— Человек разумный — самое неряшливое существо на планете, — сказал Семён Маркович, пытаясь вдеть нитку в иголку.

— Это ещё почему? — рассеяно переспросил, листая на телефоне новостную ленту.

— Ну как же? Ни одно существо не оставляет после себя столько срача, как сапиенс. Есть такая наука — археология, которая пытается проникнуть в прошлое путём рытья на старой помойке. Дерьмотология, одним словом. Не путать с докторами из кожно-венерического, да...- он наконец-то вдел нитку в ушко и с победным видом протянул.

— Более того, — продолжал Сёма, — человеки часто культивируют свою неаккуратность. Ты можешь сказать, каким образом в тесто попал грибок под названием «дрожжи»? Только через антисанитарию. И чем всё закончилось? Везде этот дрожжевой хлеб! Не то, чтобы я за соблюдение кашрута, но сам подумай: грибок питается органикой и выделяет газ, что и поднимает тесто. По сути происходящего, дрожжи пердят. Если мы пришли к мысли, что все животные — говнодыхи, то только сапиенс — пердоед. Кроме того, это погоня за прибылью благородна. Погоня за мнимой прибылью — освинячивает. Если объём вырос, то вес-то практически не изменился, и...

— Семён, почему бы не зайти в ближайший ремонт одежды, где тебе подошьют брюки? — не выдержал я, — на машинке, быстро и аккуратно?

— Ха! У меня прадед был известным портным и имел успех. Дед был известным портным и его имя знала вся Одесса. Отец вообще был директором швейной фабрики... Ну, не фабрики, а подпольного цеха, и не директором, а хозяином... Так что? Его «Монтана» были лучше чем «Монтана», его имя знал весь Союз! Ну, не весь, в основном перекупы и ОБХСС. Последнее особенно непонятно — ну причём тут хищения? Какие чешские костюмы-тройки шил, из самой Праги! В ГУМе продавались! Ай! — он укололся.

— Но ведь откуда-то бралось сырьё? Электроэнергия? Так что налицо вред социалистической экономике.

— Брось, — Сёма сосредоточено вытягивал стежок, — экономика перестала быть социалистической сразу после смерти Сталина. Когда критерием оценки стало не снижение издержек, а получение прибыли. А прибыль в штуках и тоннах не измеришь, только в деньгах. Тут дурак сообразит, как выполнить план. Тем более, что план сам себе теперь устанавливаешь. А всё, что сверх плана — пустить налево. Всем хорошо: план выполняется, страна богатеет, кукуруза цветёт в закрома Родины. Ай! А по сути, проедаем наследство первых пятилеток. Включи, пожалуйста, свет.

Я выполнил просьбу товарища.

— И как же получалось?

— Да некрасиво получалось. Пересорт и излишки. Излишки пускались в оборот по деловым людям. Деловые, сколотив артели, материалы правильно использовали. И, что главное, правильно учитывали. Кстати, до гниды Хруща это было вполне себе законно: артели даже телевизоры собирали для нужд населения.

Семён зацепил иглой край ткани, пару раз обмотал нитку вокруг иголки и потянул. Оторвал нитку от узла. Встал, и деловито ушёл в свою комнату. Через минуту вернулся в гостиную. Новые брюки были на нём. Внизу были видны точки шва.

— Ну как?

— Отлично! Корейский дом моды господина Хуй Быс Ним. Ты лучше скажи, есть идеи?

Коллега заметно погрустнел:

— Нет. Совсем нет. Творческий кризис.

— И что? Может, работу найдём?

— Ага. Приступай. Жизнь твоя станет напоминать наполнитель для кошачьего лотка — утром просыпаешься в мир свежим и чистым, вечером засыпаешься в койку весь в кошачьем дерме. А если при этом помнить, что в пирожок пукнули, то совсем плохо. Хотя тебе раз в год могут позволить быть котом. Но недолго и с регрессом. А я за постоянный прогресс!



Последнее наше предприятие прогрессом не пахло: было унылым, невразумительным, и, по сути, детским садом. Быстренько напечатав в знакомой типографии флаеров моментальной страховки на речном транспорте, мы распространили их через стюартов речных трамвайчиков, за половину стоимости. Идея такая: человек покупает бумажку за сто рублей, и в случае неприятного события получает сто тысяч. Продавец возвращает нам с каждого листка пятьдесят рублей, либо сам листок. Лето убегало с пробуксовкой, аж асфальт от жары плавился. Московское население и гости столицы предпочитали проводить время у воды или на воде. С каждого причала каждый час уходило по три трамвайчика. Потом был общественный речной транспорт, который народ воспринимал, как дешёвый прогулочный. Ещё были здоровые речные рестораны, в которых народ принимал пищу и алкоголь под шум винта и вид берега. Мы оценили недельный «забег» в двадцать тысяч лохов, рассчитывая, в основном, на гостей столицы. Напечатали тридцать тысяч листовочек по три рубля штука плюс макет и флексоформы — пятнашка. Листик получился нарядным, броским и с номером липовой лицензии — всё по фен-шую. Особых надежд не питали, но результат был ещё хуже — из восьми тысяч переданных листовок, нам вернули две и за четыре тысячи деньги. Ещё две тысячи ушли не технические потери, это когда сообразительный стюарт посылал нас нахер, всю выручку оставляя себе. Двадцать четыре тысячи листовок, в пачках по тысячи штук, укоризненно лежали под окном в гостиной. Были похожи на пеноблоки для строительства непритязательного склепа. Могилы нашего успеха.



