Небольшой белый джип мчался по дороге из Сием Рипа в Пномпень. Машина выпрыгивала из одной ямы и тут же попадала в другую. Местами на дороге лежал асфальт, а местами машина ехала по разрушенной грузовиками грунтовке. Вслед за автомобилем тянулся длинный шлейф плотной красной пыли. За рулем сидел Вовчик, он крепко сжимал руль, сосредоточенно смотрел на дорогу, и только на особо опасных участках слегка сбрасывал скорость. Рядом с ним раскинулся задумчивый Руслан, а на заднем сидении спала Лена.

Друзья молчали, каждый думал о своем. Но не было в их душах радости и покоя. Вовчик размышлял о том, что всегда, когда долго чего-то ждешь, а потом это что-то происходит, то неизменно наступает чувство пустоты и разочарования.

- Это, как Новый год, которого ждешь, ждешь, и он приходит. Ты радуешься, пьешь, ешь, танцуешь. Но наступает новый день, ты просыпаешься в чужой квартире, в измятом костюме, с похмельной болью в голове и думаешь:

- Чего ж я его ждал-то так, этого сраного Нового года? И, что делать дальше?



В душе парня была пустота, а в багажнике машины - увесистый ящик с пайлинскими сапфирами.



Друзья поселились в небольшом доме на окраине Пномпеня. Район их обитания был кхмерским. Здесь жили люди разного достатка, но, в основном, небогатые многодетные семьи. На первых этажах домов, жильцы затевали скромный бизнес. Кто-то устраивал автомастерскую, кто-то магазинчик, а кто кафе или харчевню.

Вдоль ведущей к дому дороги раскинулись овощные и фруктовые раскладки, а вглубь от трассы таились небольшие рынки. Здесь можно было купить все что угодно, от пахнущего лаймом и прохоком супа до матраца и мебели.

Первое время, стоило только выйти на улицу, как за ребятами устремлялась толпа улыбчивых, босоногих детей.

- Хэлоу, хэлоу! Вот из юр нэйм? Вот из юр нэйм?!- Приветственно махали иностранцам смуглые ладошки детей. Дети пытались продать им плетеные браслеты, украденные на фабриках очки, и беспрестанно просили дать им ван долла.

Сидящие на порогах жилищ женщины, завидев иностранцев, подымали вверх и гордо предъявляли взору самых маленьких продолжателей кхмерского рода. А настороженные поначалу мужчины, уже через неделю называли их - наши баранги.



Жили они напротив аэропорта. Покидать Камбоджу друзья не собирались. Их устраивал простой и не хлопотный визовый режим. Правительство страны не особо беспокоилось по поводу преступного прошлого своих экспатов, а поселившихся в Камбо соотечественников было еще совсем немного. Простые кхмеры к бывшим советским относились с приязнью. Они еще помнили времена, когда Союз помогал им в боях с Пол Потом, а советские «Камазы» и построенные русскими электростанции все еще исправно работали на благо Кампучии. И, хоть, уезжать они не планировали, но близость аэропорта дарила им призрачное чувство свободы и потенциальную возможность быстро покинуть страну.



Спустя месяц Руслан полетел в Амстердам. В кармане его, купленных на кхмерском базаре, брюк таились двадцать неограненных камбоджийских сапфиров.

Лишенные огранки камни вывозить из Камбоджи запрещено, но за умеренную плату таможня закрывала глаза на небольшие партии камней. Почти каждый, покидающий Камбо экспат увозил в карманах курток или штанов неограненные, добытые в провинциях Камбо васильковые сапфиры или ярко-зеленые изумруды. Ну, а дальше красота этих редких камней исчезала в примитивной огранке мастеров из Владивостока или Ростова.

Руслан же летел в Амстердам, он направлялся к старому ювелиру, давнему другу своего отца.



Старый киевский еврей знал Руслана еще ребенком. Отец покупал у него украшения для матери и сестер.

Увидав Руслана, ювелир запричитал, что чужие дети растут быстрей собственных, и тут же поинтересовался, зачем к нему пожаловал сын давнего приятеля. Руслан без объяснений высыпал на стол содержимое мешочка. Мастер изучил каждый камень, откинулся на спинку стула и заохал, что сейчас из Камбоджи везут столько камней, а искусственно выращенные ничуть не хуже, и он не уверен, что камни настоящие, и что даже не знает, что сказать…

-Сколько денег дашь?- Хмуро спросил Руслан. Денег, подолянский еврей, дал не много, вернее, это были совсем не те деньги, на которые рассчитывали Вовчик с Русланом. Но других вариантов у них не было, и Руслан вернулся в Пномпень разочарованный и озадаченный вопросом: Что же делать дальше? Куда сбывать камни?



