«Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень». Евангелие от Иоанна
(гл. 8, ст. 7)

Двадцать восьмого марта, две тысячи четырнадцатого года, у каждого обитателя нашей планеты были свои проблемы, а я проснулся в четыре утра и пошел в кофейню Старбакс, она открывалась в четыре тридцать. Взял капучино, сел в кресло, раскрыл ноутбук и время пролетело, не то чтоб продуктивно, но и без печали, забылся в чтении новостей и приколов.
Была пятница, находился я в городе Колумбус, штат Огайо. План был купить недорогой домик в Кливленде, в сумочке двадцать восемь тысяч четыреста долларов, на двенадцать назначена встреча с агентом по недвижимости.
В десять я вышел из кафе. Кливленд в двух часах езды от Колумбуса. Выезжаю на 71-й, моросит, мерзко, тучки неприветливые, еду. Вдоль хайвэя наблюдаю вдруг необычайное количество патрульных машин, штуки четыре насчитал. Потом еще и еще. Восемь черных джипов, через каждые два три км стоят. «Что такое, четыре дня ехал через всю страну, ни одного копа не видел, а тут их столько».
Вдали замечаю очередную черную ментовку, стоит зловеще на обочине. Еду
в левом ряду, перестраиваюсь в средний, проезжаю, гляжу в зеркало... да, так и есть, круизер медленно выруливает из засады и следует за мной. Вроде ничего не нарушил, смотрю на спидометр, на всякий случай еду шестьдесят миль в час, коп держится сзади в левом ряду.
Через минуту таки врубает мигалку, показываю поворот, пропускаю фуру пронесшуюся мимо, становлюсь на обочине. Джип за мной, мигалки горят. Коп выходит, достаю документы, открываю левое окно. Он подходит справа, стучит, опускаю форточку.
Белый англосакс, лет сорока пяти, в широкой шляпе, подозрительно просовывает башку, оглядывает салон, я протягиваю документы.
— Куда едем? — а сам стреляет глазами.
— В Кливленд.
— Что, что?!
— В Кливленд! — показываю рукой вперед.
Он дает мне знак выйти, документы так и не берет. Выхожу, ветер, дождик
моросит.
— Куда едем? — кричит, в этот раз громче, хайвэй шумит.
— В Кливленд, — повторяю, а сам начинаю нервничать.
— Зачем в Кливленд? — и оглядывается.
— Дом покупать, — отвечаю.
— Что, что?!
— Дом покупать! — повторяю, по громче.
— Пройди туда, — указывает к своему круизеру, — руки за голову... не бойся,
надо тебя обыскать, «для твоей же безопасности».
Поднимаю руки, он хлопает по карманам, открывает заднюю дверь джипа.
— Заходи.
Влезаю, легкий мандраж. За решеткой в кабине спереди вижу: ноутбук на торпеде,
рации, гаджеты, два черных автомата воткнуты возле сидений. Подъезжают еще две патрульные машины, коп открывает дверь:
— У тебя есть что-нибудь нелегальное в машине?
— Нет, нету ничего такого, — а самого начинает трясти.

— Сознайся, легче будет для всех.
— Ничего нету нелегального, клянусь.
— Полицейская овчарка учуяла наркотики, — говорит мент, — мы будем
обыскивать автомобиль. И прочитывает мне скороговоркой права и обязанности. Копы открыли двери бусика, один роется спереди, другой сбоку, третий открыл
заднюю дверь, мои чемоданы нараспашку. «Как можно... — думаю, — там мои личные вещи... и это ведь — самая свободная страна...».
Меня привезли в полицейский участок и стали допрашивать. Хороший, плохой полицейский, как учили в академии. Между тем мой вэн разбирается на части, вижу через приоткрытую дверь: сняли сиденья, колеса, обшивку, торпеду, «что происходит»? Вещи разложены на столах, каждая бумажка рассматривается с подозрением. Вижу, копы нашли пачку денег, пересчитывают, раскладывают по стопочкам.
Подъехала секретная служба, интеллигентного вида типажи, с растопыренными пиджаками. Вооружены, обучены, патриоты, поймали русского хакера.
