Ни одно из знаковых событий истории Мейфлауэра не беспокоит Ису. Вся его суть занята поиском решения.Нужно ли платить пять тысяч за иллюзию свободы?

- Ты почему не хочешь плятит?

- Денег нет, Иса

- Вирешь! Как такой может бить?

- Может-может, поверь мне

- Пастой, у тебя сичёт банковський есть?

- Счет у меня есть

- Ну вот!

- Счет есть, денег — нет

-Такь не бывает

- Бывает, Иса, еще как бывает

- иВирёшь ты псё, русс. Псё время вирёшь

Иса отлепился от мой шконки и двинул в туалет.

Отсек с душевыми и туалетными кабинками находился в дальнем конце барака. Там никогда не выключали свет. По ночам — когда в бараке светились только знаки с издевательскими вывесками «Выход» - из отсека гигиены исходило сияние. Я называл его «вечное сияние чистого разума» вспоминая Александра Поупа:

How happy is the blameless vestal's lot!

The world forgetting, by the world forgot.

Eternal sunshine of the spotless mind!

Each pray'r accepted, and each wish resign'd

У гаитянца и человека из экзотической Африканской страны с одесским названием «Бенин» была светская привычка подолгу срать, будто они проглотили по фрагменту якорной цепи. Они просиживали так часами — в соседних друг от друга кабинках и дискутировали о чём-то, наверное неземном, на нежном языке Мопассана и Золя. От этих французских диалогов засанный туалет казался мне вечерним Монмартром.

«Расщебетались, хуесосы» - шипел вечно недовольный Джон Кошка. Он тоже просиживал в туалете ночи напролёт — читал. Если можно назвать чтением многочасовое судорожное перелистывание очередного Джека Ричера, Пинкертона или Тома Клэнси — корма от литературы, что продается в волмарте прямо у касс.

Тут же в туалете был и наш красный уголок — туда кто-то регулярно вывешивал портреты Трампа — из ежедневных газет с незатейливым коментом типа «фак ю» или «фак ми». Упорство с каким портреты обновлялись напоминало деятельность партгрупоргов времен заката СССР.

Иранец Мо умывается и злобно обращаясь в первую очередь к одному из Трамповых избирателей — Джону Кошке на толчке говорит:

- Что же он делает, демон? Как так можно? Обама был лаурет нобелевской премии мира, столько сделал для глобализации, альтернативных источников энергии, а этот что творит?

Ему отвечает поляк Доминик. Поляка пригнали пару дней как. Дома в Чикаго остались дети и страдающая вялотекущей шизофренией жена.

- А что он делает? Негодяю 70 лет. Дядюшки от нефтянки, мутанты автопрома, страхования, и конечно же, фармацевтики заплатили ему за билетик. Сейчас подтянут законы, да так рванут баблеца со всего мира, что ледники растают, а вулканы льдом покроются. Что он делает? А что он всю жизнь делал, то и делает — деньги.

Я это всё слышу каждый день и потому не участвую — скучно.

От скуки и из научного интереса я лично работаю над экспериментом по промыванию мозгов. Если работают компьютерные вирусы в виде строчек кода, значит должны работать и вербальные. Моей фразой-вирусом станет:

«Рака-така-тум-тум, чака-чака — бум-бум» Отдавая должное, если использовать терминологию АЙС — моему порту отгрузки, я подшиваю к фразе-вирусу саундтрек от Андижанской польки — мелодия должна легко запоминаться подопытными.

Теперь необходимо до максимума взвинтить повторяемость — по принципу раскрутки синглов на ФМ-радио- покрутят песенку 60 раз в сутки, и глядишь, через недельку-другую — народный хит. Это способ бесконтактной прошивки. Теперь я твержу фразу вслух — день и ночь:«Штака-така-тум-тум, чака-чака — бум-бум». Пусть думают, что у меня рвануло центр управления полётом. Плевать. Чистота эксперимента важнее. Особенно хорошо им на подкорку записывать с утреца — как глазенки разлепят. И тут я им разов тридцать чака чака. Или днём — как начнет кто, вроде Исы заебывать вопросами и душевной простотой, их тем же брандмауэром - «Рака-така-тум-тум, чака-чака — бум-бум».

Недавно я добровольно взял на себя уборку туалета. Наложил епитимью. В бараке много просителей политубежища, люди в зелёную полоску. Многие из них в США еще не бывали — не считая тюрем, поэтому, наверное ссут мимо унитазов или забывают смыть, как дома на побережье моржовой кости.

