Когда я был совсем ещё молод, безрассудно горяч и мало разборчив в связях, одна дамочка крайне сильно обозлилась на меня. Уже не могу точно вам сказать, что именно стало причиной праведного женского гнева, ибо милостивое время, стерев всё острое, давно превратило воспоминания в гладенький камешек-голыш, с которым теперь многие из нас любят играться, пуская исключительной розовости и сахаристости слюнки умиления, но тем не менее обида там была, и обида весьма нешуточная. На всю жизнь!
Возможно моя излишняя ветреность была тому виной, а может быть и напротив — некие железные принципы, коих я придерживался и придерживаюсь до сих пор, неважно уже.
Важно то, что дамочка озлобилась и решила меня погубить самым серьёзным, по её представлению способом.
Ах, эта дивная, аналоговая молодость доцифровой эпохи. Ты даришь барышне бумажную фотокарточку с нацарапанным на обороте «Анечке на память» и Анна хранит её в какой-нибудь книге, или ещё где подальше, чтобы ни родители, ни младший брат не дотянули бы до неё свои любознательные щупальца.
Современным недорослям такого не понять! У них телефоны с паролями, они миллиарды фотографий в день делают, а не выбирают одну из трёх, на которых ты везде как-то не очень получился, но уже поздно переживать, и при этом ещё и умудряются иметь какие-то сложности в общении с противоположным полом. Стесняются написать! В личку! Что с ними было бы, если бы им нужно было звонить, не аудиособщением, а вот просто голосом своим, да не просто звонить, а с телефона-автомата, ощущая за спиной напряжённо-нетерпеливое ожидание очереди, состоящей из таких же желающих с кем-то пообщаться по телефону. И ты звонишь, а трубку берёт её батя, ну конечно, а кто же ещё, и ты бодро кричишь ему срывающимся от ужаса голосом, здравствуйте Кирилл Матвеевич, а Аню можно, и какое-то время ещё общаешься с ним, пусть и не долгое, но всё же, а потом уже и с самой Анной ведёшь беседу при непрошеных свидетелях, и ничего тебе не стыдно и ничего то ты не боишься.
Музыку они понравившейся бабе кидают на стену, сопляки! Тогда, чтобы кинуть бабе, скажем так музыку на стену (отличный термин вышел, жаль не знал его ранее), нужно было идти к ней с магнитофоном, надеясь как на живучесть батареек в оном, так и на то, что ты, стоящий рядом с этой музыкой, окажешься как минимум не хуже её. Сейчас, конечно, ребята изнежены вот этим всем, но это я уже брюзжу по-стариковски, ближе к теме.
Самара всегда был городком небольшим. С деревенским, неспешным укладом, и как следствие — все всё про всех знали. Вот и я, невольно был проинформирован добрыми людьми о том, что разгневанная девица, вооружившись моей фотокарточкой, на которой я, молодой, красивый, с романтичным непонятно куда уставленным взором и какой-то стройкой на заднем фоне, и пошла с этой фотокарточкой то ли к ведьме, то ли к знахарке, то ли ещё к какой представительнице сил зла, с целью либо сделать приворот, либо навести порчу (тут деревенские слухи начинали противоречить друг-другу и правды уже не добиться).
И вот уже серые, безрадостные стены больницы, замаячили на горизонте, казённый линолеум похоронно взвизгнул под каталкой, и белый, сыпучий потолок палаты смертельно давит на грудь, стянутую чёрной болезнью, и рвутся из неё сдавленные хрипы и стоны, и сердце всё реже и реже ударяет в хрупкие рёбра, и кривая линия пульса становится прямой. А там уже и угловатый, красный с чёрной каёмочкой гроб, и в один день постаревшая мама в жутком, чёрном платке, и тихое, густо заросшее берёзами и карагачами сельское кладбище, и прощай, беспечная молодость и только-только начавшаяся жизнь...
И вы знаете, я очень спокойно отнёсся к данной информации, ибо во-первых всегда был крайне далёк от любых мистически-религиозных дел, и не веровал ни в сглаз, ни в рассыпанную соль, ни в битые зеркала, даже если те зеркала разобьёт антрацитового окраса кот, ни в плохие приметы, ни в дурные знамения. А во-вторых, всегда я был убеждён, что наша жизнь по большей части — затянувшийся эффект плацебо, и ежели какой господин всерьёз решит, что на него навели порчу, то она, минуя всякую логику, обязательно у него приключится и на самом неприятном месте, что обиднее всего.
По этому я не стал ничего предпринимать, и продолжил жить в обычном, штатном режиме. Жил-жил, вырос, из безрассудного юноши сделался нехорошего вида грузным дядькой, большинство былых замашек и привычек, как ни странно, сохранил, лишь, разве что, утяжелив их неким бытовым илом и наросшими ракушками всякого там пресловутого жизненного опыта, и живу припеваючи до сих пор, а чего там у дамочки с порчей и приворотом вышло — знать не знаю, чего и вам советую. Не забивайте голову всяким, держите данный орган в предельно возможной чистоте.