Шмон длился около шести часов, а может больше, время я не знал, голова болела, постоянно хотелось пить. Нашли документы, два паспорта, несколько симок, двое водительских прав. Надели наручники, посоветовали не волноваться и не сопротивляться, погрузили в полицейский «Мустанг» и отвезли в тюрьму. По дороге, коп расхваливал местную кутузку: «не переживай, у нас почти Хилтон. Многие садятся спецом в тюрьму, когда на улице мороз, чтобы погреться и покушать. Бомжи вообще зимуют там, витрину разобьют и три месяца бесплатного жилья и жрачки... тебе понравится». «Понравится»?
«Мустанг» заехал в темный ангар, ворота сзади опустились, меня завели в холодное помещение. Велкам в тюрьму, никогда еще не был.
В предбаннике — шмон, всю одежду гражданскую снимай, дают блеклые оранжевые тряпки. Затем — в приемную. Стоит телек, парочка торчков пялятся в него, девушка коп оформляет: отпечатки пальцев, фото, личная инфа. Я в базе. Тоже расхвалила мне тюрьму: «не волнуйся, тут Хилтон, лучшая тюрьма в Огайо... да какой там в Огайо — лучшая в Америке. Отдохнешь».
Заводят меня в клетку, дверь железная за мной — клац! На полу матрасик пластиковый. Прилег, до сих пор не понимаю что произошло. В приемной дикий крик, выглядываю в оконце: тип закутанный в одеяло бьется в истерике, голова в крови. Охрана прибежала, пара тумаков, он упал и замолк. Я лег обратно на матрасик и уснул.
В четыре утра меня разбудили и повели по чистым коридорам. Двери открывающиеся и запирающиеся за нами через каждые двадцать шагов. Входим
в помещение, два яруса. Наверху клетки закрытые, внизу народ спит на полу. Мне указали на тюфяк, твое место мол, отдыхай.
Вокруг храпели, стонали, матерились, такие же пленники Американского Гулага. У большинства был отходняк после наркоты или алкоголя.

В пять утра раздался крик: «CHOO-OW»*! Я было задремал, но этот вопль меня выдернул из нирваны, я вскочил. Народ подтягивался к двери, некоторые уже успели заполучить подносы и двигались в свои углы.
Я подошел, взял еду и ретировался на свой матрасик. Рядом сидел молодой негр. Весело спрашивает:
— За что сидишь?
— Пока не знаю, — отвечаю. — А ты?
— Я на probation* был, меня на трассе копы остановили, обыскали, нашли один
грамм крэка, теперь пять лет светит.
— Пять лет... за один грамм?
— Так это не в первый раз, я уже сидел, с двенадцати лет... сначала в детской
колонии, потом в Max Security* четыре года.
— Сколько времени в общем ты по тюрьмам?
— Ну... — он подумал, — лет десять.
— А сколько тебе сейчас?
— Двадцать пять.
— Значит, ты на свободе только годика два побыл с тех пор как посадили
по малолетке?
— Да... где-то так...
Он улыбнулся, золотые зубы заблестели, он поглядел на мой пирожок в подносе. — Будешь?
— Забирай.
Он радостно зацепил десерт, схавал.
— Спасибо.
— Будь здоров, — говорю... — А я вот пока не знаю, за что... Когда мне объяснят? — Ну, сначала местный суд по телеку.
— По телеку?
— По монитору... чтоб не заморачиваться в суд возить. Тебе огласят обвинение,
сообщат, если под залог выйдешь и во сколько это обойдется. — У меня все деньги отобрали.
— Сколько?
— Где-то двадцать восемь штук.
Он присвистнул и завистливо обмерил меня взглядом. — А какая машина была?
— Вэн.
— Мерс?
— Не-е, Кия.
Он съел пирожное, встал.
— Пойду позвоню.
На стенке висели два телефонных аппарата, к ним стояла очередь.
«Мне тоже надо позвонить», — я подумал... «А кому? И как? Денег то у меня нет.
Ничего нет... только оранжевая униформа без карманов. Ничего... А может вернут? Может ошиблись? Разберутся, вызовут: «эй, Russian, выходи... извини, все ок... ты свободен». Может деньги вернут, машину... там же все мои вещи, документы, компик, они все перерыли... кто им дал право... это ж мое личное имущество... и это — самая

свободная страна? Разве такое возможно?»... Много мыслей нахлынуло, голова и так побаливала, а тут запульсировало в висках. Я встал, подошел к двери, постучал. Выглянула недружелюбная физиономия охранника, оторвал его от компа.
— Чего?
— Таблетку от головной боли, плиз.
— В понедельник, когда медсестра выйдет на работу.
И захлопнул окно.
