая движение торопливо и удовлетворенно, ибо сил осталось только на облегчение...

Объясняешь себе так, что, бороться за все раньше было достаточно оснований, а потом вдруг как то с перепугу, что ли… вдруг понял, что будет, будет только тогда, когда она поймет, наконец, то, что нельзя быть, когда вокруг начинается война, тем более касаясь её не только как предмет той самой войны, но, как и опять же, трофея.

Один за другим девять дней там, сорок дней в соседнем дворе, смотришь, как редеет тобою посаженый лесок... и подгнивают выложенные твоими руками нижние венцы давно срубленного дома, и уже топот детских ног давно затих в прошлом... что остается с таких вот, восковых вечеров, амбарных лиц и седеющих заповедей?

… слышишь, как хлопают там, высоко между свесивших свои розовые пяточки купидончиков её усталые крылья. Сегодня опять трудный день, снова приходит прошлое. А как же иначе? Хоть оно старше тебя, даже твоего будущего и слышно, как оно тяжело шаркает ногами тебе все равно не поверить, а если даже и да, то почему ты должен это делать?