Ветерок дует вслед торопящейся тучке-беглянке.
Машет клён-сорванец в тёплом воздухе красным флажком.
Бабье лето в крикливых и пёстрых одеждах цыганки
Провожает нас в поле коротким, блудливым смешком.

Может эта фантазия нам одинаково снится.
В затаившемся мире стихают цикад голоса.
Давит в спины Земля, а тугие колосья пшеницы
Обнимая тела не дают нам упасть в небеса.

Перевёрнутый мир ощетинился зёрнами хлеба.
В голубом океане огня солнца плавится медь.
Под созревшей пшеницей и нами вращается небо
Приглашая расслабиться и оттолкнувшись взлететь.

Замирает душа, толь от близости - толь от испуга,
Или сердце растаяло льдинкой у мира в горсти.
Потаённую вечность нам падать и падать друг в друга,
Чтоб на миг раствориться и снова себя обрести.

Ничего нет вокруг: - ни смертей, ни страданий, ни боли.
Окаянный огонь в нас горит и ещё не потух.
Дышит жизнью под нами тяжёлое семенем поле.
Примет роды с него Бабье лето- душа повитух.

Рыжий клён у тропы, лёгкий ветер с листвой хулиганит.
Горизонт раскалён, небеса, как плавильная печь
И бредут облака словно степью осенней цыгане,
Чтоб в закате, как мы, на хлеба золотые прилечь.