В этот раз принимали тихо — без мигалок и кучи сопящих бездельников в кевларовых доспехах. Приехали только длинный сержант-негр и молодой белый курсант. Негр меня невзлюбил сходу, сверлил неприкрытой расовой ненавистью. Не мог принять на веру, что у метафорических узбеков не бывает номера карточки социального страхования — той самой цифири зверя без коей в США нет никакой возможности быть.

- То есть как это не бывает? Хочешь сказать, что в Узбекистане у граждан нет порядковых номеров, клоун?

Негр предполагал, что я опытный преступник, скрываю раскольничьи тайны и выставляю его идиотом перед курсантом. Отчасти он был прав. Курсант-ведомый, наоборот- исподтишка выражал симпатию.

Лучший способ общения с ментазаврами при аресте — такой, чтоб не вдомёк было шутит ли веселый преступник или говорит всерьез. Пускай потом попробуют «использовать против вас в суде» эту пёструю ленту. А вот ежели насуплено молчать и держать все в себе, так и менты тоже озвереют. Опытный коп — типа цветного сержанта, он хорошо знает как в аккурате, не оставляя следов, моделировать мою жизнь в ненавязчивый кошмар. Например, застегнуть браслеты чуть туже, а вдобавок к браслетам стропануть меня в клетке смирительным ремнем — да так чтоб не вздохнуть ни охнуть, но все в рамках федерального законодательства.

Чиркнув тенью по моей улице, подъехали к старбаксу, моему баксу — где я творил закатав рукава еще позавчера. Негр отправил курсанта.

Ментовское радио хрипело о творящемся вокруг нас разгуле преступности, но сержант делал вид, что не слышит. Я пытался уловить детали ареста человека, с которым возможно уже этим вечером мне придется делить одну камеру:

Диспетчер: Respond to 17 Ware Street for a possible B-D in progress, two S-P's barged their way into the home. They have suitcases.

Далёкий мент: 52-0. Ware Street right now, 17?

Диспетчер: 17 Ware Street, both S-P's are still in the house, unknown on the race. Ah, one may be Hispanic I'm not sure.

Далёкий мент: Is there an apartment number there?

Диспетчер: Negative on the apartment. Single family yellow house.

Неиспорченный годами общения с преступникам курсант прихватил кофе и мне. Даже браслеты перекинул вперед — теперь руки были скованы не за спиной как в иракской тюрьме Абу Граиб.

«Не ссы, турист» - сказал он с деловитой развязностью, будто был ветеран дарк форса: «Мы хуй поклали и на федералов, и на айс — пусть сами тебя ловят, задроты. Закрываешься под старый ордер из Евклида — там уж наверно и доказательств-то ноль — почти двух летней давности делюга, откусаешься и соскочешь из зала суда за штраф»

Менты врубили радио и взяли курс на Евклид.

Хорошая музыка. Фордец тоже совсем новенькой, пахнет будто только с Детройта, а скоростной режим они само собой превышали втрое.

На выходе с шоссе, с хохотом банши шуганули мигалками подрезавшего нас трацкиста-гасторбайтера.

Я упивался скоростью, музыкой и кофе (черте знает когда я теперь старбаксу выпью), смотрел на их новенький карабин в масле, и вовсю им завидовал. Живут вот ведь люди на полную же катушку! А меня притомила до чертиков нелегальная жизнь - даже тупо ментом и то работать не могу. Так что ежели и депортируют завтра, да и хуй вам на встречу. Устал я от номеров социального мордования.

Как в стандартном сериальном кино — что-то вдруг произошло с героем по дороге в тюрьму. Дешевенький приемчик. Винсент вдруг осознал что-то важное и жизнь его, до этого никчемная жизнь отброса общества, вдруг освятилась и он поклялся вступить в фонд Чулпан Хаматовой и стать отцом для ее несчастных больных сирот. Сериальное кино – искусство бессердечное. Гораздо более бессердечное, чем проза-ру, которая позволяет десятки страниц посвятить описанию размышлений героя. В изображении героев грубость кино проявляется как нигде. Не верите — так спросите Бурмистрова, он вам на пальцах разъяснит. Тыр пыр- восемь дыр в диафрагме.

Так что историйку мою, ту самую заветную, серебристую, которую носишь где-то в глубине сердца годами, да все боишься расплескать или вылить в неподобающий сосуд, историйку эту я подло решил монетизировать на алтаре рационалиста Бурмистрова.

Бурмистров, понятно, резанул жестоко и по живому, но я был готов и к этому. Чего-то подобного я ждал, но не попытаться провести режиссера, контрабандой протащив к зрителям мрачные тайники души моей просто не мог. Теперь надо было садиться и все перекраивать чтоб «как в Голливуде».