Вовчика этот вопрос почти не беспокоил. Впервые в жизни, он осознал, что денег ему надо совсем немного. Живя в Камбодже, он не тратился на дорогостоящие шмотки, питался дешевой и полезной едой, его не тяготил груз забот о семье, и за небольшую плату он всегда мог получить бесхитростный, необременительный секс. Здесь не нужно было тратиться даже на зимнюю одежду. Просто, нет в Камбодже зимы, нет!



Правда, Вовчику совсем не нравился пыльный, шумный Пномпень. Парню были не интересны разгульная ночная жизнь и насыщенный иностранцами и проститутками центр города. Ему было скучно просиживать вечера на набережной Риверсайда и в холлах дорогих гостиниц.

Вовчику хотелось океана, ветра и покоя. Его все время тянуло в непритязательный, местечковый Сиануквиль.

Когда Руслан вернулся из Амстердама, они поделили привезенные деньги и решили, что неугомонный Руслан остается жить в Пном Пене, а Вовчик отправляется в Сиануквиль.



Сначала он поселился у Юры-целителя, начал пить «целебную» воду и чистить организм. Через неделю, не выдержав бесконечной тошноты, он прекратил чистку и принялся активно заниматься спортом. По утрам Вовчик бегал по берегу моря, днем плавал. Вспоминал упражнения из восточных единоборств, которыми он когда-то занимался. Питался овощами и фруктами. Мяса почему-то не хотелось, иногда он ел рыбу или креветок. В организме парня происходили какие-то изменения, он приспосабливался к жаре и влажности. Вовчик похудел, загорел, к нему потихоньку возвращалась былая спортивная форма. Но вместе с тем в душе его поселилась странная тропическая лень. Днем он мог уснуть, и, качаясь в гамаке, проспать до вечера. Постепенно он становился все более неряшливым, редко убирался в доме и стал равнодушен к чужим проблемам. Вовчик не пил, изредка курил травку и, глядя в синее небо Кампучии, лениво размышлял о превратностях и странностях судьбы.



Женщины! Единственное, к чему он испытывал постоянный интерес - были женщины! Он не искал постоянных, длительных отношений, ему не нужны были семья и дети. Каждый вечер он отправлялся на Френч-стрит. Улицу баров и проституток. Присаживался за столик, выпивал легкого местного пива, не торопясь выбирал девушку и делал с ней простой и быстрый секс. Кампучийки оказались любовницами неизощренными. К сексу они относились как к навязчивой работе, которую надо сделать быстро, получить свои деньги и убежать к подружкам, или к детям, или к мужу. В Камбодже проституция это просто дополнительный заработок. Так девушки помогают семье. Ну, и… не на рисовых же плантациях работают.



Вовчику очень нравились кампучийки. Их изящные, худенькие фигурки вызывали в нем и похоть, и жалость одновременно. Его возбуждали плоские почти мальчишеские формы девушек, маленькая грудь, тонкие ножки и узкие бедра. Эти женщины-девочки казались ему наивными и добрыми. Он дарил им скромные подарки, угощал сладостями их детей и видел на лицах девушек восторг и счастье от его примитивных знаков внимания. Или ему так казалось? Иногда он вспоминал своих бывших женщин и пытался сравнивать украинок и кхмерок. Но, сравнивая их, он думал о том, сколько денег надо потратить на нашу женщину, чтобы сделать ее счастливой. И делал выводы в пользу восторженных дешевыми подарками кхмерок. Вовчику нравилось, что он в этой стране иностранец, и у него есть немного денег, и девушки смотрят на него с уважением и обожанием. В том состоянии душевной лени, в котором он пребывал, ему было приятна сама возможность быть особенным и не совершать для этого каких бы то ни было усилий.



Так прошел год. Юра нашел себе другой дом и переехал. Однажды в город приехал Руслан. Он привез в Сиануквиль ящик с камнями, и друзья спрятали его за частоколом деревянных свай дома. Душами парней окончательно овладела тропическая леность кампучийского бытия.

Заканчивался сезон дождей. Сад возле дома никто не чистил, траву не косил, и жилище Вовчика приобретало все более и более запущенный вид. Однажды, когда Вовчик вершил во дворе дома свои привычные гимнастические упражнения, его укусила змея. Спасла его соседская девушка. Маленькая, тщедушная кхмерка обнаружила в саду его полудохлое тело, погрузила на байк, и отвезла в больницу. Вовчику успели сделать вакцинацию, и он не умер. Вернувшись, домой, и, увидев свою спасительницу, Вовчик никак не мог поверить, что эта хрупкая девушка смогла дотащить его огромное тело до больницы.



