Мы с женой не разговаривали уже третий день, и я не мог вспомнить по какой причине. Для того, чтобы вспомнить надо было бухнуть как следует и память вернулась бы, но я решил маленько подзавязать. Тем более, что жена уже откисла и можно было приступать к процедуре примирения. Вечером я помылся, тщательно выбрился, и лёг в постель. Жена возилась на кухне, пекла куличи. Желания особого не было, но поебаться было проще, чем поговорить.


Я лежал и думал, что состарившись, нам, как опытным игрокам в преферанс, не будет нужды в лишних словах. Мы будем знать заранее всё, что хочет сказать вторая половина. Споры станут бессмысленными. Таким образом, проблема ссор отпадёт сама собой. Как, собственно, и необходимость в примиряющих поебушках. И не примирияющих тоже.


Размышляя об этом, я заснул и сквозь дрёму услышал, как на кухне зазвонил сотовый жены. Я прислушался: жена что-то невнятно бубнила. Кто бы это мог быть? Я встал и пошёл на кухню – попить водички. «А вот и он» — сказала жена и отдала мне трубку. Звонила тёща. С тех пор как я занял у неё десять тысяч рублей, она разговаривала со мной исключительно в уведомительно-приказном ключе. Я рассчитывал не отдавать деньги, поэтому не возникал особо. Тем более, что возникать было довольно трудно: тёща была бронебойной женщиной. Однажды она учила меня как правильно мочиться в унитаз. До практических занятий, правда, дело не дошло.


Я молча выслушал её, сказал «Хорошо» и дал отбой. Оказывается, умерла тётя тестя – восьмидесятидвухлетняя Таисия Фёдоровна. Нужна была моя помощь – что-то передвинуть, вынести… Тесть уже выехал за мной. Тёща оставалась на хозяйстве. Жена тоже. На месте нас ожидала сестра тестя. Диспозиция была ясна, как июльский денёк. Я молча оделся и вышел на улицу. Зря только брился.


Едва я выкурил сигарету и выкинул окурок, появился тесть на своей пятнадцатилетке. Молодчага! Я сел в машину, поздоровался и открыл бардачок. Дежурные ноль пять были на месте. Я сделал глоток и протянул тестю. Тесть отпил граммов шестьдесят. Я убрал бутылку на место.


Тесть всю жизнь проработал автослесарем и уже после выхода на пенсию сдал на права и купил «Жигули». Хотя права, кажется, тоже были куплены. Как-бы то ни было, трезвым он за руль не садился. Он вообще мало чего делал по трезвому. Живой пример – его дочь. Однако правил он не нарушал, за исключением, конечно, езды в пьяном виде. Но я его любил, мы были как братья, мы оба страдали от одних и тех же женщин… Тесть не курил, и заедал запах алкоголя огромным количеством фруктовой жвачки, поэтому в салоне всегда пахло первоклассниками. Я опустил стекло и закурил. Мы тронулись.


Таисия Фёдоровна всю жизнь прожила в комфортабельной гостинке (11кв.м.), в благоустроенной хрущёвке в одном из спальных районах города. За ней по мере сил ухаживала сестра тестя, а когда старушка начала забавляться с фекалиями, окончательно переехала к Таисье Федоровне. Сестра тестя времени даром не теряла – оформила квартиру на себя, тем более, что муж и оба сына Таисии Фёдоровны давно уже умерли – в разных исполнениях, но все трое от последствий пьянки. Всё это рассказал мне тесть по дороге. Мы подъехали к дому. Местная гопота, на лавочке перед подъездом, вовсю отмечала приход пасхи. Я глотнул для храбрости, вылез из машины, подошёл, поздоровался, поздравил, раздал сигареты, объяснил, зачем мы здесь. Парни посочувствовали - я умею разговаривать на зверином языке. Теперь машина была в безопасности. Да и мы тоже.


Подъезд был обычным, одним из тысяч. В нём можно было выпивать не закусывая – запах аммиака перебивал любую сивуху. Квартира была на пятом этаже, и когда мы поднялись, наконец, я слегка протрезвел.


Мы зашли. Невероятная, умопомрачительная теснота. Мы с тестем заняли всю прихожую. В кухонном проеме стояла крупногабаритная сестра тестя в фартуке, руки её были в муке. Пахло выпечкой.

Двери в комнату не было, вместо неё имелась самодельная занавеска из скрепок и открыток. Я заглянул в комнату: на кровати лежала, раскинувшись, нагая старуха. Седые волосы были растрёпаны, всё тело перепачкано коричневым. И тут я увидел НЕЧТО: лобок у старухи был огненно-рыжим. Должен признать, он выглядел довольно кокетливо. Как это вообще возможно? Не красила же она его? Таисия Фёдоровна выдала сюрприз. У меня вырвался нервный смешок.


Я зашёл на кухню. Стол был заставлен куличами, большими и маленькими, уже готовыми и ещё ждущими своей очереди в духовку. Тесть сидел на табуретке и смотрел в пол, сестра повествовала о событиях, предшествующих смерти Таисии Фёдоровны. Выходило, что и агония, и вызов скорой помощи, и констатация врачами смерти, и вызов бальзамировщика крутились вокруг выпечки куличей – в качестве большой и неприятной помехи.


