Урок физики начинался как обычно. Через окна пробивалось утреннее солнце. В классе творился бордель. Каждый вроде бы занимался своим делом, но дело каждого непременно касалось его соседа или соседей, а посему миша, занимаясь вроде бы своими делами, успел:

1. Проспорить свой кубик рубикр (а так бы выиграл бутылку 777).
2. Пообещать лариске французский набор, если та приподнимет юбку (опухоль на щеке уже начинала сходить).
3. Выдуть всю пасту из ручки стасу в карман (молчит, как барсук, когда надо подсказывать).
4. Заехать вадику в глаз (за то, что тот видел, как он поднимал бычок).
5. Списать физику не успел (а когда?).

И всё это форменное безобразие длилось до того момента, пока в класс не входил Роман Львович. Романа Львовича боялись, его уважали, это был физик, ещё тот физик. Обстановка в классе сразу становилась похожей на фрагмент из мультика «Маугли», где Львович был удавом, а ученики – маленькими макаками. На его уроках обычно отвечали тихо и неуверенно. Тогда он медленно наклонял голову, чтобы созерцать жертву поверх очков и произносил жуткую, неприятную фразу, – «Подойди ближе, чтобы я мог тебя лучше слышать, детка». Ученик, как правило делал небольшой шажок в направлении удава, но отвечать начинал ещё тише. В классе не боялась его только маша. Она была смелой неглупой девочкой. Физику она знала на отлично, а её отец дружил с Романом Львовичем на почве соседних гаражей.

– Ну что, крольчата, попритихли, небось отвечать хотите? Вижу, вижу, сейчас всем дам слово, садитесь.

Роман Львович положил свой громадный дипломат на стол, а сам не спеша уселся на деревянный стул, который под его весом натужно затрещал. Ученики нервно переглядывались между собой и всё время посматривали на кожаный дипломат. В своё время миша выдвинул теорию, что физик переносит в нём расчленённые трупы и даже приводил какие-то доказательства. Никто, конечно, не поверил, но на дипломат зыркали все. Зерно сомнения таки посеялось, кто-то даже назвал это болезнью миши. Миша был просто счастлив, что его именем назвали заразу.
– Итак, господа присяжные заседатели, кто сегодня готов к уроку?

Весь класс меньше чем за секунду вытянул руки на максимальное расстояние. Нехитрый секрет Романа Львовича в такой успеваемости заключался в том, что стоило хоть кому-нибудь опоздать с рукой, тот сразу же вызывался к доске и допрашивался по всей строгости закона, затем, после как правило не долгих мучений, Роман Львович произносил привычную всем фразу, – «Садись заседатель, два. Завтра к доске. В конце четвери экзамен. Родителей в школу». «Дааа», – думал миша, – «Такому трупы переносить всё равно, что на два пальца насцыкать».
– А ты, михаил, руку можешь не тянуть. Сегодня тебе повезло. В школе областная комиссия, так что расслабься и приготовься на завтра, а то подсунешь мне ещё какую-нибудь свинью.
Именно в это время входная дверь с пронизывающим скрипом открылась. Все посмотрели в её сторону. На пороге полубоком стояла свинья в очках с жирными надписями по бокам «Роман Львович». На груди висела пластиковая табличка с надписью «Подарок от миши и всех, всех, всех…». Никто даже и не думал хихикнуть. Все как охуевшие смотрели на своего пастуха, который с недоумением разглядывал своего теску и постепенно сжимал кулаки.

Миша глянул в окно. Третий этаж – всё-таки высоковато, а через дверь ему не успеть. Всё. Это пиздец. Может, изобразить приступ эпилепсии, хотя вряд ли физика этим проймешь. Он посмотрел на машу – на её лице было написано: «А это тебе подарочек, скотина, только смотри не перекармливай». Миша потерялся настолько, что уже был готов поднять руки и идти к доске сдаваться, но тут прогремел голос физика.
– Миша и твой друг - взять свина.
Повторять было не нужно. Двух индивидов из общего стада как фома хуем-ветром сдуло. Все только и услышали, как по коридору заверещала охуевшая свинья, а за ней затопотали четыре ноги, которые бежали не столько за свиньей, сколько подальше от класса. Однако удаляясь от злосчастного кабинета 320, они неминуемо приближались к нарядно одетым тетям и дядям, которые и составляли ту самую областную комиссию.

Свинья, как металлический шар в узком коридоре, катилась в направлении нарядных кеглей. Кегли заметно занервничали и начали хаотические передвижения, от чего у свинки сбились все ориентиры. Попасть в промежуток для неё стало практически невозможно. Инерция сделала своё дело – маленький свин таки въебал в одну из кеглей. Кегля с перепугу ебанулась и заговорила на родном для свинки языке. Большой солидный дядя в чёрном костюме (по всей видимости, это и был тот важный представитель, о котором гудел весь факультет) схватил поросёнка и поднял на руки.
– Ой, Роман Львович, – заговорила одна из кеглей, – «Да вы посмотрите, это же про вас здесь написано, ещё и табличка какая-то. Хлеб-соль – это я ещё понимаю, но чтобы такооое… На самого Романа Львовича! Это же конец всем приличиям!

Миша и я стояли перед комиссией как два жалких насекомых, уже прекрасно понимая, что это действительно конец и не только всем приличиям, но и всей нашей университетской карьере как минимум. И на душе сразу стало легче. Уже нечего бояться, всё и так ясно. Они уже не учащиеся гос универа. Это не их физик. Это не их областная комиссия. Шагай себе на все четыре, никто тебе не указ. Мы спокойно прошествовали по коридору и вышли на улицу. На улице светило солнце и пели птицы.
– Предлагал я тебе, другой варик?
– Ну, предлагал.
– Так вот надо было брать, а то ты всё чего-то боишься. Так в жизни хуй чего добьешься.
– Да мы с тобой уж добились, молчал бы уже.
Так мы и просидели на университетском заборе дотемна – дома же не объяснишь, что ты уже не учащийся.

На следующий день нас разбирали целый день и все, кому не лень. Однако мише, который в этом мало, что понимал, запомнились лишь четыре доктрины – их просто повторяли чаще всех.

1. Марается светлое лицо нашей великой Отчизны.
2. Падает планка положительных показателей социального уровня социалистического общества.
3. Империалистическим подонкам дается лишний повод усомниться в идеальных принципах социалистической морали.
4. Процветает хаос, патологическая безответственность и политическая брехня, что в свою очередь подрывает авторитет и экономику страны и универа в частности.

И всё это длилось так долго, что мы уже начинали забывать, что собрались-то собственно по их поводу. Но всему, как известно, приходит конец, и директор наконец-то громко огласил: – «На этом наше собрание под общим девизом «Двум подонкам среди нас не место» прошу считать закрытым. Другу и мише вынести строжайший выговор и определить испытательный срок размером в один год. Кто не явится копать под универом тир – ко мне в кабинет. Все свободны.