В час пик, в понедельник, по ветке зелёной,
В плохом настроенье, в пальтишке неновом,
Катился в метро Инокентий Семёнов,
Работник "Пятёрочки" из Бирюлёво.

Он думал о том, что по жизни он лузер,
Что ждут его дома лишь кошка да кружка,
А больше никто, кто бы стал его музой,
Ни бабы законной, ни просто подружка.

Ведь женщинам надо лишь деньги и шубы,
А он и без денег дарил бы им сказку,
Любил бы всем сердцем, и не был бы грубым,
А даже напротив, был нежен и ласков.

Он лучше богатых, но глупых уродов,
Но дамы поймут эту правду едва ли,
Ведь был Инокентий простым нищебродом,
И бабы ему никогда не давали.

Он в грустных раздумьях на станции вышел,
И шёл по проспекту, ворча и гундося,
А дождь октября барабанил по крышам,
И ветром шалила прохладная осень.

И тучи толпились в заплаканной выси,
И вечер клонило безудержно к ночи,
И вдруг захотелось ужасно пописать,
Да так, что терпеть больше не было мочи.

И вот, Иннокентий, стесняясь немного,
И сгорбив в смущеньи усталую спину,
Пристроился писать на столб у дороги,
Боясь не забрызгать струёю штанину.

И выбрав свой ракурс как раз против ветра,
Безлюдную улицу взглядом окинул,
И член свой размерами в три дециметра
Рукой из ширинки стремительно вынул.

Но визг тормозов был нежданно внезапен,
Семёнов, от страха застыл, словно льдинка,
В очках от Hermes, с чау-чау и шляпе
В окно Панамеры смотрела блондинка.

Вокруг был октябрь, перманентно смеркалось,
Похожий на памятник в черном граните,
Стоял Иннокентий, снимая свой фаллос,
Блондинка сглотнула слюну: -Извините..

Я ехала мимо, зовут меня Алла,
И вдруг вы стоите средь капель и тени,
Такого, как ваш, никогда не видала,
Простите, пожалуйста, за откровенье.

Быть может вам надо куда-то подбросить?
Да вы не стесняйтесь, ну, что же вы, бросьте,
Плохая погода, дождливая осень,
Поедем ко мне? Не желаете в гости?

Не понял тогда Иннокентий простого,
Что в жизни его начинается веха,
Отмерили часики четверть восьмого,
Штаны застегнув, Иннокентий поехал.

А дальше, всё было, как в бурном романе,
И страсть на кровати, слова, разговоры,
Шипенье вина из далёкой Шампани,
И месяц глядел через щёлку сквозь шторы.

И так продолжалось примерно неделю,
От секса и похоти было им жарко,
И тешила Алла соитием тело,
Нежданному радуясь в жизни подарку.

И Алла вздыхала восторженно томно,
-Ах, милый, меня ты так славно утешил,
Ах, надо же, Кеша, какой он огромный,
Какой он огромный! Ах, надо же, Кеша!

И вот как-то раз, после ночи оргазмов,
Сказала влюблённая Алла: -Послушай,
С другим хорошо мне так было ни разу,
Твои дециметры запали мне в душу.

За то, что нашел ты к любви моей дверцы,
Хочу подарить тебе чёрный Рендж Ровер....
В ответ Иннокентий схватился за сердце,
От чувств и от радости чуть он не помер.

И вот на блестящей огромной машине
Семёнов летит по Москве, словно птица,
Шуршат по асфальту с липучками шины,
Ужели всё правда? Ужели не снится?

Но стал замечать он чудесную штуку,
Что гордость его, и надежда и вера,
Что раньше не мог поместить даже в руку
Немного уменьшилась внешне в размерах.

Чем дальше он ездил на тачке большущей,
Тем больше сжимался размерами фаллос,
Всё стало не весело, стало гнетуще,
И члена почти что совсем не осталось.

И вот как-то раз безутешная Алла,
Мол, во избежанье смешных ситуаций,
Прохладцею в голосе Кеше сказала,:
Мол, надо, наверное, милый расстаться.

Семёнов вернул ей ключи от машины,
Поехал домой на метро, как и раньше,
И грустью наполнено сердце мужчины
Рыдало от горя, разлуки и фальши.

И так же, как раньше осенние тени,
И мокли прилавки стихийного рынка...
Но вдруг ощутил он внезапно движенье
В районе своей позабытой ширинки.

И он побежал необузданной рысью,,
Ворвался домой он бесформенной глыбой,
И прежних размеров огромную писю
Увидел он в зеркале! Боже спасибо!

Не нужно машины, не нужно гламура,
Шарфы и парфюмы, и шляпы из фетра,
И Алла не надо! На, выкуси, дура!
Вернулись родимые три дециметра!

И понял Семёнов, что служит примером
Тому, что мы можем кричать и ругаться,
Но если у вас всё хреново с размером,
Вы тешите эго в огромном богатстве.