— Слушай, — оживился Сёма, когда сменил изуродованные брюки на шлафрок, — а какие вещи, объекты или события в последнее время вызывают у тебя удивление?

— Все, — не задумываясь, отрезал я.

— Приведи пример, пожалуйста.

— Ну-у-у... Электронные кассы в супермаркете. Каждый раз меня спрашивают, нужен ли бумажный чек, и говорят, что семьдесят два процента покупателей отказались. Процент ни как не меняется, упорно двадцать восемь процентов берут чек.

— Нет, это мимо. Некоторые проценты просто невозможно изменить. Ещё что?

— Ларьки в подземных переходах.

— А что с ними не так?

— Они торгуют женским нижним бельём.

— Тебя это смущает?

— Меня — нет. Но ни одна нормальная женщина не купит себе трусики в переходе.

— Хм... Это надо обдумать. Может, наркоту толкают... Что ещё?

— Кому в наше время нужны библиотеки? Когда даже обучение дистанционно?

— М-да. А вот это интересно. Кстати, в библиотеках наркоту толкали, было дело. Но, думаю, в первую очередь они нужны для ремонта, пополнения библиотечного фонда и развития социальных программ.

— Э-э-э... поясни?

— Бюджет, мой друг! Парадоксальная вещь: чемодан без ручки, который приносит деньги. Гримасы социальных катаклизмов — когда всем всё ясно, но все делают вид, что речь идёт совсем о другом.

Теперь в пояснении требовался новый виток Сёминой мысли.

— Эх, — вздохнул он, — надо было в детстве правильные книжки читать. «Незнайка на Луне», «Чиполино». Там прекрасно отражён механизм псевдосоциального наебалова. Интересно, сейчас эти книжки дети читают? Кстати, скоро первое сентября... первое сентября... первое сентября....И выборы!

Никогда не понимал выражения «засосало под ложечкой». Но, кажется, у меня заработал пылесос под половником. Спросил, дрогнувшим голосом:

— Мы кого хотим сделать? Школу или изберком?

— Ну что ты, какая школа? Мы преступники, а не пидорасы. Хотя на распределительном пункте среднего образования и те и другие в одном лице. Можно пощипать.

— Значит, выборы? — похолодел я.

— Можно подумать.

— А можно подумать о том, что за фокусы на этой лужайке нас принудят к поеданию собственных яиц?

— Ах, оставьте, сударь. Оставьте эти страхи. На федеральном уровне — оно понятно. Тем более, что как раз там те проценты, которые нельзя изменить. А вот на муниципальных выборах есть место для маневра.



***

Мы прогуливались по Бульварному кольцу, поедая мороженое.

— На ремонт школы выделяется бюджет. Как и для библиотек — объяснял свою идею Семён, — скорость выделения зависит от разных факторов. Как правило, сама школа денег никаких не видит, только результат их движения. Причём, по документам, одна и та же работа, к примеру, ремонт фасада, может выглядеть по-разному — от мраморного шедевра до двух мазков просроченной краской, которую утилизировали, заплатив за это деньги. Так вот...

— Погоди, откуда ты это знаешь?

— От орла нашего, дона Рэбы.

— Это от куратора? Ну, какой он Рэба? Скорее... Стоп! А что взамен?

Сёма набрал побольше воздуха:

— Долю! — выдохнул он.

Так. Ситуация становилась интересной, а главное — не отыгрываемой. Теперь только делать. Ну, хоть без неожиданностей.

— Понятно. Дальше.

— Так вот, бюджет на следующий год утверждается в ближайшие два месяца. Кто успел, тот и спи.. съел. Подрядные организации стоят на низком старте. Обычно, они сами договариваются, но иногда нужна страховка — в такой деловой среде вероятность кидка очень высока.

— Это тоже понятно. Непонятно, где здесь мы?

— Экий, вы, сударь, нетерпеливый. Теперь цель номер два — партии и общественные объединения, которые участвуют в муниципальных выборах.

— Какие общественные объединения?

— А никакие! Нет их. Остались только партии. У которых есть бюджет на эту клоунаду.

— И к какой партии мы обратимся? Той, что с миллионерами?

— Во-первых, неважно, кто в какой партии состоит, а во-вторых, сразу ко всем.

— Это аморально, — улыбнулся я, — но красиво. Труфальдино нервно курит.

— Не-а! Труфальдино останется на недосягаемой высоте. Предвыборное финансирование всем партиям, по закону, давно идёт из Госбюджета. Так что это не два господина, — или сколько их там, — а один. Просто многоликий. Принципиальных разногласий у лиц нет — все любят деньги, разница в художественном оформлении. Кстати, это даже неплохо. Представь, если бы все волнистые попугайчики были одного цвета? Скучно же.

