В коммуналке померла старушка. На её площадь въехала внучка, – деваха лет за тридцать: монументальная, розовощекая застенчивая Луиза.
Как она фыркала в усишки, и негодующе отводила взгляд, когда Митька в трусах выруливал поутру на кухню, он смекнул, – девка сохнет и кажись не порчена.
Но, бесценная добродетель в недрах девяностокилограммовой Луизы, Митяя не взволновала. Он бабу игнорировал, и баба затаила злобу. Опасно так с бабами-то.
Игнорил, покуда не забыл на коммунальной плите вермишель с колбасой. – на ночь.
– Пропала, – думал Митька, поднимая утром крышку. И точно! – вермишель исчезла.
В другой раз, сварил субботним вечером борщ и оставил хлёбово остывать на плите. В воскресенье, в обед, внес разогретую кастрюлю в комнату, чтобы душевно покушать, под водочку и кино по ящику.
Пошуровав половником, идейный атеист Митяй перекрестился, – ночью борщ стал постным! Мясо спиздили на корню.
За такие фокусы в морду без разговоров. Но предъявлять надо чётко, а то сам по зубам получишь. Слишком весомые обвинения, – обокраденный борщ. Нужны улики.

Зажарил он половину курицы и оставила на кухонном столике. В третьем часу ночи за его дверью едва скрипнули половицы, – кто-то пробирался коридором в кухню.
– Доброй ночи... – сказал Митяй, зажигая свет. Он ждал вор забегает как таракан и будет огрызаться как крыса и был вооружен.
Луиза же, просто стала поедать курицу на месте преступления – стоит и жрёт!
– Убью! – Митяй подскочил и огрел её по загривку…мухобойкой, – ничего разрушительней не нашел.
Лу не пикнула. Перехватил оружие, и давай охаживать рукояткой по хребту. А та всё живей убирает курицу, и ни звука, – лишь глаза намокли…
– Дай сюда! – отчаялся Митька вырвать хоть стон раскаянья и вцепился в жаркое, а ворюга не отдает и глядит на Митьку такими зенками – аж страшно.
Плюнул Митька на курицу: – Завтра поговорим! – и чертыхаясь, ушел досыпать.

А поутру на кухне спрашивает: – Как почивали, Луиза? – и сверлит взглядом.
– Спасибо, сон освежил. – улыбается Лу, а сама тапками едва перебирает, – так её Митька брутальным инсектицидом обработал.

– А что ж ноги волочишь?
– Легкое недомогание. Насморк. – не сдается упорная девушка.
Митьке цирк надоел и говорит: – Тронешь мои харчи, я тебя не мухобойкой, – велосипедной рамой прокачаю, что в коридоре висит.

Лу вдруг заохала, упала на стул: – Ох, ах! Опять значит начались.
– Кто начались, керосинка старая?
Молодой глупый Митька не догонял, что зрелки есть самый самолёт! Магистральник, – улетаешь на раз! Полет ровный, надежный, обслуживание отличное, – не сходил бы с борта.
– Припадки лунатизма. – говорит Луиза. – Ночью брожу, а наутро ничего не помню. Надеюсь, Митя, ты не воспользуешься моей беззащитностью?
Митька инструкцию проигнорировал: – Ебанулась?!
Эх девка и обиделась! – в глазах молнии, зашипела: – Еще один синяк, я тебя ночью мясорубкой по крышке отрихтую – мне ничего не будет, я больная.
Митяй тогда здорово струхнул и завел нужнОе ведро.

Стали Митяй и соседи всё до крошки уносить на жилплощадь, – таракану поживиться нечем.
Однажды, проснулся во втором часу, – забыл сука убрать повидло! Бегом на кухню – цело ли?
Переломившись жирной буквой «Г», – локти на стол, Луиза черпала прямо горстью из банки, и клала в рот Митькино повидло. У парня потемнело в глазах…

– Хым.., – сказала Луиза и замерла.
– Ш-ш-ш-… – нежно зашептал позади неё Митяй, оглаживая прожорливую сомнамбулу по бёдрам, – успокаивая. – Ш-ш…
Лу вновь принялась за сладкое, а Митька стал отбивать бабки древним, но по сей день популярным способом. Пусть и лишённым эффективности современных финансовых инструментов, но единственно конвертирующим материальное в сексуальное, и наоборот.

«Сроду целку не вскрывал, а тут такая запорная арматура! – очень довольный собой, засыпал подуставший Митя. – Благо дурёха не вспомнит, кто люк спиздил…».

Однако, в немалой тревоге, поджидал он утром Луизу, – мало ли…
– Как ночевали, соседка? Ничего не болит? – спрашивает издалека.
– Болит. – говорит та. – Зуб, как от сладкого.
«Это от повидла! – обомлел Митя. – И вправду ничего не помнит! Это нечто!».
И… побег в бакалею за пряниками и вареньем.
Что ни ночь, оставлял на столе лакомство. А сам, рано поужинав, ложился, чтоб в два проснуться полным сил и ждать когда скрипнут половицы… И они скрипели. Митька воровски выходил на кухню…
Утром приветствовал девушку, а внутри уссывались гиены.
Гастрономический мезальянс был страшно краток. Однажды, Луиза взяла Митю за шкирку:
– Слышь, ебака неуловимый. – говорит. – Я хочу мясо, рыбу, шоколад. Пристроился за пряники миномёт вставлять! Заявление подадим, тогда можешь за спасибо...
Митя страшно побледнел: – Какое заявление, кошелка?
– В ЗАГС. Я от тебя залетела.
– Вы что-то путает, гражданка. – резко перешел на официоз Митя. – Вы больны лунатизмом и ничего помнить не можете, – сами утверждали.
Та плечами пожала: – Милый, сроду лунатизмом не страдала…
И ничего, – живут уже который год. Детишки пошли. Счастье оно такое, – не сразу разглядишь...

А. Болдырев.