Таинственное письмо

Жопкин тут же бросил отхлёбывать чай и кинулся вон из квартиры. Он взбежал на пятый этаж и забарабанил в дверь. Жопкин заглянул в замочную скважину. Там засуетились.
Какой-то мужик торопливо ковылял на цыпочках в ванную, но, не смотря на высунутый от старания язык, личность показалась Жопкину знакомой. Затем Жопкин увидел глаз.
– Откройте, милиция! – крикнул Жопкин.
Дверь открылась и мент зашёл.
– Чем ты грохаешь об потолок, сукин сын, – крикнул Жопкин, оттесняя Педалькина.
– Когда? – спросил Педалькин, заслоняя спиной дверь туалета-ванной и задвигая шпингалет, – Когда ещё? С ума что ли сошёл?
– Не орите, Педалькин! – громко сказал Жопкин, – Я привлеку вас к штрафу!
– Сам ты орёшь, как в сумасшедшем доме!
– А нечего чугунные кастрюли на пол кидать. Ещё раз повториться – оштрафую, – сказал Жопкин, мельком осмотрев квартиру.
Он вышел и пошёл к Жеглову. Жопкин был уверен, что в ванной спрятался опасный преступник Моно. Жопкин сказал Жеглову, что идёт домой, а сам проник на чердак и вёл наблюдение за дверью Педалькина. Ближе к ночи из квартиры вышли два лица. Воротники у них были подняты. Жопкин без труда опознал Педалькина и Моно. Запирая дверь, Педалькин сказал:
– Письмо у меня здесь, в кармане. Собираюсь его обнародовать в клубе. Пусть мне посоветуют, как поступить.
– Да-да, – пробурчал Моно.

Они вышли на улицу и куда-то пошли. Жопкин следовал за ними на некотором расстоянии. Они прошли в какой-то подвал. Там уже собрался народ. Клуб сильно изменился за последнее время. Трибуны не было – её разнёс пьяный ХБ и дураки сидели за длинным столом. К тому же ЖЭК отключил в подвале свет за неуплату долгов и помещение освещали горящими газетами. Педалькина ждали.
– Не нужно аплодисментов, – бросил он проходя к почётному месту.
Он выложил перед собой письмо, полученное от дяди. Тут Бенони, освещавший этот угол стола, уронил клочок горящей газеты ему за шиворот.
(Сколько ни лечили Бенони психиаторы, они не смогли вернуть ему память. Удалось лишь определить, что у него повреждение затылочно-теменных отделов мозга. При их повреждении больные не узнают предметов. Рассматривая кого-либо больные находят нос, рот, глаза, но синтезировать из деталей целое не в состоянии. Если рассматриваемый имел усы, больной может сделать вывод, что это кот. Жопкин сидел на другом конце стола, но слышал, как об этом переговаривались двое дураков.)
Педалькин вскочил и пританцовывая на месте, засовывал руку за шкирку. Горящая бумага, видимо, причиняла ему беспокойство. Несколько дураков кинулись ему помогать.
– У меня вот рука подлиньше, – сказал один и стал сувать её за шкирку, одновременно с четырьмя другими дураками.
Ворот пиджака так натянулся на горле Педалькина, что казалось он вот-вот задохнётся.
– Песком надо тушить, – раздался голос Кирюши.
Лысый мужик с бородой положил на ладонь белый кирпич, а другой рукой нажал на него. Без каких либо видимых усилий он размял его в песок. Это был легендарный ХБ, на совести которого половина всех убийств в мире. ХБ стал сыпать песок за шиворот Педалькину. Очаг огня был ликвидирован.

Тут Педалькин увидел, что Бенони положил свой факел прямо на драгоценное письмо.
– А-а! – заорал Педалькин и прямо голыми ладонями потушил уже начавшее тлеть послание.
Под одобрительный гул он сел на место.
– «В случае моей смерти, – начал он читать, – завещаю свои богатства тебе, Арнольд. Я уверен – жить мне осталось недолго. Я чувствую, что Неапольский врач следит за мной из-за каждого угла. Завещаю тебе всё, что останется от моего кооператива говночистов.»
Кто-то хихикнул, чтобы скрыть наворачивающиеся на глаза слёзы. Арнольд продолжал:
– «Несколько суток назад мне пришла анонимная записка. Там содержалось требование положить 15000 рублей в указанном месте. Под угрозой смерти мне запрещалось даже позвать на помощь милицию. С высунутым языком я носился по соседям, собирая деньги, якобы на покупку японского водолазного костюма. Собрав сумму я, по письменному указанию рэкетира, 10 июня в 11 часов ночи я отнёс авоську с деньгами в подъезд дома на улице 22-го Партсъезда и, от любопытства отойдя на безопасное расстояние, залез в мусорный контейнер. Оттуда просматривался один из подходов к подъезду...»
Дураки напряжённо вслушивались.
– «Однако мне пришлось, – продолжал Арнольд, – присесть на корточки, отчего мои штаны лопнули на две отдельные части. Вскоре я заметил плечистую фигуру мужика, которого несколько раз замечал в общественных местах. Это и был таинственный рэкетёр. Он злорадствовал и алчно потирал руки. Что-то хищное было в его фигуре. Он прошёл в направлении условного места. Выждав минут 20 и не дождавшись его, я пошёл к условному месту. Если бы я знал, что там увижу, то бросился бы бежать без оглядки, но я убедил себя, если рэкетир не нашёл сумку с деньгами я сам заберу её. Ещё у двери подъезда в нос мне ударил запах свежей крови. В темноте подъезда я споткнулся о труп. На ощупь я определил, что авоськи нет и собрался определить личность убитого. Я зажёг спичку с третьего раза. Я нагнулся к трупу и вдруг волосы на всём теле встали у меня дыбом. Передо мной лежал рэкетир, но в то же время какая-то непропорциональность его вида вызвало у меня ужас. Я нагнулся ниже. У трупа не было головы. Кто-то оттяпал ему бошку. На стене было кровью написано «неапольский врач». Мне нужно было успокоиться. Когда руки у меня перестали дрожать настолько, что я смог вставить на место отвисшую челюсть, я подумал, что неапольский врач убьёт и меня. Мне показалось, что он здесь. По счастью, ноги у меня не оказались парализованными и я бросился бежать. Прощай, Арнольд, не поминай меня лихом.»
– Ну и ну,- выдохнула Жаба.
ХБ ухмыльнувшись смёл в кучку весь песок со стола.
– Мне кажется, – произнёс Кирюша, – что убийство совершил командир, уважаемый Хади-Була!
– Что!? – взревел ХБ и, побагравев от натуги, спрессовал из песка прежний кирпич.
Он перегнулся через стол и схватил дерзкого за воротник, а другой рукой занёс над его головой кирпич. Должно было произойти непоправимое.
– Невиновность ХБ доказана! – раздался крик блюстителя закона.
Все лица повернулись к Жопкину.
«– Откуда здесь милиция?» – было написано в их глазах.
ХБ разжал пальцы и Кирюша грохнулся на табурет.