В нашей дыре в Новый год за чудом далеко ходить не надо. Вечером первого выйди на улицу – один чуднее другого. Веселые зомбаки обоих полов. И не какие-нибудь там картонные феи с палочками,  колдуны или гномики, а вполне себе реальные персонажи. Хотя гномики тоже существуют. Я видел их.

Всю ее не выпить - это аксиома. Но у меня тогда была непоколебимая вера в свои силы и абсолютно не было тормозов. В конце концов, я высох как мумия, и мне уже хватало одного стакана бормотухи, чтобы быть в говно. Вот тогда  за мной и  пришли, эти маленькие, веселые человечки
Через год я снялся с учета одного непристижного медучреждения, тормоза появились и даже стали включатся как-то автоматически. Видимо подействовали потраченные на меня препараты. Или просто подзаебавшееся подсознание уже не хотело, чтобы я опять повстречался с этими сказочными существами из своей головы. Да и хуй на них.

Сказки, для меня закончились в детстве, когда я сломал ключицу, руку и сильно расшиб голову. Вообще это хорошо, когда сказки заканчиваются в детстве. Раньше сядешь - раньше выйдешь, как говорят. Там, где они кончаются, кончается и мудацкое детство, с его чушью и нелепостями. И начинается не менее мудацкая взрослая жизнь со своими заморочками, в которой сказкам места нет. Но зато есть место чуду. Потому что чудо можно увидеть глазами и потрогать руками. Даже потыкать хуем в некоторых случаях.

Вот, допустим, ты вдруг узнаешь, что имел шесть (шесть!) незащищенных контактов с ВИЧ-инфицированной женщиной. Долго носишь это в себе, как говно в кишечнике, потом все-таки набираешь номер узнать анализы, прикидывая куда подальше, в какую галактику тебе улетучиться.
Так.
Так, так.
Бля.
И узнав что абсолютно здоров (Абсолютно! Даже гепатита нет.) просираешся, вываливая от счастья эту «радость» своей жене. Остолоп.
За неделю до Нового года она подает на развод. И уже за столом, посреди речи президента, мишуры и заоконного грохота с разноцветными брызгами, тебе вдруг становится плохо. Реально плохо. Ты отключаешься, как какой-нибудь телевизор и только эхом в горах раздается до боли родное сопрано – «Мавлон, не умирай, миленький. Ну чего ты. Мавлон…».
Я тогда здорово приссал. Нет, не скопытиться. Человек не умирает, а уходит туда, откуда пришел. Я так себя утешал еще в армии, когда тянул лямку в одной неспокойной южной республике, и до сих пор утешаю. Приссал, что мне уже далеко за сорок, и я вполне могу стать аутсайдером. Ненужным никому со своим расшалившимся мотором и шальным идиотизмом. Геморроем и печенью, которые тоже постоянно шалят. Да тогда все приссали. Суетились, махали полотенцами, пытались сделать массаж сердца и искусственное дыхание. Но приехавшая вовремя медсестра на «скорой» впендюрила мне в булку нечто очень ободряющее, и я ожил. Лежал на диване в комнате и смотрел в потолок, с помещенной на груди жониной головой, мурлыкающей о том, как я ее напугал. Неделю назад убить меня хотела. Сказочная русская женщина.

Кстати о сказках. Вот вам она. Можете украсить ее серебряным дождем с гирляндами или еще какой-нибудь хуйней.

Один маленький-малюсенький задрот с такой же малюсенькой самооценкой, будучи в детском саду, обосрался во время сончаса. Он и раньше там частенько обсерался, но этот случай был особенным. Засранца поместили в общий умывальник, на ворох собственного обосранного постельного белья, а вокруг него ходила вся его группа, распевая: «Фуууу, как стыдно, фуууу». Руководила процессом воспитательница, подбадривая не особенно активных. Она знала толк в экзекуциях и выкручивала ему ухо, если он зажмуривал глаза. Задрот был по уши в говне, отчаянии и одиночестве. Готовый залиться слезами, размазывая сопли по дрожащим от боли и унижения губам. Мир сузился до размеров умывальной комнаты и хоровода из тыкающих в него пальцами злобных уродцев. Он боялся смотреть в их злорадные рожи, ему отрывали уши, снизу сильно воняло. А потому уставился в потолок, в висевшую там на проводе лампочку. И в лампочке определенно кто-то появился. Как кавалерия из-за холма. Как рука утопающему. Этот кто-то стал его подбадривать, говорить, что он уже большой, плакать нельзя ни в коем случае, а нужно сделать вот что. И задрот прокусил воспетке палец. Человек из лампочки хвалил его. Задрот был счастлив и даже рассказал о нем своей маме. Но мама задрота, молодая разведенная женщина с прицепом, постоянно находилась в активном поиске и не обращала внимание на всякую чушь. Однако друг из лампочки не был чушью. Он подсказал задроту, как поступить с найденным им под полом старой веранды мышиным выводком. И тот сделал как надо. Засунул пискливый клубок в карман висевшего на вешалке халата воспитательницы. В тот самый карман, откуда она вынимала руку, чтобы выкручивать ему ухо. Оказалось что воспетка до обмороков боится мышей.
«Скажи, кто тебя этому научил, Мавлоша?» - ласково говорила заведующая, когда его вычислили –«Говори, ублюдок вонючий!!!».
Но задрот не выдал своего кореша. Кореш оценил это, и задрот перестал считать себя задротом.

А потом была школа, в которой тоже не все так просто. И когда становилось совсем сложно, человек появлялся в лампочке, чтобы выслушать своего ебанутого друга. Принять на себя все говно, что скопилось у того внутри. Его пубертантные переживания, например. Он был хорошим товарищем. Они даже вместе онанировали.
Всё это еще долго могло продолжаться, и неизвестно чем бы закончилось, клиникой или, может, нобелевской премией, но однажды во время беседы пацана с лампочкой она погасла. Перегорела, наверное. Пацан полез ее менять, и его ударило током. Он неудачно упал, зацепив унитаз с раковиной, сломал руку с ключицей и сильно расшиб голову. Вот тут сказки кончились. Человек из лампочки умер.