"...и в ярости разорвал себя пополам"
Братья Гримм
"Гном-Тихогром"

Башка был крутым евреем. В районе, населённом преимущественно монголоидами, это было непросто. Читать Башка начал рано. И что ни книга - то с еврейскими погромами. И он с третьего класса начал закалять себя. Кулаками молотил горох в тазике, отжимался и приседал. Мог от двух старшеклассников отбиться. И хитёр был при этом. Однажды его напрягли на солутан местные авторитеты - хулиганы-второгодники. Мать Башки работала медсестрой и имела доступ к веществам. Башка авансом выдал авторитетам какие-то чудо-таблетки. Шпана закинулась ими в своей секретной каморке и чуть не передохла в полном составе. Не ожидали они такого от еврея. Их потом в армию не взяли, дураков. На медкомиссии забраковали, даже в задницы не заглядывали.

А вот Башка, напротив - отслужил, и почти без последствий. Лишь затылок рассекли табуретом, и барабанную перепонку ликвидировали, использовав для этого маваси гери. Это было нормально. Отслужить без увечий недостойно мужчины.

Оставим Башку ненадолго.

Одному шестидесятишестилетнему трудовику из местной школы вдруг стало казаться, что он всё утратил. Ему об этом намекнула дочь, безвозвратно утраченная сразу после рождения. Вот неполный список утраченного, составленный трудовиком (впоследствии утерян):

- Две жены

- Квартира в кооперативе

- Возможность отомстить своему школьному извергу

- Печень

- Набор немецких отвёрток в прошлом году

- Смысл жизни

- Советский Союз

- Прочие материальные ценности

И однажды, посреди урока, трудовик встал и вышел из кабинета. Он прошёл по коридору, через вестибюль, распахнул двери и исчез - до поры, до времени. Школьники посидели спокойно, а потом, посовещавшись, устроили небольшое соревнование: кто, с расстояния трёх метров, точно плюнет в раскрытый рот одного опущенного татарчонка.

Трудовик притаился у себя в комнате в общежитии. Он вывернул пробки и остановил часы. Он разложил на полу - верёвку, бритву, бутылку с уксусом. Он лёг на диван и стал смотреть в потолок. Нет ничего более опасного в жизни мужика, чем это занятие. Неизвестно, о чём он думал, только через какое-то время он встал с дивана, бритвой вырезал отверстие в одеяле, просунул туда голову, перепоясался верёвкой, сунул за пояс бутылку с уксусом и покинул общежитие. Но не как Борис Никитич, занюханный учителишка, а как колдун и феноменальный квазичеловек Ибрагим Келючи.
То есть, комнату он тоже потерял.

Тут нет ничего удивительного. Таких метаморфоз у нас - сотня за декаду. Возьмём первого попавшегося преображённого. На первый взгляд - дерьмо двуногое, пули на него жалко. В карманах таскает хлебные корки. Дурно пахнет. Волосы в ушах. Восемнадцать лет, четыре месяца и два дня до пенсии. Живёт с престарелым отцом. У отца шрам от ножа через все лицо - в семьдесят первом мужики пометили, когда застали врасплох в подвале с восьмилетней девчонкой.

Но с недавних пор - пишет письма президенту, требует отдать ему власть, пока добровольно. Соорудил кистень и желает опробовать его на отце. Издаёт рукописную газету "Наконец!". Влюбился в рыжего студента-ихтиолога из соседнего подъезда. И возможно вскоре жизнь его станет насыщенной, но ненадолго.
Исполать ему.

Бывший трудовик Ибрагим Келючи начал свой дурацкий, скорбный путь. Мог себе позволить. Всё равно всё разрушено: жизнь, душа, пищеварительная система. Ибрагим Келючи бродил по улицам города в полосатом одеяле и приставал к гражданам с просьбой потерзать его хорошенько. Некоторые удовлетворяли. Многие. Вечером он устраивался на теплотрассе - смачивал уксусом раны и записывал впечатления в своё "Собрание Страданий". Он записывал их на трубе, палочкой от мороженого, кровью.