Fuck.
Я ретировался на свое место, головная боль атакует, оглядываюсь, вокруг половина
народу стонет на полу.
Chow! Probation Max Security
Жрачка! (Вызов на прием пищи) Испытательный срок
Тюрьма строгого режима
После обеда перевели в одну из комнат на втором этаже. Меня дружелюбно встретил обитатель клетки по имени Брайан. Тридцать восемь лет, высокий, худой, белый, веселый, наркоман. Это он в одеяле давеча в приемной башкой об стены бился.
— Привет! — Он протянул руку. — Брайан.
— Сэм. — Я был приятно удивлен, думал сейчас драка будет, как в кино показывали.
Брайан рассказал, что всю жизнь на героине, многократно в тюрьмах, но бросать не собирается, любит это дело. Говорит, лучше чувства в мире нет, лучше секса.
— Просто улетаю в нирвану, — улыбается Брайан.
Что ответить, я героин не принимал. Марихуану пробовал пару раз, да и то легально, по рецепту в Калифорнии.
Небольшое отступление, расскажу как я медицинскую карту на траву получил. Раз легализовали, почему бы не попробовать. Еду по бульвару недалеко от моего дома, вижу лист огромный зеленый светится рекламой и надпись: «Трава Мама». Хм... подъезжаю, звоню, решетки на дверях. Открывают две веселые студентки, пританцовывая приглашают внутрь. Я говорю: «бумаги пока нет, просто зашел поглядеть». А они мне: «да вон, через дорогу прям, доктор... иди получи лицензию, шестьдесят баксов, десять минут займет, не больше. Пешком иди... вон вон» - показывают.
Перехожу дорогу. За столом восточного типа девица, темные волосы, глазки мутненькие, беззаботные.
— Вы за лицензией? А-а... щас! АЗА-ААР! — кричит. Клие-ент! — Давай его сюда! — доносится голос с акцентом.
— Проходите... вторая дверь направо.
Вхожу. Угрюмый иранец за столом, на хозяина заправки похож. — Лицензия нужна?
— Ну да, вроде... — отвечаю, слегка смутившись... «Неужели оно так все просто...»
— Но проблем... — он вытаскивает папочку... — На что жалуемся? — Я?

— Ну да. Что болит? — Ничего.
— Как ничего?
— Да вроде все хоро... Он меня прерывает.
— Так... Голова болит?
— Ну бывает... там перепил...
— Хорошо. — Он деловито отмечает на листочке.
— Спите нехорошо?
— Ну когда перепью, опять же...
— Ок... — еще отметочка в анкете. — Депрессия бывает?
— Ну наверное... когда с похмелья...
— Отлично!
Протягивает мне бумагу.
— Распишись. Иди к девочке, шестьдесят долларов оплати.
Выхожу, рассчитываюсь, бумага есть, перехожу дорогу, звоню в дверь, студентки
в восторге, сверяют бумажку с удостоверением, заводят в магазин. На полках ряды банок с травой.
— Вам какую?
— Даже не знаю...
— Ну... такую чтоб повеселиться?
— Да нет, мне чтоб хорошо поспать.
— Поспать? Вот... «Sativa». Есть по тридцать за грамм, по двадцать, по десять...
но этот не совсем чистый, а вот тот, что по тридцать — супер.
Смотрят на меня вопросительно.
— А еще есть печенье с коноплей, сладости, тортики, есть трубки, зажигалки... — Хм... дайте мне тот, что по двадцать. Голова не будет болеть?
— Нет, ха-ха-ха... какой там... еще вернетесь за добавкой.
Отсыпает «Сативы» в коробок, взвешивает, щепотку добавляет, подмигивает. — Как новому клиенту.
— Ок.
Беру коробок, покупаю еще трубку как у Боба Марлей и зажигалку. Еду домой,
пробую легальное курево. Вставило, но не лучше хорошего вина.
В понедельник меня перевели в другой зал. Громкие ТВ на стенах, народу человек пятьдесят, галдеж. Поселили в клетку на втором ярусе с типом по имени Джесси. Двадцать восемь лет, рок музыкант, наркоман, хромой. Говорит, в гостях был у друга, там хорошенько обдолбались кокаином, хозяин дома вдруг вытащил пистолет, стал угрожать, стрелять в потолок. Джесси отобрал у него оружие и нечаянно застрелил. Убил или нет, еще не знает. Сам позвонил в полицию, копы приехали, повязали, пострадавшего то ли
в больницу, то ли в морг. Пока неизвестно. Если убил, то лет двадцать сидеть, если ранил — до десяти.

