Он втоптано потел на продавленной вонючей тахте, скрючившись в позе эмбриона. – Ааа, ааа, - стонал он словно девственница, которую, нах, ебал ёлкой слон. – Боже, господи, сука, помоги! Мне так хуёво, так хуёво! Я мироточу! – вымолвил алкаш вместо ‘умираю’. Агонизируя в бреду, он, в итоге, вырубился.

Очнулся он от сильного пиздюля жёлтым найковским бутсом меж рёбер – Эй, гандон, достаный с жопы пидора, ыхыхы, вставай! Над Гришей возвышался сам господь в виде двухуего негра с женским голосом. – Так я не понял, мразота, ты звал боже или господа, нам там нихуёво стало интересно, но боже решил не отрываться от биг-мака со спрайтом и послал меня, ибо этот боже воспользовался моментом, чтоб спросить меня за карточный долг. – Боже, ну у тя тут и вонь! – Вернее, не боже, конечно, а пидор ты рваный, вонище у тебя тут знатное.

Гриша, онемев, смотрел на носовое золотое кольцо негра с чётким пониманием того, что всё, бля, допился до чёрной горячки. – Мне пизда, - прошептал он, и вдруг вся боль вновь напомнила о себе, заполнив его тело, как хуй онал. – Ааа, ааа!

- Стони, шлюха, стони. Так вот знай, синяк! – негр ткнул Гришу пыром меж других рёбер, от чего тот застонал ещё громче.
- Ыхыхы. Знай, ты нас достал там всех уже, жалкий ты ублюдок. И не сдохнешь же никак, ёба. Не сдохнешь? Он чиканул Грише саечку, от чего тот отпрянул к стенке и попытался спрятаться под настенный ковёр. – Барахтаешься, как глист в сгущёнке, успокойся уже, давай мило побеседуем. Возможно, у тебя уже и горячка и всё, что хочешь, но сейчас твоё сознание чистое, искристое и боль будет становиться только сильнее.

- Гадина черножопая, что ж ты со мной делаешь!? Кто ты такой? Как ты вошёл в мой дом? Он пьяно всмотрелся в чёрный ебальник. – Валера, ты что ли, гуашью покрасился, или чтоооооо, - он опять застонал и откинулся на спину.
- Валера, ыхыхыхы, до него мы ещё добёремся, а пока слушай. Чего хочешь?
- Водки хочу! – с жаром потянулся к господу Григорий.
- Неправильно. Гриша почувствовал вкус найка во рту. Шип упёрся ему в нижнюю десну.
- Офань нау!
- Ты, долбоёб, хочешь здоровье?
- Фофу! – Хочу! – повторил он, когда господь достал бутсу, брезгливо вытирая её о край простыни.
- На! Он резко шлёпнул Грише ладошкой по лбу и тот отключился.

В тот миг, когда Гришаня ахнул, он резко разлепил глаза, и сразу понял, что нет боли, ура ура ура. Он быстро сам себя ощупал, словно не веря тому, что жив и что теперь начнёт он жизню! Новую! Вкусную! Красивую! Да, ему 43, но это не повод грстить, эээээх! Выбросив копыта вперёд на манер Джеки Чана он оказался на полу, сделал колесо, прыжок с переворотом и побежал открывать окна в комнате. – Я здоров! – завопил он, убеждаясь, что он всё ещё живёт на улице Горгонзольной, дом 6, квартира 1.  Несколько прохожих недовольно оглянулись, а какой-то малолетка остановился, достал из рюкзака петарду, поджёг её и бросил её в Гришу, быренько съебавшись. К счастью Гриша проживал на первом этаже. Он с проклятиями закрыл окно, но после того, как петарда уже влетела внутрь. Пиздануло знатно, но здоровому и счастливому Грише это ни на йопту не испортило настроения.

- Говнюк, сука! – беззлобно рассмеялся сквозь дым и картонные ошмётки Гришаня. – Начинаю новую жизнь!

Он кинулся к тумбочке, нашёл какой-то листик с коричневым пятном посередине, и составил план:
1.Найти работу…
2.Найти женщину!

Заебавшись с написанием плана Гриша пёрнул вонючим пьяным пердулём, и пошёл на кухню. И остолбенел. Везде, куда падал и поднимался глаз, стояли бутылки водки ‘Русская’. Ровными стройными рядами, они заполнили всё: он даже не смог никуда ступить, пришлось вынести часть бутылок в коридор. Открыв окно, усевшись на табуретку и, подперев подбородок, он слюноподобно взирал на всё это счастье. Как назло, в кухню ввалилось жирное солнце, и кухня заиграла, запела. Бутылочки переливались, словно драгоценные камни. Гриша слышал явное тонкое гудение и позвякивание холодных, в испарине, нольпяточек. Все, как на подбор с красными пробочками, с акцизами. Что-то на столе под правой рукой привлекло его внимание. Ничему не удивляясь он уставился на тарелочки с ломкими груздями, пересыпанными свежим репчатым, на ледяного хруста корнишоны, на начавшее таять тонко нарезанное сало, на ломти бородинского. Стакан томатного сока был наполнен доверху, и, чтоб не пролить, Грише пришлось попотеть. – Вкусный! – удивлённо крякнул Гриша, морщась от спазма, который доставили сузившиеся сосуды. – Холодный! Не привыкший запивать он допил сок и наколол на вилку груздь. – Вкусный. Холодный. Словно в первый раз в жизни он набросился на еду. – Да тут всё вкусное и холодное! – радостно вопил он, набивая пасть яствами-хуяствами. – Похуй! ПОХУУУЙ! Надо отметить! Что мне будет с бутылки-то? Чем более у меня такое здоровье! Бухать не перебухать!

Открутив крышечку, он буквально втолкнул себе бутылку прямо в горло и залпом выпил сразу половину. Почувствовав привычное приятное начинающееся состояние опьянения он ещё больше уверился в том, что сделал правильный выбор. – Спасибо, господи!

В это время обхохатывающийся боже держался за живот и показывал пальцем на господа – Ну ты пиздец, братиш, ты рили думал, что он возьмёт и исправится? Ахахахаха, ржуниггамагу! Разгневанный господи уныло щёлкнул пальцами, превратив водку в бензин. Вторым щелчком он вдребезги разбил бутылки. А третьим щелчком он вернул убежавшего малолетку назад. Поджёг тому вторую петарду, и вложив ему в уста: ‘Вот тебе динамит, алкаш, чтоб не скучал’, зашвырнул его рукой ‘Корсара’ прямёхенько на середину кухни. И вновь шустро сыбался.

- Давай ещё в картишки, а, боже?  - господи устало провалился в кресло. – Когда-то же я должен у тебя выиграть?