Я обнаружил сток в полу уборной и теперь добавил в ежедневную рутину еще один экзорцист. С четырех до пяти я набираю сотню ведер воды и ебашу водой о стены, унитазы и пол. Бесконтактный клин — как в коровнике или слоновнике. Интересное наблюдение — даже эта низменная форма деятельности наполняет гордостью мою подлую натуру. Где-то внутри вериться, что я теперь лучше других потому как туалеты чищу.

Но главное ни это. Главное — можно во всю глотку горланить: «Рака-така-тум-тум, чака-чака — бум-бум» - пока убираешь и плюхаешь водой. Иногда телевизор перекрикиваю. Целый час — каждый день.

Дня через три — заработало. Один, другой, третий — начинают подхватывать. Сначала — люди Востока: непалец, пакистанец, иракцы. Потом глядь — и литовец с украинцем, пошло дело. Скоро они сами начнут инициировать исполняемый код — без моего дальнейшего вмешательства. Моя задача сейчас поддержать инфекционную вспышку, раздуть всё дело в эпидемию.

По вечерам перед сном мечтаю о собственном шоу наподобие бродвейского мюзикла — проснулся утром, забрался на шконарь с ногами и запустил чаку-чаку. Волны пошли во все стороны и вскоре уже весь барак синхронно покачивается поверх шконарей и скандирует: «ракатака тум тум», движения отточены как у деревянных солдат Урфина Джюса.

«Вполне возможно, что центр управления массами существует, милостивые государи» - возбужденно пишу в дневнике. «Если поменять мантру с чаки-чаки на директ тиви — бэд, тайм ворнер — гуд» или «Фак Трамп» можно попробовать и поднять бунт против инопланетян. При прочих равных условиях, возможно сработает.

Пока я занят фундаментальными исследованиями, депортации и гаражное правосудие прогрессируют, как бубонная чума. Слово «суд» по-английски court — то же слово, что и монарший двор. Водят на суд шерифы и ощущение будто нас судят наглые сытые лорды, как разбойника из Шервудского леса. Но быть Робин Гудом мне уже не охота. Мне гораздо ближе батька Махно.

Нельзя всё мазать одной краской. Справедливости ради стоит заметить — Макса, человека с аусвайсом и американской ментальностью — он же вырос тут — скоро отпустят. Он приглянулся судье Браун. Максу дали августеший «кэнсел ав римувал» - это вроде помилования. Ежегодная квота таких помиловок на всю страну — четыре тысячи. Негодяи не учитывают, что сейчас Айс метет людей в шесть раз больше.

Маму Максима крутят в уголовной тюрьме. Она взяла на себя все набеги и налёты. Как отбудет — наверняка снова загонят сюда — в иммиграционную.

Немцу Майку тоже дали кэнсел. Он такой же пендос, как и Макс — вырос здесь, просто не повезло родиться в ГДР. Он по-немецки только «Хайль Гитлер» понимает. Таких людей как он и Макс вообще сюда загонять не следовало. А теперь вот на них уже два кэнсела извели. Мне точно не хватит.

Помог Максу заполнить длиннющую форму. Обещал же маме присмотреть. Гоняю его на заседания наркоманов-онанистов, заставляю читать брошюрки о вреде наркотиков, рассказываю о пережитых ужасах.

Все, впрочем впустую — его больше тянет к Джону Кошке. Недавно подслушал как они вдвоем ржут над моим акцентом. Дебилы. Кто бы стал смеяться над моими стендапами если бы не рязанский акцент.

Махнул на него рукой. Хочет торчать дальше — в конце концов это его личное дело. Ему только девятнадцать. Пока сам не решит, что пора — ни какая сила не спасет. Беда в том, что гавно нынче синтетическое, не то что в наши дни. Соскочить можно и не успеть, превратившись по пути в трупа.

По освобождению Максу не куда пойти — мама сидит, дом отобрали за неуплату. Он обрабатывает по телефону девчонку, с которой познакомился в центре реабилитации наркотов. Хорошее место,чтобы обзавестись телефонами драг дилеров, если хотите моё мнение. Их основная забота — получить дотацию государства в соответствии с количеством «голов». Вот и вся реабилитация.

Долго ли они с Максом протянут на воле тверезыми?

Иракца Али так и не забрали в Супермакс. Отсиделся в больничке — у него из-за пластины в башке часто и нешуточно давление скачет.