Вариации внезапного выпуска на свободу проигрываются бесконечно на полотне сознания. Сложнее всего рано утром: проснулся и ты — в тюрьме... Темная туча обволакивает душу. Потолок белый, вентиляция, решетки, «почему я здесь?» Нет, это ошибка, выпустят, скоро выпустят, вот-вот откроются двери, меня выведут, вернут гражданскую одежду, деньги, документы... адвокат с извиняющейся улыбкой
встретит: «сорри, разобрались, машина ваша у входа дожидается, вот документы
и деньги, — вручает мне пакетик, — а также компенсация вам положена за нарушение конституционных прав, — протягивает визитку, — будем над этим работать. А пока, позвольте пригласить вас на ланч, обсудим это дело...»
«Ну а если никто и не встретит, надеюсь тут знают где моя машина, где тот полицейский участок находится. А как туда добраться, все деньги ж отобрали? Пешком дойду, только отпустите... Оттуда сразу на хайвэй и, не превышая скорости, только
в правом ряду, в сторону Нью-Йорка, шесть часов ехать. Остановлюсь на кофе, ароматная кружка в машине, музычка, еду... свободен. Там продаю бусик, на такси и в аэропорт. Беру билет за кэш, прохожу контроль, выпиваю водочки в баре, жду посадку на самолет... двигаюсь со всеми в очереди, показываю паспорт, никто на меня не смотрит, проходите плиз... Вхожу в самолет, стюардессы улыбаются, интересуются какое место... ничего, я
и сам найду... прохожу. Самые крутые уже сидят в первом классе, виновато потягивают шампанское пока простой люд ползет на свои места и угрюмо на них косится. Прохожу
с чемоданчиком, вот оно мое место, двадцать первый ряд, у окошка, это хорошо. Саквояж наверх... нет, сначала ноутбук вытащить и что мне там еще понадобится, девять часов лететь. Усаживаюсь, протискиваюсь к окошку... Ох уж эти сиденья, все меньше и меньше становятся, урезают по миллиметру каждый год... ничего, спасибо и за это, у окошка чуть больше места, форточка опять же, поглядеть на облака. Теперь можно и расслабиться, закажу водки как взлетим, сейчас еще рано, я не в первом классе. Скоро, скоро, часов десять и ты на свободной земле, по настоящему свободной, а не в державе выдуманной Голливудом, где все искусственное... и жрачка, и сиськи, и улыбки, и зубы, и кино,
и счастье и демократия. Отпустите меня в лес, в деревню, буду печку топить, по огороду бродить, помидоры выращивать...»
Через неделю наконец, меня вызывают, руки за спину, по коридору, в комнату тихую заводят. Кондишин, офис, почти свобода. Снимают наручники, мерцает монитор на стенке, старенький судья на экране, бумаги рассматривает.
— Так... Мистер Смирнофф... — глядит из под очков устало... — Деньги есть? — Деньги... только те двадцать восемь тыс...
Он поднимает руку, хватит, мол.
Стою, жду, он шуршит бумагами.
— Двести тысяч долларов bond. — Захлопывает папку, экран гаснет.
Мне надевают цепи, ведут обратно в казарму. «Двести тысяч выйти под залог?!» Вхожу в зал, народ галдит, играет в теннис, в шахматы, смотрят ТВ, спорят, хохочут, будто эта жизнь – норма... сидеть тут запертым в серой коробке с незнакомым преступным людом, без понятия когда белый свет увидишь.

Еще одна неделя прошла в ожидании. Шестнадцатого апреля в семь утра, когда еще все были заперты в клетках, донесся голос из спикерфона:
— Смирнофф! С вещами на выход! Пять минут на сборы!
Я метнулся вниз с верхней полки, Джесси тоже вскочил.
— Чува-ак! Ты идешь домой! — вскричал Джесси. — Домо-ой! Ты идешь домой! — Откуда ты знаешь? — я в недоумении, не может быть...
— Домой! — кричит Джесси, аж скакать начал на здоровой ноге. — Когда
объявляют: «с вещами на выход, это значит: домо-ой»!