— Да, скучно. Сёма, признайтесь, вы любите животных?

— Мой дед говорил — любить надо животных. Человек не достоин. И, если что, может отлюбить себя сам.

— Это тот, что портной?

— Нет, это тот, что партизан. Его румыны в войну повесили. Так что он подтвердил свой тезис.

В память героического деда, минуту шли молча, доедали мороженку.

— Хорошо, — продолжил беседу я, — диспозиция понятна. А какие действия?

— Простые, мой друг, простые. Список подрядчиков есть. Им предлагаем содействие в получение подрядов. Представляемся партийными функционерами. Партии израсходовали предвыборный фонд, нужно пополнить — листовки не все розданы, встречи с жителями не организованы. А так-то мы — сила, на всех уровнях протолкнём. Нас двое, так что партий будет две — потом разыграем в орлянку, у кого какая идеология. Думаю, что процентов шестьдесят-семьдесят деньги дадут. Вернее так: у кого шансы верные, дадут много, у кого средние — так себе, и у кого минимальные — какую-нибудь мелочь.

— Хм... А не наоборот?

— Нет, именно так. Кто знает, что подряд его, но в душе маленький червячок сомнения, перепугается. Для середняка — разумная лотерея. А те, кому не светит — чтобы просто не ссорится.

— Так. Дальше.

— Дальше тоже действовать будем мы. Появляемся в избирательном штабе партий, уровня административного округа. Представляемся сотрудниками подрядных организаций. Предлагаем им помощь в предвыборной агитации — людьми, материалами. За это просим содействовать в получении подрядов, — не бесплатно, конечно, — и оплатить этих... как их... людей короче. Расчет по человекочасам с коэффициентом за сложность. К примеру, студент у метро с листовкой — это одно, а мотопробег — совсем уже другое.

— Какой мотопробег? — вздрогнул я.

— Мотоциклетный. Пробег. С флагами и транспарантами. И без «флейт» в глушителях, чтобы слышно было.

— Так это же озлобит избирателей?

— Ещё как! Но реклама должна бить в сердце, в мозг и по яйцам. Только тогда она действенна. Понятно?

— Да.

— Думаю, дадут все. И выше не сообщат. Перспектива нагреться на откате от строительства, где денег много, превалирует над нежеланием поделиться партийной кассой, где денег не много. А руководству об этом знать совершенно не за чем, — это же делиться. И дистанция по времени хорошая. Понятно?

— Угу.

— Цой жив! — резюмировал подельник.



***

— Неправильно посчитали, — мрачно буркнул чекист.

На этот раз он появился как все нормальные люди — позвонил в дверь. Правда, дело было четыре часа утра, но в целом ничего не обычного.

— Почему это? — удивился Семэн, — Всё чётко — одна треть. Даже округлили в вашу пользу.

— В мою пользу не округлять надо, а платить. Где мои десять процентов?

— Так у ва... То есть как? Сначала десятину, а потом треть?

Куратор молча смотрел на нас.

— Так это... Ну как бы... Хорошо, понятно.

— Это ещё не всё. С вас штраф за речные дела. Сотку зашлите.

— За что? — уже я не стерпел.

— За речные дела, я же сказал.

— А почему — штраф?

— Эх, — вздохнул службист, — хорошие вы ребята, но мудаки. Последствия не считаете.

— Что за последствия? — хмуро буркнул я.

— Красивые. Один деятель схватил вашу бумажку, да и сиганул за борт, как только корыто отчалило. Говорит, упал. Требует деньги. Стоит мокрый, зелёный, — вода уже зацвела, — трясётся, орёт. Если бы подальше бы отошли, то, может быть, утонул. Ну, или под винты попал, всё легче было бы. Тут менты подъехали. Вы, Семён Маркович, сами служили в милиции, помните наверняка — рекой занимается транспортная. А у них событий мало, доход небольшой, за любую хрень хватаются. Пришлось забрать у них это дело. Но денег пообещал — их делянка, им с неё кормится. Так что не стесняйтесь, платите. И вот ещё мой вам совет — свалите-ка вы из города. Ну, или с байкерами поделитесь.

— С какими ещё байкерами?

— Бородатыми стокилограммовыми дядьками на мотоциклах. Вы же обещали мотопробег? Вот их и затрясли по очереди партийные — где, мол, обещанное? Они решили вас найти и зако... отму... спросить, в общем. Зачем вы вообще этот пробег обещали? На кураже понесло? Расхлёбывайте.



Когда визитёр ушёл, я подался в ванную комнату. Наскоро сполоснув лицо, с которого ещё не сползло удивление, пошёл на кухню. Там сидёл Семён. Перед ним стояла бутылка водки и две рюмки.

— Сёма, что вы делали в милиции? — спросил я, усаживаясь.

Тот расплескал водку по рюмкам.

— Тебе же ясно сказали — служил.

— А почему сменил сторону?

— Ничего я не менял. Просто так честнее.

Мы чокнулись.