"Они невинны. Женщины, дети, мужчины. Женщины, впрочем, изобретательны. Сегодня, уже в сумерках, одна из несчастных загнала мне зубочистки под ногти и сломала их, чтоб я не мог вытащить. В том нет ее вины. Ей с детства забивали в голову непотребное. У неё в голове - руины. Окружающие гадят в этих руинах. Жизнь сокрушила её и несчастная облегчилась сегодня. Пока она ломала зубочистки, я исцелил её от псориаза. Я удалил зубочистки вместе с ногтями. Христос - просто щенок по сравнению со мной. Уксус на исходе. Уксус Иисуксус". И Ибрагим Келючи засыпал.

Вернемся к Башке.
Он пристроился к родственнику по фамилии Бич. Бич держал фирму по устройству праздников. Фейерверки, клоуны, проститутки. Всё, чтобы отдохнуть от души и по-человечески. Башка трудился в фирме менеджером - нос кому разбить или занести в РОВД.

- Этот горюня в одеялке, - сказал как-то Бич Башке, - не задействовать ли его? Зачем ему мучиться бесплатно? Может мы его оформим? Трудовая книжка, стаж. Больничный ни к чему, полагаю. И отпуск тоже. Что скажешь?

- В армии был такой Мазепа - сжёг себя зажигалкой. Его невеста бросила. Мы его тушили и пинали ногами, дурака.

- Жаль, что этого не практикуют более - костры, травля львами, гладиаторы. Все праздники утеряны, радость исчезла. Плебс формирует вкус охлоса. Компост и фекальные воды, пошлость и безвкусица. Даже тараканы покинули нас. В среду, на утренник в детском садике "Буратино", наш Дед Мороз пришел укуренным и украл магнитофон. Это всё, на что он способен. Среди маленьких зайчиков и снежинок - и украсть дешевый магнитофон. Боже мой, они оставили нам Деда Мороза и отняли дыбу! А надо бы наоборот. И теперь все они ходят с пятилитровыми канистрами за святой водой. Вот так, запросто - пять литров святой воды. А ведь они даже согрешить толком не могут. Вот взять Ибрагима Келючи - хорош ли он?

- Праведники не живут на теплотрассах. Но кровь из его ран исцеляет.

- Ты пробовал?

- Ну да, подрезал его слегка и смазал, что нужно.

- Приведи его. Может я ему ноги помою. А может и он мне.

Покачиваясь, Ибрагим Келючи в набедренной повязке стоял перед Бичом. Ему недолго осталось.

- Ну-с, - сказал Бич, - мы собрали всех несчастных в одном месте. Они ждут тебя, Ибрагим. Со своими недугами. Всякая сволочь: воры, лицемеры, лжецы. Одним словом - буржуазия, сливки общества. Иди, и исцели их, брат мой… Постой-ка, накапай мне немного, маэстро.

Из угла шагнул Башка с кнопочным ножом...

Они стояли крУгом - страдальцы и мученики. С анальными трещинами, с детством о котором страшно рассказать, с никому не нужными страхами и причудами. Разочарованные предатели с седеющими лобками, но с тугой мошной. Твари из чернозёма. Ибрагим Келючи сорвал повязку. Он уже давно был оскоплён одной бездетной пенсионеркой. Но у него был мощный гипотетический стояк. Страждущие разобрали ланцеты и обступили Ибрагима Келючи.

- Борис Никитич, - окликнул его бывший ученик, а ныне издатель местной газетенки, - здравствуйте!

Борис Никитич охнул, схватился за промежность и упал на колени.

- Вы чего, братцы? - закричал он, - где я?

- Среди поклонников, - успокоили его и пустили кровь, вдруг утратившую целебную силу.

И тут наебалово.