- Когда они меня отпустят, рюс? Ну сколько же можно?

У меня не хватает наглости экранировать его запросы чака-чакой.

- Я так думаю, Алишка, еще через пару недель — в моем голосе звучит самоуверенность Бешеного Пса Мэтиса — вот возьмут наши Мосул и всех иракцев выпустят.

- А кто сейчас «наши»? - Али смотрит на меня как пудель Артемон.

- Я б так жил, как знал, кто теперь наши, Али.

Как в воду глядел — через несколько дней, после телефонного разговора с женой Али счастливый:

-Спасиба, Раша тудэй - бараккят ты мне принёс. Удачу! Отпускать начали иракцев по-тихоньку.

Жму ему руку — уверенный, как пророк на полставки. Али счастливый, как ребёнок. Вечером его задремавший сосед — китаец-мандарин, испускает ветры мелодичной китайской жопой. Али — вот что значит исключительный музыкальный слух — в точности копирует звук несколько раз подряд к безграничному счастью всего Мейфлауэра. Много ли надо человеку? Искусство, музыка, вечное сияние чистого разума.

Потом, правда, оказалось выпускают только иракцев-христиан.

- Ну и ты им скажи нашел Христа в федеральной тюрьме. Умер и родился занова.

Али снова мрачный как свинцовый дирижабль.

- Хуй им

Близится четвертое июля. Это значит пошел второй месяц после того как нам обещали — вечером будете дома. Дома только пицерийщик Бонасье — ждет суда под залогом в пять штук. Раджа и Иса — тут же со мной. Каждый год четвертого — последние десять лет мы с женой и сыном едим в Кедровку — Луна-парк Седар-Пойнт. Соседи по улице выставляют палету фейерверков и вдаряют в небо парой сотен залпов. К утру пятого вся улица засыпана окурками ракет, как октябрьским листопадом.

Иса не знает что празднуют четвертого июля. Но он хорошо знает дату.

- Миного лёх можна банбить Убер — четвертый юль. Полтора штукя поднять — можна один ночь. Псе — добрый, псе-бухой, чаевой — дообрый. Баба тожь бухой, в машина — рыгаеть. Коптичькя расстёгнут будет — сиськи. Нильзя баба рукой трогать. Гугль жалуется — потом износил. Турма.

Такое вот резюме по поводу день рожденья США у Исы. Убер и Гугл представляются Исе олимпийскими богами — строгими, но справедливыми. Боги живут в его смартфоне и оберегают Ису. Боги убера и гугла, ангелы эпла и майкрософта — цивилизация приложений захватывающая планету, действительно добра к Исе.

Он прошел ровно столько же гаражных заседаний, сколько и я, но ему уже выдали форму на кэнсилейшн. Я точно пролечу в эту рулетку. Странно только одно — судья Браун выдала ему и форму на политубежище. Обычно дают одно из двух. Пытаюсь разгадать ее маневр. И не только я — спорим об этом всем бараком. У Исы завидная способность поднимать общественность на решение его шкурных вопросов.

Меня хватает только кое-как заполнить ему кансел — приступы зубной боли от иммиграционных форм я испытываю невыносимые. Хочется рвать их, топтать ногами и биться головой о стену от безумства их агрессивной тупости. Но это не главная проблема. Тут другое — чем дольше я раскачиваюсь в трюме Мейфлауэра тем меньше мне хочется бороться за сомнительный статус американского полугражданина. Боюсь выдам себя на суде — под присягой и на протокол.

Форму Исы на политубежище отказываюсь заполнять на отрез. Ответственность велика. Будущее Исы на кону. В форме на политику огромные пробелы — туда нужно сочинять историю притеснений Исы полпотовцами или красными кхмерами — не помню без гугла какие там у них мерзавцы орудуют.

Иса нанимает на это дело ушлого Максимку, кто бы мог подумать, что у парня разовьются навыки солиситора.

С нами на флауэре плывёт замечательная форма жизни — таиландец Ту Трэй Тэ. Имя звучит как название студии Никиты Сергеича Михалкова. Джон Кошка любит повторять всуе это имя. «Трэй» - по английски это поднос. Жратву в тюрьме подают именно на подносах с вдавленными вних кратерами разных размеров — вместо тарелок. Поэтом слово трэй в тюрьме наполнено религиозным смыслом. «Эй, эй! Разбудите Трэя — пока он свой поднос не проебал» - Кошка повторяет этот перл по три раза в день и сам же ржет над ним.

