- Слышь, Сань, я вот вчера к Камаеву ходил, записался на 29ый год. 
- Чего записался?
- Ну к Камаеву, чего, на кладбище. Он сказал, уже записываются, а то местов потом не будет, в огороде прикопают.
- Рано.
- Мне то не рано. Самое то. Я же всё рассчитал. Как раз до 29-го года.
- Можно подумать у тебя дела есть.
- Есть, конечно. Конечно, есть.
- А мне рано ещё. 
- Ты раму то на лясопеде сам варил что ли?
- Конечно сам.
- А я бы сварщика нанял.
- Да ну нахуй, деньги ещё платить. Я сам могу.
- Сань, ну ты это сходи к Ленке. Возьми тару вот. А то я ей полтинник уже и так должен. Я отдам, ты же меня знаешь.
- Давай, давай. У меня пряник как раз есть. Закусим.
- О, это дело.
- А вдруг она мне не даст?
- Даст, даст. Ей деньги что ли не нужны. Она даст.
- Ладно.
- Сань, ты только про меня ничего не говори. Вроде как себе только.
- Ладно.
- Сигаретку мне оставь, покурю пока. А то мои кончились.
- А они начинались у тебя?!
- Да у меня всегда были. Я же пенсию получаю и беру себе. Ты чего. У меня, Сань, всегда.
- Ага. Ладно. Тару давай.
Прошло десять минут.
- Ну ты чего так долго?
- Пока лясы поточил, пока то да сё.
- Ну ?
- Гну.
- Дала или нет?
- Да мне всегда бабы давали. Ещё бы не дала!
- Давали ему, солопед.
- Пойдем тогда. Чего телишься.
- Я на велике, а ты за мной трусцой, ха ха.
- Я те дам трусцой. Еле хожу. Деньги то мои, щас заберу и сам выпью. А ты грызи свой пряник.
- Ага, ты забери сперва.
- Ты чё это, совсем уже?!
- Ладно, не зуди. Прыгай на раму и поехали. Нечего тут отсвечивать.
- Давай на багажку лучше, я на раму не залезу, геморрой проклятый.
- Садись.
И они умчались вперёд к новым приключениям и разговорам о жизни и смерти.