Собираю вещи дрожащими руками... какие у меня там вещи, пару книг и кружка
пластиковая, что мне тот же Джесси подарил. Отдаю ему свое богатство, стою
в оранжевых тряпках у дверей, Джесси мне советы дает, что делать на свободе. Первое: «сразу же в аэропорт и вон из Америки»!
Двери открываются, в зале тишина, все заперты, выхожу в сопровождении охраны, оглядываюсь: в окошечках лица зэков, с грустью глядят мне вслед, кто-то даже рукой помахал.
Выходим в коридор, двигаемся к приемной, там где оформляли три недели тому назад. Впереди, через прозрачные двери, вижу двух федералов в пиджаках. Чистенькие, бритые, в черных костюмах, видимо позавтракали отлично этим утром, может даже
и в Старбаксе капучино заправились, стоят молча и с иронией глядят на меня.
Заводят в раздевалку, выдают гражданские вещи, снимаю оранжевое тряпье, переодеваюсь, а надежда между тем растет и крепнет... «ведь в гражданское переодеваюсь, в свои собственные вещи... джинсики, футболка синяя, свитерок... может все таки на волю... они меня наверное только до машины подвезут, которая где- то тут на стоянке неподалеку... Да... это ведь справедливая страна, разобрались в моей невиновности, сейчас извинятся, отвезут к машине, вернут документы, вещи, деньги, пожелают удачи... да, так и будет...»
Выхожу, даже хочется улыбнуться старым знакомым, робкая надежда таится... но мне вдруг велят повернуться лицом к стене, руки за спину, щелкает холодный метал, наручники вонзились в запястья, берут под локти, выводят в ангар, заталкивают в серую машину.
Ехали около часа по хайвэю. Я, скрюченный на заднем сиденье с наручниками сдавливающими запястья; один федерал рядом, пистолет поблескивающий из под пиджака; второй за рулем. Они неторопливо переговаривались, жаловались на подруг, делились советами как знакомиться в сети. Я смотрел в окно на вольных людей, едущих куда-то в своих автомобилях, вероятно и не подозревающих о своих свободах,
а думающих о том, как познакомиться онлайн.
Приехали в здание суда Кливленда, ворота ангарные поднялись со скрипом...
въезжаем в темный гараж, боковая дверь в стене неприметная... вхожу в лифт, лицом к стенке... стою в отдельном отсеке с решетками. Оказывается, тут даже в лифтах есть тюремные камеры.

Зал суда, атмосфера свободы и официоза, просторное чистое помещение, судейский стол на возвышении, герб США внушительный на стенке, в окне — серое озеро.
Ко мне навстречу встал высокий мужчина лет пятидесяти, мой бесплатный адвокат, Мистер Ланелл. Протянул руку, похлопал по плечу и сказал, с улыбкой:
— Я знаю, что ты не виноват.
Я выдавил грустную улыбку в ответ... «Может на самом деле сейчас разберутся, оправдают, выпустят, отвезут к моей машине, вернут документы и деньги, свободен мол, извини брат».
Это было слушание (bond hearing) о возможности выйти под залог, пока идет расследование. Высокий худой обвинитель с синяками под глазами, усердно доказывал судье, почему меня опасно выпускать. У него была тетрадка и он по пунктам, гневно все перечислял: «два гражданства, поддельные налоговые декларации, ничего его не держит в США... убежит, сто процентов убежит, если отпустим». И он был прав, я бы пешком в Нью-Йорк, лишь бы мне паспорт вернули, а оттуда на самолет и домой. Или в Мексику через забор, в Южную Америку, в леса Амазонки, раствориться среди аборигенов
и забыть про тюрьмерику.
Минут двадцать слушание длилось, меня трясло, но я молчал, подсудимому не рекомендуется вякать, да и бесполезно. Затем обратно в наручники, мимолетное прощанье с адвокатом.
— Я приду навестить тебя, не переживай, завтра приду, — он меня похлопал по плечу. — Не волнуйся, все будет хорошо.
Меня вывели те же два федерала, передали копам и отвезли в тюрьму через дорогу. Там вновь процедура оформления: фото, отпечатки пальцев, укол на туберкулез, оранжевые лохмотья и — в чистилище, с кучей только что попавшихся негров.
На стенках в этой конуре висели два телефона, арестанты стояли возле них, ожидая очереди поговорить. Это был выход в мир, первое заявление о случившемся, просьбы
к родным и близким оплатить залог и вызволить из тюрьмы. Драмы разворачивались
у этих аппаратов, драки, крики, разборки. На тех, кто слишком долго говорили, начинали орать, затем оттаскивать, те отбивались, «надо найти срочно деньги выйти отсюда». Иногда вспыхивали короткие драки, тогда вбегали охранники, хватали нарушителей
и волокли в карцер.