Ту Трэй Тэ — буддист и ему все похуй. А еще у него нарколепсия. Хотел было сказать — страдает нарколепсией, но ведь в тюрьме-то это как раз благо. Кошка и это ему простить не может:

- Вот существо — бессовестно спит днём и ночью! Как ты сказал эта болезнь называется — кататония?

- Нарколепсия — человек оказавшись в стрессовой ситуации просто засыпает на ходу и спит гораздо дольше положенного.

Ту Трэй Тэ очень плохо говорит по-английски. Аусвайс у него есть — понятное дело. Как-то раз Три Тэ отправился на пикничок за город — с друзьями-бирманцами. А тут пикнички где попало устраивать нельзя — только в специально отведенных местах. Если же отдыхать методом тыка — можно очутиться в чьих-то частных владениях и схлопотать за это пулю.

По доброй бирманской традиции за первые полчаса культурного отдыха все упиваются в полужидкое состояние. И тут как в одном из рассказов о бароне Мюнхаузене — на них из рощицы выходит благородный красавец-олень.

Ту Трэй Тэ, недавно, воспользовавшись второй поправкой к конституции США приобрел в спорттоварах ладный дробовичок от Ремингтона. ИТАК Господин барон вскакивает на лошадь — вернее за руль своей Тойота Сквирта и скачет во весь опор за кара-мультуком. По дороге обратно, почти на самом подлёте к месту преступления, Трэя принимает местный шериф, оказывая этим небывалую услугу и самому оленю и его близким. Допросив Ту на пальцах, шериф подъезжает с ним к месту пикника — как раз вовремя. Там фермер — суровый секач из Западной Вирджинии и два его старших сына вооруженных полуавтоматическим скорострельным оружием уже вяжут и кладут рылом в грязь «распоясывавшихся гуков».

Теперь Ту Трэй Тэ грузится за всю вечеринку. Ему вменяют — вождение в полужидком, незаконное обращение с оружием — дробовик был на пассажирском сидении, снятый с предохранителя, а следовало везти в багажнике, с извлеченными патронами, и конечно же — проникновение на территорию частной собственности.

Сохраняющие инкогнито благодарные участники провалившегося пикника скидываются Трэю на адвоката. Сейчас в трампово средневековье достаточно вождения под мухой, чтобы вылететь из страны. Электорату это по-душе. Не понимают, что в истории нет ничего нового. Сначала НКВД переловит всех эсеров, потом трацкистов, а позже, когда питон подрастет и нагуляет аппетит - и всех остальных. Депортировать не депортируют — а вот джипиэс на лапку обязательно привяжут — чтобы платил.

Адвокат у Три Тэ как БМВ среди эмигрантских лоеров — мадам Вонг. Пикник уже стоит друзьям Трэя пятнаху, а суд еще идет. Мадам Вонг только разминается. Ей надо платить и за огромный офис в даунтауне и за агрессивную рекламу. У власти республиканцы —это время когда богатые становятся еще богаче.

Трэй спит в тюрьме как бэйби. Максимка берет его делюгу — маникюрно, как нейрохирургия выполненный помощниками Вонг кейс, и старательно копируют лицензионный продукт для бедового Исы. За пачку печенья. Все что нужно это поменять имя, год рожденья и другие исходники, хотя даже в этих данных Иса умудряется путаться. Именно такие граждане и нужны Америке — бессловесные, платящие налоги приложения к Уберу от айфона.

От всей пустопорожней кармической деятельности — заполнения форм, диалогов с сонным Тэ, Исой, Али и гребанным Джоном Кошкой -у меня одно спасенье — библиотека тюрьмы. Сорок пять минут счастья в сутки. Заряжает на целый день.

Все идут на баскетбольную площадку, я сворачиваю в библиотеку и остаюсь один. Не передать словами какая это роскошь в тюрьме — побыть одному. На чертовом Мейфлауэре можно спрятаться в кабинку туалета, но сидеть там полночи с книжкой — как Кошка, я не могу.

Моя детская и библиотека отца были в нашем доме одной и той же комнатой. Думаю, именно поэтому в моих близких отношениях с книгами есть что-то фрейдистское. Читатель я ленивый и медленный, но сам поход в библиотеку или книжный сродни паломничеству в Мекку.

Баскетбольная команда нашего Кливленда уже два года выходит в финал НБА. Но разве можно сравнить это и книги? Ради книг и одиночества я жертвую сорока минутами свежего воздуха в день. Это не есть хорошо, но душевный баланс важнее.

