Читать одновременно "Гарун альРашид и мир 1001 ночи" и "Исландию эпохи викингов" - непередаваемое наслаждение.
Даже домашние стали обращать внимание на изменения, вызванные во мне чтением одновременно этих свитков. Говорят, походка и речь меняется поминутно. И так, говорят, с тобой не очень просто, а тут вообще уже!
"Розы в весеннем саду распускаются под пение смертельно отравленного любовью соловья, " - отвечаю я, выколачивая ладонью на неструганную столешницу мозг из говяжьей кости, -"соловей дрожит, издавая прекрасную песню над алебастровым бассейном, в котором отражается лицо моей любимой, ах! пятьсот евнухов из Синда и пятьсот воинов с факелами не могут скрыть от меня твою красоту, но лишь прядь твоих волос закрывает для меня весь этот мир навсегда! Таким образом вот всё обстоит на нашем лосином хуторе за холмом...Каши тащите! Тащите всё, украденное нами на последнем ярмарочном дне, хочу веселья!"
Многие почтенные отцы семейства прячутся от своих домашних по утрам. Являются к ним только в блеске послеполуденной славы. Боятся предстать в истинном обличье. Такой подход я осуждаю. Нельзя приучать людей к вечной красоте папаши. Поэтому по утрам бегаю по этажам в чём проснулся и в том настроении, в котором уснул. Обычно это очень мрачное и решительное настроение. Спящий я похож, по уверению допущенных лиц, на страдающего в секрете пограничника: бдительность, злоба и решительность читается на моём лице, когда я храплю. Хотя я, конечно, не храплю. И меняю довольно часто доверенных лиц. Но эта практика правильная. Чего залёживаться-то?
Как известно, бреюсь я опасной бритвой. Изобретение с педагогической точки зрения третье по значимости после искусства составлять случайные родительские слова в мудрое наставление. И второе по значимости после аршинного кнута. Когда я ночую в доме с детьми, а не трясусь от зависти к соседям в поселковом доме, дети видят как я бреюсь. Сначала я брожу и ору, где что и кто куда дел то, что мне так? Потом я, по дороге к тазу с водой и мылом, с распахнутой бритвой заглядываю в детские спаленки, интересуясь планами малюток в наступившем дне. Собой я в этот момент настолько чудовищно собран и решителен, что дети начинают врать мне с первой буквы.
Слушаю враньё внимательно, даже благожелательно. Человек обязан уметь врать отцу. Про это и в библии написано с подробностью и опыт житейский подсказывает: умеешь красиво врать папе - переживёшь третий класс, перезимуешь в относительной безопасности, а там и университет, а ты уже все знаешь, чему тебя обучат на гуманитарном-то отделении... Врёшь - значит горячий суп, крепкая одежда, доставшаяся от ребёнка, который так и не научился хорошо врать папе, отцовская любовь и возможность накинуться папаше со спины в решительный момент.
Собственно говоря, внутренняя свобода человека, говорю я довольно часто на исповеди изловленному какому-нибудь попу, это не возможность постоянно говорить правду всем, а свобода выбора, что делать: правду нести в направленные на тебя вилы собеседника или обольстительно врать, когда дом уже занялся с углов чадным пламенем.
После посещения воспитанников правлю бритву, зыркая во все стороны взглядом стареющего секача. Говорю в эти минуты много и горячо: обсуждаю политику, экономику, наряды моды, нравы и чужое богатство. Собственно, после этих речей дети не знают, что за пена у меня на щеках? Мыло ли это?
После я ору, прижимая к лицу руки в одеколоне. Ору густо и долго. На одной ноте "ре". Это помогает избегать всяческих просьб со стороны окружающих. Попробуйте попросить денег у человека, который, багровея, орёт "аааааа" в ре-миноре. Попробуйте заговорить о чём-то с таким человеком, задайте ему пустяшный вопрос про рацион или, не знаю, про какие-то томительные чувства. А потом увернитесь от продолжающего орать человека, у которого под рукой опасная бритва, а всё вокруг в клочьях, пене и щетине.
Поэтому вопросы мне во время бритья не задают.
Потом я шумно одеваюсь, зарывшись по пояс в сундуки и сводчатые на железных полосах шкафы. Придирчив в эти минуты. Кляну фасоны.
Потом завтракаю. Тут молчат даже птицы за окном. Ибо так надо.
Потом я заставляю проверочно врать домочадцев перед тем как, благославляя двумя руками, сесть в сани и уехать в присутствие.
"Гони!", - добродушно пихаю раболепного возницу ногой в красном сапоге, - "плачу за всё!"
"...им тебя, папа! ..ильно!" - доносится из-за поворота, а впереди новый день, полный щедрых даров господа нашего добренького.
"Хорошо!", - думаешь, уютно кутаясь в найденную недавно у соседей шубу, - " благолепно всё устроено вокруг и у меня! Секрет счастья в семье прост и мил: надо устроить деэволюцию, т.е. эволюционное движение назад, к ранговому обществу вождества и посильного людоедства. Только в таких условиях человек воспитывается в семье гармоничным всесторонне. Как указывал мне Тимоти Эрл в сочинении "Вожди и ведомые ими общества: власть, экономика и идеология" : "Джон! Дорогой ты мой человек! Любуюся на тебя!"
"Проворней гони!" - пихаю сутулого возницу ещё раз, -"жарче жги, косматый!"
Вечером буду читать "Историю московских кладбищ" вслух и громко. Вроде как бы для себя. Хотя для себя я мало что делаю.

© http://www.facebook.com/john.shemyakin/