Так что третья ночь выдалась самой недоброй, воскресенье на понедельник — приведите Вия, Вия, ну хоть ты всех святых выноси. Покрытие первого этажа оказалось тверже бункерного бетона. Поворотов и загогулистых коридорчиков куча, оборудования — ноль, да и тело проданное ненасытным сознанием в рабство, теперь шло в отказ и наотрез.

«Годы уже не те чтоб работать вразнос» - заключил я, плюнул прям на пол и пошел в учительскую — пить кофий и анализировать нежные советы гестаповца Бурмистрова.

Звякнул, правда, шевалье Шебаштьяну. Босс по понятным соображениям трубку поднять не решился, так что после короткого сигнала, я сказал что без «сопроцёвника» к утру понедельника блестеть школа будет только местами, да и то при правильном освещении.

Освободившись таким макаром от химеры совести, я засел за ремарки Бурмистрова. Надо было мой «Апрель мечты», мою «весну для Гитлера» реанимировать во Владимирский централ с английским субтитрами.

Сел творить — ведь не гоже боярину полы штриповать ежели в самом Киеве — богоматери городов русских неебэшники результатов ждут.

Сел. Посмотрел на примечания. Перечёл. Плюнул на пол, теперь уже оквернив учительскую. Отчего-то исчезло вдохновение. Утомление тела отразилась и на тонких материях души. В таком состоянии только для женских прокладок сценарии писать. С элементами слэшера. Вот так. Хотел угодить двум господам сразу — шершавому Шебаштьяну и гладкому до глянца Бурмистрову. В результате ступор в голову. Только понимаешь «Воскресенье» на ум и лезет. Оно и понятно — ночька та с воскресенья на понедельник:

Кто виноват, что ты устал,

Что не нашел чего так ждал,

Все потерял что так искал,

Поднялся в небо и упал

И чья вина, что день за днем

Уходит жизнь чужим путем.

И одиноким стал твой дом.

И пусто за твоим окном.

Черт побери писали же люди вещи. Вот как достичь такой прозрачности звучания? Тут во мне заговорил дух польского врача Шклифосовского, кой так же витал среди смрада химикатов и другой половой нечести: «А как Леша Романов свой пессимистический гимн советских хиппи» написал?

«Кто виноват, кто виноват». Раскудахтались. Виноват легкий химический дисбаланс в мозгах, если верить современной американской фармацевтике. Значит ответы на вечные русские вопросы «что не нашел?» и «чего так ждал?» вполне решаются правильным выбором препарата.

Американский ответ на лицензионный русский вопрос «что делать?» — это всего лишь правильно составленный и отоваренный рецепт.

Итак, специально для особо духовных русских господ жую по складам: При одних условиях внешней среды электроны в атомах углерода образуют тетраэдрическую структуру - алмаз, при других - шестиугольные соты, плоскости, слои - графит. Первое вещество - диэлектрик, второе — проводник. Вся наша Вселенная, включая Россию, создана электронами и ежели ими правильно манипулировать твой дом никогда уже не будет одиноким, а за окном никогда не будет пусто.

Тут опять же не надо только лепить отсебятину (во времена Шекспира не было сигарет «Друг») - иначе дом может заселиться совершенным монстрами, а за окном будет не пусто, а страшно. Рецепт должен быть составлен профессионалом — вроде меня. Нужно вещество которое придаст силы проглотить рекомендации Бурмистрова, шлифуя при этом половые потребности Себастьяна. Подготовить школьный пол к безмозглому гоготу средних школьников — не с русским вопросом, ни с его элегантным фармацевтическим решением, пока не знакомым. При этом надо умудриться и угодить закормленным зрителям Киив и неебэ — чтобы в рекламных промежутках втюхать им пару Инфинити, которые в Украине стоят как все золотые запасы Тутанхамона.

А значит надо скакать в Евклид и отоваривать рецепт. Благо негры еще не спят, как и первые петухи. А то что я полгода уже в завязке — ни есть проблема. Ну что будет с одного разу? Будет хорошо до степени «и мне, и мне поднимите веки». И главное — доза то нужна совсем мизерная, как для младшего дошкольного возраста — баксов на десять ни больше.

Вот только ехать в Евклид есть проблема. Там меня менты уже больше года отлавливают. Пользуясь языком современной русской дипломатии «дебилы бля». Околоточный русский пристав давно уже приехал бы в мой двуспальный район да и хлопнул бы тепленького. А у этих юрисдикция, юриспруденция — импотенция одно слово. Поэтому я тут пятнадцать лет уже и живу по девяностодневной визе. Правой руке похуй чем занята левая. Паралич вертикали власти. Однако гражданское общество, а также средний и малый бизнес процветают. Так что придется позвонить Чену — чтоб он мне прямо в школу рецептик-то и отоварил, сорвиголова.