Я подошёл к окну. За окном был абсолютный мрак. Не было видно даже звёзд на небе. Постойте-ка, ведь когда мы ехали сюда, небо было чистое? Я вгляделся в стекло – на расстоянии вытянутой руки находилась стена соседнего дома. Стена была без единого окна. Мне захотелось домой. Всё это начало меня пугать. Гопники, мёртвая старуха, куличи, стена – что ещё? Раздался звонок в дверь. Это был бальзамировщик. Он вошёл – здоровый мужик с чемоданчиком. Это был отнюдь не чеховский врач. И знаете что? Я никогда не видел на мужике столько золота. На шее, на запястьях, на пальцах – дело, видать, было выгодное. Он попросил таз с водой, мыло, две простыни, СМЕРТНОЕ и уединился с Таисией Фёдоровной. «Чур, не подглядывать!» — прокричал он.


Мы сидели на кухне и молча вслушивались. Внезапно из комнаты донеслись чавкающие звуки. Мы разом заговорили. Я обозначил проблему: комната располагалась под весьма неудобным углом по отношению к прихожей. Пристойно вынести гроб было бы крайне сложно. Можно было зайти с ним в туалет и там развернуться, но туалет был слишком мал для таких манёвров. Не было другого выхода, кроме как вынуть тело из гроба, вынести, вертикально задрав, гроб в прихожую, и уже там положить Таисию Фёдоровну обратно. Советские градостроители были большие оптимисты – совсем не думали о смерти…


Тесть начал спорить, но бальзамировщик кончил и вышел из комнаты. В руке он держал чёрный пластиковый пакет. Я посмотрел в лицо бальзамировщику: на губах полуулыбка, глаза ясные, как у шаолиньского монаха. Похоже, что рыжий лобок его не удивил. Сестра тестя расплатилась с ним, и он ушёл навсегда – в золоте и с внутренностями Таисии Фёдоровны.


Я и тесть вошли в комнату – всё та же чудовищная теснота, сестра тестя входить не стала, она бы просто не поместилась. Таисия Фёдоровна лежала на кровати со скрещенными руками и закрытыми глазами. На ней было простое платье, на ногах – татарские тапочки. Ни одна прядь не выбивалась из-под косынки. Бальзамировщик оказался мастером.


Но нужно было приниматься за дело – перебрать ЗАКАТКУ. Банок с закаткой было великое множество, и они располагались везде – под шкафом, на шкафу, за шкафом, в шкафу. Под телевизором, под столом, под кроватью. Мы с тестем доставали банки, смотрели на свет; заплесневелые мы относили в прихожую, а относительно целые на балкон. На многих банках был наклеен лейкопластырь с датой закатки. Некоторые были закатаны в эпоху чёрно-белых телевизоров, некоторые были ровесниками моего сына. Сестра тестя руководила нашими действиями из-за скрепо-открыточной занавески, как наложница евнухами. Мы с тестем перепачкались в пыли. В какой-то момент Таисия Фёдоровна стала нам мешать, и мы положили её на пол. Банкам не было ни конца-ни края. В прихожей стояла пирамида из банок. На балконе негде было стать. Запасливая старушка. Рассматривая очередную банку с малиновым вареньем, я вдруг подумал: а что сделал с внутренностями бальзамировщик? Выкинул в ближайшую мусорку? Отдал собаке? Что ОНИ проделывают с этими кишками? Я представил, как он возвращается домой, жена уже спит ( она никогда не спрашивает – как дела ), ужин на столе, и уж конечно не вегетарианский. Он молча ест, потом сидит в туалете, почитывая автомобильный журнал. Выходит, снимает золото, кладёт в шкатулку, ложится, прижимается к жене, а его сын на вопрос «Кто твой папа?» уже не краснея, отвечает: "Врач".


Наконец с банками было покончено. Мы водрузили Таисию Фёдоровну на кровать. Пора было уезжать, делать было больше нечего. Сестра тестя испекла все куличи, соседи Таисьи Фёдоровны выделили ей койко-место – переночевать. Тесть спустился к машине. Я стоял и смотрел на Таисию Фёдоровну. Как же вышло, что эта женщина жила, еблась, любила, ненавидела, сохранила такой чудный лобок, и теперь никто не прольёт и слезинки над её телом? Жизнь среди варенья… Лично у меня слёз не было – последний раз я плакал в детстве, когда меня избил брат, за то, что я украл и обменял на килограмм свинца его складной нож. Я поцеловал Таисию Фёдоровну в холодный лоб, развернулся и вышел прочь. Уже на лестнице меня догнала сестра тестя – с пакетом, в котором был большой, пузатый красавец-кулич. Он благоухал на весь подъезд, перебивая запах мочи. Я вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Пахло весной. Шпаны уже не было. В машине мы допили водку и покатили домой. Мы выехали на главную дорогу – справа и слева двигались тени, много теней. Русские шли в церковь. Между ними сновали собаки, возбуждённые колокольным перезвоном. Я опустил стекло, достал из пакета кулич и выбросил его в ночь.
Дерьмо.