Часа четыре длились драмы в телефонной клетке, мне звонить было некому, я сидел на железной холодной скамье, оцепеневший, без мыслей, «что будет то и будет, выхода отсюда нет».
Наконец, вместе с еще несколькими узниками, меня отвели на девятый этаж
и поместили в квадратный зал, переполненный людьми в оранжевых тряпках. Они ходили кругами по залу, сидели на железных стульях и полках, некоторые на полу. Было супер шумно, около восьмидесяти человек в этом каземате. Помещение двадцать на тридцать, крохотные окошечки в стенках, выглядываешь на волю и видишь здание суда напротив, город и кусочек озера.
Мне выдали полку номер один, прям у входа, напротив туалета. Надо сказать, что со временем я туалет в тюрьме стал называть: «аэропорт». Шум спускаемой воды

напоминал мне звук реактивного самолета на взлетной полосе. Маленький тайфун,
а не туалет. И всю ночь народ курсирует мимо меня на этот аэродром туда обратно, звук взлетной полосы ревет нон-стоп да и зэки не умолкают. Я моментами отключался
и дремал посреди сюрреального кошмара.
В этом чистилище прошел пасхальный уикенд. В понедельник меня перевели на одиннадцатый этаж, тюремный блок номер девять. Двух ярусное помещение, около пятидесяти человек, преимущественно черные, плюс пятеро белых наркоманов.
Поселили в клетку на первом этаже, возле душевых кабинок. Мое место на полу. Твердый пластиковый матрас. Единственный лежак занят ветераном клетки, моим новым сокамерником Джеффом. Негр тридцати восьми лет, коренастый, лысый, набожный. Сидит в четвертый раз за домашнее насилие. Говорит, был легкий аргумент с дамой сердца, она его обматерила, но это мелочи, афро-американки они такие, темпераментные и голосистые, закон джунглей, кто кого перекричит... но когда она пульнула в него чугунной сковородкой, чуть-чуть промахнулась, разбила стеллаж и фарфор (бабушкино наследство), тогда Джефф, исключительно в целях самообороны, легонько подтолкнул любимую... она кувырком вниз по лестнице два пролета, ломает себе три ребра. Ну
и башкой об косяк. Кровь, крики, вопли, 911, копы. Джеффа мордой в пол, ботинок
на голову, наручники. Пробивают криминальную историю, а он голубчик три раза сидел уж за домашний беспредел. И то, что в церковь ходит регулярно, и то что там проповеди читает по субботам, и что в хоре поет, ничего не помогло — в каталажку. Семь лет обещают. А может меньше. Он об этом молится, вздыхает: «Спасибо Иисусе... Помоги Иисус!»
Завтрак тут в четыре утра, обед в десять, ужин в четыре после обеда. И всё. Нет холодильника, куда бы ночью пойти, заглянуть и теряться в размышлениях, что вредно на ночь, а что нет. Вода из крана. С четырех после обеда и до четырех утра — пост. Я скинул тут шесть кг за три недели.
Вызывают на завтрак так: «CHO-OOW»*! Звонкий щелчок замков, клетки открываются, народ выползает и выстраивается в очередь за похлебкой.
Зал маленький, десять на пятнадцать, посреди – четыре металлических столика с вмонтированными в пол стульями, на них сидят зэки, рубятся в домино и шахматы, остальные бродят по кругу.
Встретил одного земляка, Дэн зовут, еврей из Одессы. Попал в США трехлетним ребенком, вначале с трудом вспоминал русские слова, но вскоре стал говорить, правда
с акцентом. Дэну светит много, лет двадцать, за распространение наркотиков, незаконное хранение оружия, ограбление... двадцать три статьи всего. Полтора года сидит, ждет суда. Переживает заранее, что будет делать когда выйдет. Ведь у него нет гражданства, только Грин Кард, а преступников (не граждан), после отсидки, депортируют.
— Ку-уда? Куда я поеду? У меня там ни-икого нет, — ноет Дэн. — Нико-ого! Все родственники были здесь, но уже умерли, подруга нашла себе другого... на второй же день как меня посадили, буквально на второй день, а ведь из-за нее я и сел. Друзья... друзья... нет никаких друзей... Были, когда кокс и деньги водились, а как посадили,
тут же все забыли, некоторые даже показания против меня давали... крысы, чтобы им сроки скинули.