Я знаю в бараке всех, кто читает книги. Я знаю какие именно книги предпочитает каждый читающий. По этим данным мне кажется я читаю их самих. Книг набираю на всех и лентяи ждут меня, как ждут вождя племени, забившего мамонта для барбекю.

В библиотеке пол из фальшивого паркета. Потолок высокий, как в домах сталинского времени. Под самым потолком ряд больших окон. Окна так высоко, что на них даже решеток нет — все равно не добраться. В солнечный день через них золотом льёт солнце, оставляя прямоугольники и ромбы на жёлтом паркете. Если прижаться к задней стене библиотеки и привстать на цыпочки в окнах можно разглядеть большой и ленивый американский флаг.

Я мечтаю, чтобы мне в библиотеке поставили кровать и я сидел бы тут совершенно один, как граф Монте-Кристо или доктор Ганнибал Лектор.

Еще в библиотеке я встречаюсь с таинственной незнакомкой. Здесь несколько женских бараков, но все расписания и процедуры выстроены так, чтобы мы с девчонками не пересекались ни в коем случае. В библиотеке работает портал. Девчонки приходят сюда — только в другое время. И книги они берут те же, если не считать развалов женских сердечных романов, которые я из снобизма даже не беру в руки. Незнакомка моя обитает на вещицах типа «Корабельных новостей» Энни Пру, «Пигмалиона» Шоу и «Жизни Пи» Яна Мартеля. Девушка нежна и эмоциональна. Она пишет заметки на полях прямо по ходу чтения. Я радуюсь каждой ее заметке, смайлику или робкому рисунку на форзаце.

Кто же она? Ну, понятное дело — американка. Здесь ли она или надписям пара лет — как и тем, что на стенах баскетбольной площадки. Хотя там как правило «фак ю» или «фак ниггаз». А здесь цветочки, кружево, солнце. За что держат в тюрьме такое тургеневское кисейное создание?

Сижу всего два месяца, а уже прихожу в волнение от девичьих рисунков и округлого, как бедра почерка. Похоже — не только я. Американцы — из уголовных отсеков — пытаются завязать с ней чат. Каждый — в меру испорченности. Кто-то дает спецификации по размерам и обхвату хуя. Кто-то цитирует поэтов. Кто-то даёт номер мобилы и указывает время созвона. Если на одну и ту же мобилу позвонить одновременно с мужского и женского бараков — владелец мобилы может устроить звонок-конференцию, как цифровой амур.

Иногда я тоже порываюсь ей написать. Но дальше планов дело пока не идёт. Мне уже не шестнадцать и лапать хрустальные замки заурядной физиологией уже совсем не тянет. Любоваться можно и так, правда?

Сегодня в библиотеку со мной прорвался Санджайка Бисва. Я не то чтобы расстроен вторжением в мое сакральное библиотечное пространство, больше удивлен — Непал обычно не читает книг ни на одном языке мира.

Наверное приперся на турник — который торчит тут же в углу библиотеки и похож на железную виселицу времен кроважадных пилигримов. Непал действительно подтянулся разок-другой, обнаружив смуглый пупок под задравшейся полосатой распошонкой.

Потом вдруг развалился прямо на полу библиотеки в пятне солнечного света из потолочного окна. Солярий себе устроил — как сытый, упитанный кот. Детская непосредственность. Я сделал еще пару кругов по библиотеке — в тюрьме вы всё время ходите кругами, да и улегся в соседнее от Бисвы солнечное пятно из другого окна. Солнце и правда недурно прогревало. Просто здорово! От живого тепла хотелось мурлыкать и жмуриться. Солнце находилось в непрерывном движении — пятно нежно поднималось с ног на грудь, потом на голову, а потом приходилось отползать по полу вслед живому зайчику. Похоже на игру. Солнце у нас над головой. Солнце, а не только мертвый черный глаз камеры наблюдения. Я закрыл глаза, чтобы забыть о камере. Сквозь веки солнце было розовым.

- А хорошо-то как, Непал! Загорим сейчас непадеццки, как Дональд Трамп в фамильном солярии.

Санджайка приподнял голову на локте и поспешил согласиться:

- Та! Карош! Сонце — карош! Погода там — каррош.Та!

- Карош -закивал я- Просто чудо как карош, чего уж там!

- Ноу ворк — карош. Турма — карош! Ноу проблем.

- Но щит — не стал спорить я — Турма супер карош. Ноу проблем — турма.