Мины взрывались всё ближе и ближе. Этот противный вой он запомнит на всю свою жизнь. Сначала лёгкий шелест, затем вой, переходящий в леденящий душу визг, и взрыв!

    «Пгистреливается сучка Кгемлёвская!». Зло ухмыльнувшись в упрямо сжатые губы, он перекатился через правый бок, поправил сползающие с носа очки, и занял позицию под креслом партии Регионов, укрывшись от града осколков стеклянного купола Верховной Рады, ещё вчера казавшегося ему надёжней любого бронированного стекла.

    «Добгалась-таки твагь!» подумал он, почувствовав, как после очередного взрыва онемела левая рука. «Вгёшь – не возьмёшь! Мы в Мюнхенском аэгопогту боевое кгещение пгоходили!» Находясь под обстрелом пятнадцать минут, он уже научился различать калибр миномётов и, выбрав паузу между выстрелами, вскочил на корточки и, помогая себе правой рукой, бросился к выходу. Петляя между креслами сессионного зала, он скинул с себя пиджак от Армани и, знакомой дорогой, по заячьи путая следы, рванул в поисках безопасного места, отмечая боковым зрением следы трассирующих пуль, расцветавших на спинках кресел кровавыми разрезами розового поролона.

      Столовая Верховной Рады встретила его подозрительной тишиной. Пытаясь успокоить сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди, он подполз к флагштоку, стоящему рядом с барной стойкой, опасливо выпрямился, снял с него синее полотнище с кругом из золотых звёзд и, только накинув его себе на плечи, почувствовал себя в полной безопасности. Бутылка виски, недопитая каким-то смутно знакомым ему депутатом, лежащим рядом, в неестественной позе, с протянутой к ней рукой, маняще улыбалась ему мордой белой лошади. Опасливо оглянувшись по сторонам через очки, покрытые трещинами, он встал в полный рост, тихо выдохнул и протянул здоровую правую руку к бокалу из толстого стекла, намереваясь плеснуть себе для храбрости, но едва успел укрыться от осколков стакана, взорвавшегося перед ним мелкими, разящими брызгами. «Работают снайперы!». Эта мысль добавила ему адреналина, который тут же отозвался неприятным урчанием внизу живота. Поскальзываясь на картофельном пюре и нелепо размахивая руками он, придерживая подбородком спасительное знамя Евросоюза, развевающееся на его плечах и перепрыгивая через тучные тела израненных депутатов, побежал в туалет – единственное место Верховной Рады где он всегда чувствовал себя в безопасности.

    «Семь бед – один ответ!» подумал он, закрывая дверь туалетной кабинки. Лёгкий шелест разматываемой им ароматной туалетной бумаги перешёл в вой, затем в леденящий душу визг. Дверь кабинки распахнулась с ужасным грохотом, ударная волна сбросила его с унитаза на кафельный пол. В дверном проёме, окутанная пеленой дыма, стояла Надя и, сжав упрямые губы в узкую полоску, спокойно смотрела на него через окуляр оптического прицела. «Это конец!» - уходящее сознание напоследок дало команду расслабиться всему организму, чем незамедлительно воспользовался кишечник, из последних сил сдерживавший выброс адреналина.

    «Когда ты уже напьёшься тварь картавая! Три часа уже в туалете спишь!» -, подняв качающуюся голову, услышал он визгливый голос своей жены – Ирки, так похорошевшей после пластической операции. «С Надькой небось всю ночь гулял прокурор хренов? Небось всю ночь её «допрашивал»?»

    «На пгезика нашего покушение готовила сучка!», слегка заплетающимся голосом ответил Югик. Левой рукой, уже отошедшей от занемения, он погладил по голове испуганную белочку, взъерошено устроившуюся на привычном правом плече и подумал, - «Надюху пора сливать. Своя то после пары операций ещё краше будет!».

Он искренне благодарил Бога за вещий сон, неоправданно испугавший его сначала.