Его соседка Нийя была очень маленького роста, небольшого даже для кампучийки. Вместе с тем фигурка Нийи была удивительно пропорциональной. Изящная, хрупкая Барби, с длинными ножками и круглой попкой. Вовчик сравнивал длину своих частей тела и ее, и удивлялся, что ручки и ножки девушки ровно в два раза меньше его. Он не мог оторвать взгляда от идеально ровной осанки кхмерки, от прозрачной смуглости ее кожи, от белозубой, по-детски искренней улыбки, от тонких щиколоток и узких запястий. Эта девушка казалась ему совершенством! Он пялился на нее часами, и не мог наглядеться.



Как-то утром, Вовчик съездил на рынок, купил деревянных планок, гвоздей, мела и простой белой ткани. Он заглянул в аптеку и приобрел глицерин. Целый день парень стучал молотком и к вечеру соорудил холст. Большой прямоугольный холст. Он прогрунтовал ткань мелом и оставил сохнуть до утра. Когда беспощадное утреннее солнце залило его убогую кухню, Вовчик позвал Нийю и сказал:

- Я хочу тебя нарисовать. Голой. Сними одежду. Для Нийи это был шок. Конечно, ей было очень приятно, что парень, которого она спасла, оказался художником и что он хочет ее нарисовать. Но для стыдливых кампучиек, которые даже в море купаются в майках и шортах, снять одежду вне дома это - почти что подвиг. Однако, большой белый парень смотрел на нее требовательно и нетерпеливо. И Нийя разделась. Вовчик развернул ее, поставил как куклу в веер летящего из окна света, и начал делать наброски карандашом. Когда-то в детстве он ходил в художественную школу, и его пальцы с трудом вспоминали вспоминали азы рисования.

Откуда взялось в нем это странное желание -рисовать? Почему не мог отогнать от себя эту мысль? Почему это стало его навязчивой потребностью? Впервые, смутное желание писать картины появилось у него, когда он нашел в доме кисти и краски. Их забыл кто-то из Юриных пациентов. В Камбодже все происходит необратимо случайно и Вовчик начал творить. Грубыми штрихами, неуверенными мазками шаг за шагом он наполнял холст. Сюжетом Вовчик не мучился. Он желал рисовать тонких, изящных, камбоджийских женщин.



Раз в неделю Вовчик ездил в город за продуктами, но часто бывало так, что в доме заканчивалась еда, а он никак не мог оторваться от своей очередной картины. Иногда хрупкая Нийя уставала и не меняя заданной ей позы, начинала тихо плакать. Вовчик приходил в себя, бросал кисти, хватал на руки миниатюрную Нийю и кружил ее по комнате.

На закате они садились на байк и ехали на пляж.

Нийя покупала у тук-тукеров траву и Вовчик узнал, что вьетнамская и лаосская марихуана считается лучшей травой в Камбодже. Тонкими быстрыми пальчиками девушка собирала косяк и первой делала затяжку.

Вовчик покуривал травку и раньше, но это было давно, еще на родине, и он помнил, что очень хотелось кушать и они с приятелями съедали всё, что было запасено мамкой на неделю. Мама потом удивлялась их хорошему аппетиту и радовалась веселому настроению. Как ночью, он услышал, как мать говорила отцу:

- Вот! Видишь? И не пьют, ведь! А как кушают! Как кушают! И хохочут, смеются! Хорошего парня мы с тобой, отец, вырастили, и друзья у него хорошие!



Те ощущения, которые Вовчик испытал, покурив вьетнамской травки, не имели ничего общего с его детскими воспоминаниями. Вечером, они с Нийей садились на теплый песок Отреса и наблюдали, как океан глотает солнце. Закат длился недолго, минут двадцать. Жаркое светило безвольно катилось в море, и каждое мгновение этих закатных минут и небо, и вода меняли цвет. Оттенки голубого, бирюзового, розового соединялись перламутровой глади сиамских вод и перетекали из одного цвета в другой. Заторможенное марихуаной сознание еще более усиливало плавность слияния. Воздух и вода становились единой стихией. Медленно и нежно они лавировали навстречу друг другу. Этот процесс казался бесконечным, но, как только солнце касалось подбородком водной глади, океан стремительно глотал его, и над черным океаном воцарялась сверкающая звездами теплая кампучийская ночь.

Каждый вечер Вовчик с Нийей смотрели на закат и любили друг друга так же неторопливо и нежно, как перетекающие друг в друга стихии воздуха и воды. Он мог бесконечно трогать ладонями пылающую сухим жаром кожу девушки, а она скользила по его телу плоской смуглой ящеркой. Нийя присаживалась сверху, обхватывала его тело стройными, почти детскими ногами Она парила над ним как вечернее солнце над океаном, плавно присаживалась и приподнималась. За мгновение до торжества, за миг до наступления ночи, Вовчик распахивал глаза, и сквозь дрожь изнасилованных ресниц видел идеально ровную осанку и черные волосы ускользающей в малиновый океан кхмерки.