Я хожу с ним по кругу, слушаю, киваю, сам не знаю, что мне светит. Адвокат в субботу навестил как обещал, думал начнет мне помогать, а он давай выпытывать.
— Расскажи мне всё... Что ты сделал? Откуда у тебя деньги? Паспорта фальшивые? Четыре мобильника... девять симок... зачем?
— Так я же путешествовал... в каждой стране свои симки, я их менял... Паспорта легальные, неужели они не могут проверить... — Пытаюсь объяснить, а сам погружаюсь в грустную темную яму, надежды испаряются.
— Ты знаешь, тебе светит лет десять. Надо честно мне все рассказать.
— Десять?! За что?!
— Да... может даже и пятнадцать. Они считают, что задержали крупного хакера...
обвиняют тебя в подделке паспортов и продаже наркотиков.
— Какой хакер... я даже фотошопом не умею пользоваться. А наркотики?!
Откуда? Они что, нашли наркотики?! — А деньги откуда?
— Так это мой tax return* за три года.
— Вот. Они еще говорят твои налоговые декларации фальшивые.
Такой примерно разговор при первой встрече с адвокатом. Я рассказал ему
подробно свое био, он обещал зайти в понедельник. А пока хожу по кругу в сером блоке, слушая жалобы Дэна, дабы отвлечься от собственных дум. Рад, что есть еще один горемыка из бывшего СССР и рад что есть с кем поговорить.
— Не увижу белого света, — твердит Дэн. — Не увижу. Я всех предал на воле... Подруга ушла, а мы ведь готовились к свадьбе... ушла к лучшему другу... А был ли он лучший... Денег мне никто не высылает... да что там деньги, никто на мои звонки
не отвечает.
— Я сам без понятия, что будет, — поддерживаю невеселую беседу. — В тюрьме первый раз, никогда даже наручники не примерял... А-а... нет, было один раз... — И я рассказал ему историю: «Ехал я как-то по хайвэю... красивейший закат, солнце оранжевое, большое, ну прям глобус огненный закатывается за горы. Останавливаюсь, камеру на штатив, влезаю на мост, снимаю проносящиеся фуры на фоне красного солнечного диска. Долго, минут тридцать стоял на мосту. Уже темнело... вдруг слышу что-то сзади... А хайвэй шумит, не понятно... поворачиваюсь, и вижу: коп стоит растопырив ноги, целится в меня пистолетом и что-то кричит! Не понятно „что“, шумно очень, а он орет, чтобы я бросил на землю то, что держу в руке... На улице практически темно, шумно, но каким-то образом я все-таки догадался выбросить штатив. Мне руки за спину, наручники. Еще несколько машин подъехало, мигалки, сирены, „Рэмбо“ поймали. Обыскали, осмотрели штатив и камеру, спросили что делаю на мосту. Снимаю закат, говорю, красиво. Сняли цепи, сказали что им позвонили и доложили: снайпер
с моста по дальнобойщикам стреляет».
В пятницу приходил опять адвокат. Вызвали, стою в коридоре, жду. Еще несколько черных прибыло. Гуськом по коридору, в лифт, на первый этаж, в грязную клетку, человек двенадцать, сидим. Сквозь решетку видны свободные люди за толстыми стеклами, общаются по телефону с арестантами, адвокаты с портфелями ждут своих клиентов.

А вон и Мистер Ланелл появился, спаситель мой, благодетель, так рад его видеть, почти как Иисуса Христа, только на него надежда.
Вызвали и меня в каморку, цепи сняли, потираю запястья, оглядываюсь. Мистер Ланелл раскладывает бумаги.
— Не беспокойся, тут камер нет, это конфиденциальные комнаты для адвокатов. Можешь мне всё рассказывать... «всё как есть».
А другие зэки советуют: «ни в коем случае никому ничего не рассказывай, даже адвокату, он ведь назначен государством, он на них работает. Чем больше говоришь, тем выше срок». А мне хочется делиться, доказывать, что я не тот за кого они меня принимают... «Как же так? Еду себе по хайвэю, по самой свободной стране, и вдруг... остановка, обыск, арест, в тюрьму, все отобрали, пятнадцать лет сулят».

Tax return Возврат денег по налоговой декларации