Дверь в квартиру открывалась с большим напрягом.
Когда я всё таки протиснулся мимо жгучего брюнета в полуоткрытую дверь обнаружилось,  что тело усопшего, пожилого худого мужчины в грязной футболке и не менее грязных памперсах,  лежит прямо в прихожей перед входной дверью. На кухне, куда меня провел «гость с Кавказа», обнаружилась полная блондинка тридцати с лишним лет. Глаза её были мокрыми от слёз.
В ходе разговора выяснились интересные подробности. Оказалось, что пожилой, одинокий как перст, мужик,  хохол, когда то приехавший из Одессы, с почему то с неожиданной греческой фамилией, почувствовав приближение немощности, женился на продавщице из местного магазинчика, приехавшей покорять столицу из Барнаула. Естественно, не о каких сексуальных утехах речи не шло. Договор был прост, как мычание. Она ухаживает за ним, он же оставляет ей в наследство «однушку» в не самом отвратительном районе города. Дамочка ожила, обжилась и в открытую завела себе любовника, азербайджанца , торговавшего на местном рынке хурмой и помидорами.  Уж не знаю, как эта парочка ухаживала, но смерть застала старика в тот момент, когда он пёр из ванной в комнату швабру, чтобы вытереть лужу, которую он наделал на полу.
Процесс отправки тела в морг затянулся до глубокой ночи. Видимо у пришедшего на вызов пожилого капитана участкового эта квартирка давно была на подозрении, и он вызвал следственную группу. Молодая красавица-следачка в дорогущей шубе, держана отлете тонкими пальцами, украшенными золотыми кольцами, изящную ручку, брезгливо писала протокол, сидя на краешке кухонной табуретки, а вокруг нее услужливо суетились суровые опера и эксперты, изображавшие мужественность и решительность. Когда этот балет «Тодес» наконец то закончился,  осталось самое тягостное - ждать перевозку. Не то чтобы эти ребята никогда никуда не торопятся, просто работы у них много, да и спешить им особо некуда, чай не «скорая».
В процессе ожидания, началась торговля. Нет, я знал, что азербайджанцы народ купеческий, но этот персонаж превзошёл все мои ожидания. Надо было видеть, как он метался по кухне, заламывал руки и даже пару раз делал вид, что готов выпрыгнуть в окно, когда я начал озвучивать ему стоимость ритуальных расходов. Он хватался за голову и причитал, а притихшая жена-любовница с испуганными, как у пойманной лисицы, глазами следила за этим цирком. Наконец в час ночи, когда перевозы таки доехали и уехали, а предложенная бутылка водки закончилась, ударили по рукам. Похоронные расходы сократились до минимума, большая часть шла за госсчёт. Я умудрился выторговать только небольшие деньги на логистику и свой гонорар, что меня полностью устраивало. Прости родная контора!
Сбор документов, отказ от услуг морга и оформление похорон за государственный счёт заняли у меня два дня. Всё это время «торговец» каждые пару часов нудел мне в трубку и жаловался на свою бедную жизнь.
На третий день одинокого старика хоронили в сумерках на продуваемом всеми ветрами  Перепеченском кладбище. Падал мелкий, сырой снежок, в небе, нагоняя тоску,  басовито гудели пассажирские самолёты, взлетая и приземляясь в Шарике. Фанерный обитый гроб, тряпочное покрывало, отсутствие каких либо венков, скрипящий «государственный» фольцик и землистое, заросшее жесткой щетиной, лицо покойного, ради экономии  избежавшее различных ухищрений санитаров морга.
На церемонии присутствовали только вдова и её любовник. Больше родных и близких у старика просто не было. Я произнес несколько слов, сократив церемонию прощания до минимума. Суетливые таджики по команде молодого белобрысого, кровь с молоком бригадира подняли гроб на поручах и ухнули его в приготовленную яму. По крышке часто застучали комья смёрзшейся земли. Через 20 минут вырос могильный холм, на котором не было ни креста, ни венков, ни цветов, а только табличка: фамилия-имя-отчество и номер могилы и участка. Парочка расплатилась  и укатила на своем разбитом форде универсале пить дешёвую водку и «Балтику девятку» в теперь уже собственную квартиру. Я сговорился с государственным водилой, и он добросил меня до метро. Снег шёл все гуще, сияли витрины магазинов, народ в новогоднем предвкушении радостно пер куда то по своим делам. Я взял в ближайшем магазе соточку коньяка и пачку сигарет. Не обращая внимание на людей, резко свинтил крышку и высосал янтарную, остро пахнущую виноградом жидкость одним глотком, закурил.  Мне уже много чего довелось повидать и в моем послужном списке значилось небольшое личное кладбище, но на душе было одиноко и мерзко.
И когда я трясся в полупустом вагоне метро, в голове почему то крутилась  пара строчек забытого французского поэта.
Но в тихий зимний день, когда от жизни бренной
Он позван был к иной, как говорят, нетленной,
Он, уходя, шепнул; «Я приходил — зачем?»