Таким образом подсудимый нарушил целый ряд статей уголовного кодекса. Вступил в криминальный сговор. Спонсировал транспортировку опасных подконтрольных веществ через границу округа. Вещество какое-то время хранил, а потом еще и потребил без разрешения государства.

Нюхнул значиться немедленно, проводил Чена, дав ему с собой узелок учительских плюшек на дорогу, и давай снова христобогоматию Бурмистрова разбирать.

Бурмистров возбужденно писал:

«твой герой подозревает, что жена ему изменяет. Герой делает шаг за шагом – сначала он узнает, что жена зачем-то берет машину. Он следит за ней и узнает, что она ему изменяет. Он продолжает свое расследование и узнает, что она изменяет с его лучшим другом. Три сцены и три шага к цели. Вот как надо, Винсент. А ты что? Огорошил героя, вывалив на него всю эту информацию в одной сцене. Нам и на короткометражку так бабла никто не даст. Нам минимум двенадцать серий с перерывами на рекламу пилить надо. Особенности восприятия зрителей канала и Ниибэ таковы, что они смогут воспринять только одну новость. В зависимости от решения сцены на передний план выйдет либо факт измены жены (если это мелодрама), либо факт предательства друга (детектив), либо факт осквернения любимой машины (комедия)»

Я задумался об особенностях восприятия у зрителей и ниебэ. Вдруг задумался каково было бы самому на месте «героя» - узнать об измене жены с лучшим другом. Сука.

Стал бы я себя вести как шекспировский негр Отелла или прикончил бы ее обливаясь слезами тоски, как толстовский Василий Позднышев? Ведь ближе мне Толстой, конечно же Толстой, а не Шекспир, которого, если верить местным шекспироедам и вовсе на свете никогда не было!

Как же все объединить то? Как выдать Бурмистрову глубину Толстого, но шекспировским стилем? А вообще возможно ли это? Открыто ли науке подобное вещество? Хотя постойте — вот же многогранная русская культура — вот же сливала уже в один флакон и драматурга и толковую прозу — Антон Чехов! Хмм.

С другой стороны — Чехов то Толстого особо не жаловал, как Толстой не жаловал Шекспира. Вспомните чеховские коменты под Крейцеровой сонатой: «Суждения Толстого о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами» Приехали. Толстой-то тоже дебил оказывается выходит.

Да и вообще чего я тут фамилиями кидаюсь? Забыл об особенностях восприятия у современной аудитории ниибэ? Какой им в пизду Позднышев? В костюме чеченского спидермена? Может в дутых доспехах ночной хоккейной лиги?

Я возбужденно рванул трубу скайпа. Бурмистров звучал сонно. Видимо я застал вождя пролеткульта в редкую минуту отдыха

- Знаешь, что, Бурмистров, знаешь что?

- Да знаю. Знаю. Не парься пока с концовкой. Кого ебет, что там в концовке? Нам главное публику зацепить, подсадить на сериальчик, а там, в концовке-то мы им уже столько поп-корна продадим что хоть в жопу их еби. Главно по сюжетным линиям не расползайся — максимум четыре, а не шесть как у тебя. Запутаешь зрителя совсем. И морализьма по-меньше. Люди после работы отдохнуть хотят у голубого экрана, а ты им, что такое хорошо, что такое плохо, понимаешь?

- Я, Бурмистров, одно понимаю сейчас. Ну его в жопу этого Шекспира. Чтоб его понять надо здание со сценой, труппу, осветителей, музыкантов и буфет с колбасой в перерыве. А с Толстым надо только тишину, мягкое кресло и клетчатый плед. Не стану я эту хуйню править. Я, Бурмистров, буду теперь писать роман. Великий русский роман.

- Ну… Сам смотри, конечно. Спасибо предупредил. Я и сам думал. На Ниибэ бы боевичок ментовский какой. Твой тирджёркер хорошо бы на канал «Россия» пристроить. Дам знать, как достучусь до них. Будь.

- Ты не обижайся, ладно, Бурмистров? Я блин сам не знаю еще — чего хочу.

- Мы профессионалы не обижаемся. Нам работать надо. Это вы все ищете новых форм. А формы еще с древней Греции придуманы. И нехуй починять то что и так работает.

Трубка умерла и я вдруг из древней Греции и Стратфорда на Эйвоне вновь очутился в старенькой учительской не самой благополучной средней школы. Вдохнув еще полосочку «Что делать» - я и пошел доделывать пол.