Засыхает герань, в голове словно глина,
Чей-то голос поёт про родной Ереван,
Некрасивая дрянь с сигаретою длинной
Сыпет пепел на новый широкий диван.

На столе кавардак, недоедена пицца,
Словно вата в ушах, хоть кричи - не кричи,
В сигаретном дыму без одежды девица,
Где же я прихватил эту мелочь в ночи?

Я уже подхожу неуверенно - шатко,
Раскачал старый дом подо мной этажи,
Только кровь почему у неё на лопатках,
И в руке сигарета с похмелья дрожит?

Помню тело в руках, перьев белая масса,
В темноте извивалось живое ужом,
А в открытом шкафу крылья с кровью и мясом,
Значит ночью их резал столовым ножом.

Огонёк сигарету до фильтра съедает,
Он с последним дымком совершенно зачах,
А она ничего, только слишком худая,
Ей не сладко жилось на своих-то харчах.

У дивана коньяк, и в бутылке не мало,
Выпей Муза, не надо мне вешать лапшу,
Не рыдай, что своё, ты, уже отлетала.
Ничего, я тебя у себя пропишу.
...........................................................

Чуть светает, от форточки холодом веет,
Мой постельный бардак ночником освещён,
Я в тарелке окурок найду подлиннее,
Под стихом допишу два катрена ещё.

По живому, в тетрадях не делая копий,
Кофе в турке на кухне конечно остыл,
А в кровати блестят кругляши полужопий,
И торчат над спиной две костяшки от крыл.

Не стихи - журавли перелётною стаей,
Вглубь тетради летят под мерцанье свечи,
Потому что у Музы перо отрастает
Каждый день, хоть точи тесаки - не точи.

Вот опять в тусклом свете пушинки и нити,
От постели до ванны по мокрым следам,
В мире нет никого пьяных  Муз блядовитей,
Так что я отрасти этим крыльям не дам.